chapeau

Дазай выгибается до хруста в спине и протяжно, вымучено мычит, сильно сжимая ремень зубами. Руки порядком затекли, в принципе как и ноги, а на глаза то и дело съезжает чужая шляпа. Чуя с нажимом проводит тёплыми ладонями по груди, после ниже, пересчитывая рёбра кончиками пальцев, вынуждая упиваться глухими стонами. Осаму совсем не может терпеть, его изводит ожидание и приказ не подставляться. А ещё больше изводит томительная тишина, потому что комната не заполняется стонами, криками или разговорами. Деланно хмурый взгляд Чуи заменяет довольная ухмылка, когда он снова поднимает его на прикрытые полами шляпы глаза Дазая: — Отлично держишься, — двигает бёдрами нарочито медленно, подавляя тихие стоны в шумном дыхании, которым так приятно опалять чужую кожу. — вижу, что невтерпёж, но ты ведь даже попросить не можешь. Наклоняется вперёд, чтобы оставить яркий след от укуса под подбородком Осаму, провести вверх языком и вытянуть зубами кожаный ремень, служивший кляпом. Тот наконец стонет в полный голос, подаваясь бёдрами навстречу и стараясь насадиться глубже: тело прошибает дрожью снова, потому что Чуя капает горячим воском на бедро. — Когда я просил трахнуть меня в твоей шляпе, — парень выдерживает паузу, — я ни словом не обмолвился про ремень… Тем более в качестве кляпа! — Иногда твой бубнеж и подъебки надоедают. — рыжий снова надолго замолкает, поднимая свечу выше. Красные капли тут же расцветают на подтянутом животе. Воздух становится ещё более горячим и вязким: лёгкие словно наполняются киселем, а температура в комнате поднимается минимум на пару градусов. Картина поистине потрясающая, да и реакции Осаму впечатляют. Чуя не признается, но он доволен своей работой. — К слову, ремень рассчитан на то, чтобы ты наконец заткнулся и сфокусировался на том, что я даю тебе. — более глубокий толчок и он сам срывается на неприлично громкий стон, хотя в этот раз хотелось сохранять образ неприступности и сдержанности. Воск стекает от самой шеи до широкой грудины, даже не скрытой слоями бинтов. Ремень снова затыкает чужой рот. Ужасно хочется в полной мере отдаться ощущениям, но желание воздать по заслугам долговязому ублюдку за всё время его издёвок берёт верх даже когда приходится в кровь кусать собственные губы и замедляться каждый раз, стоит только приблизиться желанной разрядке. Дазай надрывно скулит и хнычет, стоит Чуе снова оборвать почти накрывшее удовольствие. Ему кажется, что он вот-вот сойдёт с ума от ощущений: руки приходится сжимать в кулаки и сильнее выгибаться, подставляясь под любые ласки и касания. Когда становится совсем невмоготу, Осаму сводит подрагивающие брови к переносице и просит, умоляет взглядом сделать хоть что-нибудь. Шляпа сползает ниже от резковатого толчка и он стонет совсем разочарованно. Накахара перестаёт терзать свои губы в попытках перетерпеть и не скрывает довольной ухмылки: толика садиста внутри ликует. Он берёт обманчиво быстрый темп, поправляя шляпу, чтобы Дазай смотрел ему в глаза, но в какой-то момент снова замедляется, пальцами впиваясь в чужие бёдра, чтобы не дать шелохнуться и насадиться самостоятельно. — Чего ты так просишь? Ой, извини, — надменный смешок растворяется в тихом стоне, когда очередной чуть более резкий толчок вынуждает сводить ноги. — Быть может, ты решил что я уже слишком замучил тебя, и мне следует остановиться, дав тебе закончить? Или наоборот, жаждешь больше прикосновений, более интенсивных стимуляций и продолжения? Ты не можешь сказать, поэтому так заводишься и сжимаешься от одной мысли, что решаю всё равно я. Такого просящего Дазая хочется тянуть за волосы, бесконечно целовать и вынуждать теряться в ощущениях, но всё что Чуя делает — снова выпрямляется и смотрит на него сверху вниз: — Может, ты попросишь немного лучше, чёртов фетишист? О да, Осаму умеет просить если нужно, он умеет вымаливать разрешение на что угодно, но сейчас это затруднительно. Толчки снова замедляются, Накахара даже до конца не входит и едва двигает бедрами, наслаждаясь видом покрасневших щёк и дрожью в чужом теле. Осаму действительно чёртов фетишист, ему сносит крышу от ощущения чужого контроля и лёгкого превосходства. Сейчас это ощущение граничит с болезненным возбуждением и даже беспомощностью, о чём он напоминает, дёргая зафиксированными руками и вымучено простанывая в пол голоса. — О, ты признаёшь моё главенство…— Чуя упирается лбом в плечо, намеренно громко постанывая под ухом с каждым более сильным толчком. Кусает, целует и царапает клыками бледную шею. Подумав, он достаёт ремень, позволяя тем самым говорить, и с большей скоростью толкается в разнеженое тело: — Теперь скажи, что тебе нужно. Сам едва держится, руками сжимая белоснежные простыни, которые чудом не трещат по швам. — Мне нужен ты.. — надломленный голос разрывает снова повисшую тишину. — Пожалуйста, быстрее, я так хочу кончить, Чуя…— бормочет Осаму почти неслышно, запрокидывая голову назад и протяжно выстанывая на последнем слове. Парень действительно начинает двигаться быстрее. Бёдра грубо шлёпаются о чужие, а ладони гуляют по телу, слегка задерживаясь на шрамах. Особое внимание и максимальное количество времени Накахара любит уделять меткам, поэтому на шее нет места, где не красовался бы его укус или засос. — Представить себе не можешь, как я этого ждал. — Он вжимается в податливое тело под собой и слабо дрожит после накрывшего оргазма, мягко целуя горячие щеки и припухшие губы. Дазай молчит, не в силах подобрать какие-то слова, рассматривает неимоверно красивое лицо напротив и жмурится, на мгновение забыв, что руки зафиксированы над головой. Шляпа сползает на глаза.