***
Ходить в театр я всегда находила особым удовольствием. Разнообразные пьесы, классика и современность, непохожие друг на друга актеры, молодые и в возрасте, талантливые и посредственные. И всякий раз, даже пьеса, которую я могу цитировать наизусть, а все мизансцены давно знакомы, и кажется, что даже пол в тех местах должен давно протереться. Даже такие пьесы, из-за харизмы актеров, некой атмосферы, царящей в зале, или внезапных нововведений режиссёра, становится абсолютно особенной и неповторимой. Но эта история совсем о другом. А вернее — о другой. Когда я в очередной раз пришла в театр, просто так, потому что мне снова захотелось посмотреть «Вишневый сад»( моя любовь к Чехову, кажется, переходит все грани приличия). Стоя в холле и никуда особо не торопясь, ведь посидеть я ещё успею, сейчас самое время посмотреть другое представление, которое разыгрывают люди в холе. За ними очень интересно наблюдать со стороны, только до того момента, пока они не заметят, – после начинается дурная актёрская игра, в зависимости от социального положения человека. Состоятельные люди начинают проявлять пылкую любовь и заботу к своей семье, широко улыбаться и смеяться. Менее состоятельных, напротив, словно надевают маску надменности, хладнокровности и «аристократической изящности», по их мнению, конечно. До этого же, все они почти естественны, насколько в принципе можно назвать естественность спланированным выходом "в люди". Мужчины помогают дамам с шубами, те быстрым и уверенным движениям снимают мокрые от снега шляпы, одновременно поправляя пострадавшую прическу. Женщины быстрым шагом удаляются в туалет: кто припудриться, кто подкрасит губы, кто привести в порядок выпавшие пряди волос. Мужчины остаются дожидаться их, даже не скрывая скуку или раздражение – не трудно догадаться, что пришли они сюда явно не по своему желанию. Но ничего не поделаешь: они уже пришли, и этот вечер ему нужно просто пережить. Краем глаза я замечаю какой-то необычный блеск. Удивлённо поворачиваю голову, вижу компанию мужчин и женщин – ничего больше. «Может, мне показалось?»- задумчиво думаю я, когда снова замечаю странные отблески. Приходится взглянуть повнимательней. Среди этой компании я замечаю женщину, но мне так и не удаётся рассмотреть ее полностью: взгляд улавливает белизну открытых покатых плеч, густой каштановый волос, поднятый вверх и свободно закреплённый, должно быть, шпильками. Ничего бы не привлекло мое внимание, если бы не серьги. Большие изумрудные капли, расплескивающие нежные зеленые отблески. Меня это поразило: какую нужно иметь смелость, чтоб надеть такие восхитительные, блестящие, неотразимые серьги? Наверное, мне стоит объяснить, что я имею ввиду. Дело в том, что украшения созданы, чтобы украшать свою обладательницу, но я часто замечаю, что они своим неподражаемым блеском затмевают красоту хозяйки. Отнимают всё внимание без остатка. И окружающие люди без устали восхищаются утонченным вкусом женщины в выборе драгоценностей. Но никто не обращает внимание на неё саму, на то, что она сегодня по-другому уложила волосы, нанесла другой оттенок румян на щёки или поставила родинку в другом месте. В образе женщины остаётся только украшение, исключающее, перекрывающее индивидуальность обладательницы. И получается, что не женщина сегодня выгуляла такое невообразимое украшение, а что украшение выгуляло женщину, словно передвигающаяся витрина. Поэтому я всегда с осторожностью подхожу к выбору украшений. Поток моих мыслей прервал третий звонок, пришлось идти в свою ложу. Когда я заняла свою место в первом ряду третьей ложи, то сразу стала искать хозяйку вызывающе красивой пары серёжек. И мне невероятно повезло: она сидела прямо напротив нашей ложи. Пропуская мимо ушей заученное объявление, я с любопытством рассматривала её. Благо, приглушенный свет позволял мне это сделать, не опасаясь вопросительных взглядов, направленных уже на меня. Аккуратное платье глубокого лилового цвета, что слегка открыло плечи и прекрасно подчеркивало ее фигуру, просто и элегантно. Кажется, она тоже знала или интуитивно чувствовала «силу» камней, а потому роскошные серьги были сегодня единственным украшением на ней. Но это ей совсем не помогло. В тусклом свете бра я детально рассматривала её лицо и остановилась на глазах, потому что именно они должны соревноваться в блеске с самоцветами. Глаза женщины были прекрасного светло-серого цвета, но в них не было радости, не было даже заинтересованности, они были холодны, пусты и равнодушны. Все лицо ее было подвижным: тонкие губы весело шептали и даже улыбались, брови восхищенно или встревоженно сходились и расходились. Но не глаза – они словно были в маске. Обычно, если человек улыбается или когда он расстроен, но пытается скрыть свои чувства, они всегда считаются именно в глазах. Ее взгляд бездумно блуждал по макушкам зрителей в партере и бенуаре, бегло взбегал по тяжелым складкам винных кулис. У меня они до сих пор вызывают восхищение, эти же глаза оставались пустыми и блеклыми. Несмотря на то, что весь образ был грамотно подобран, глаза, бесспорно, проигрывали изумрудной паре. Весь спектакль сквозь полумрак я всматривалась в эту непроглядную серость в надежде увидеть хоть искру. Но на протяжении двух часов они оставались скучающими, может, глубоко печальными. Не стоит винить темноту – я смотрела и в глаза молодых людей и дам, обращённых к сцене; они имели такую силу, что пробивали мрак. Они блестели восхищением, горели вдохновением, молодостью и надеждами – с такими глазами не страшно было бы носить и подвеску, усыпанную отполированными алмазами. И я задумалась, что могло стать причиной такого опустошения? Почему никто не замечал этих мёртвый глаз? И зачем она притворялась радостной с такой болью внутри? И намеренно ли она надела ту изумрудную пару? Чтоб отвлечь внимание от своих пустых глаз? Или же, напротив, это был крик о помощи?***