***
Детская обида мимолетна, а болезненная наука не делает Наташу послушнее, только учит быть хитрее и умнее скрывать свои проказы. Расписанная до минуты жизнь в академии ее тяготит, она ищет поддержки сверстниц. В темноте спален, сбивчивым шепотом те поддерживают новые сумасбродные идеи Романовой, но днем сторонятся её, как чумной, не хотят, чтобы розгами расцветили и их спину. Это становится и огорчением, и уроком — доверять кому-либо кроме себя опасно. Теперь все свои помыслы и замыслы она теперь держит при себе. Воскресный день был похож на все остальные. Пробежка, хореография, мультфильм на английском… Рутина. Наташа украдкой зевает в кулак, но поймав взгляд соседки, садится ровно и продолжает повторять фразу за рисованным персонажем. Фиксирует в голове интонации, жестикуляцию, как наставлял учитель. Начинаются финальные титры и проектор выключают. — Хорошая работа, девочки. Теперь в парк. — учительница изо всех сил старается, чтобы её голос звучал, как можно задорнее. Но Наташу не провести. Она видит, что эта улыбка и тон насквозь фальшивые. Пока эта женщина растягивает аккуратно накрашенные губы в любезном оскале, в её глазах — пустота. Ранняя осень расцветила приусадебный парк всеми оттенками золота и меди. Старая дворянская усадьба уже скрылась из вида за кронами деревьев. Это величественное здание сразу после революции отдали под женский закрытый пансион. По-крайней мере по бумагам он значится таковым. Учительница то и дело задаёт воспитанницам вопросы на разных языках — английский, французский, испанский… Девочки спешат, отвечают, перебивают друг друга. Этот дух соперничества в академии всеми силами поощряли. В стремлении опередить сверстниц, каждая показывала невероятные результаты. Девочки идут ровной колонной, выстроившись по парам и взявшись за руки. Наташа вертит головой по сторонам, не в силах удерживать этот мерный темп. Влажная и безвольно-вялая ладошка одноклассницы в руке только усиливает скопившееся раздражение. На середине пути их догоняет один из охранников академии. Не обращая внимания на воспитанниц, он шепчет на ухо учительнице, и та спешно откланявшись спешит в направлении академии. Улучив момент, когда сопровождающая совсем скрывается из виду. Наташа решает поразить одноклассниц ловкостью и взобраться по гладкому стволу тонкой берёзки. Скинув туфли, она считанные секунды примеривается и словно белка взлетает наверх. Удобно расположившись на ветках, покачивает босыми ногами и наслаждается произведенным впечатлением. Всё же не зря преподаватель по физической подготовке без обиняков называет ее одной из лучших. Осень только вступала в свои права, и хотя деревья уже успели поменять сочную зелень на яркую медь, листьев на них было ещё предостаточно. Почти красные косы девочке гармонировали с золотом природы. Девочки с восхищенным гомоном обступили дерево, оценивая всю сложность трюка, и не сразу заметили, возвращение учительницы. Та даже не сразу поняла, что же привлекло их внимание, но уже через мгновение разглядела причину беспорядков. — Романова! — окрик застигает девочку врасплох. Упиваясь заинтересованным гвалтом сверстниц, Наташа не сразу обращает на неё внимание. Едва она успела спуститься, как цепкая рука с остервенением хватает тонкое запястье. Ловко извернувшись, Романова все же успевает подхватить лежащие в траве сандалии. Девочки бесшумной стайкой следуют за ними по пятам. Проронить хоть звук, значило навлечь наказание и на себя тоже. Подруги стыдливо прячут глаза, встречаясь с брошенными через плечо на бегу взглядами Наташи. Но лучше пострадает кто-то один. Главный принцип всех «вдов» — каждый за себя. Учительница замедляет шаг лишь в коридоре, ведущем к кабинету директора. Она шумно выдыхает, поправляет причёску и требует от провинившейся ученицы того же. Наташа торопливо обувается и подтягивает распушившиеся косички. Девочка сама стучит в дверь, успев досконально изучить местные порядки. — Входите, — звучит строгий голос, как и всегда, пропитанный абсолютной безучастности. Холодная металлическая ручка беззвучно поддается. Сделав глубокий вдох, Наташа переступает порог тёмного кабинета. Окна здесь всегда были плотно завешены тяжелыми шторами. В центре кабинета возвышается массивный стол, покрытый зеленым сукном. Аида Павловна — директор академии — в свете настольной лампы изучает, лежащие перед ней документы, и абсолютно игнорирует девочку. Наташе всегда думалось в такие моменты, что это специально, чтобы предвкушение наказания ещё сильнее изнуряло. Через несколько мгновений, все-таки поднимает голову, скользнув по вошедшей быстрым взглядом поверх круглых очков. Привычным жестом тянется к стоящему по правую руку металлическому шкафу, выдвигает ящик и наощупь вытаскивает одну из папок. Раскрыв её, углубляется в чтение. Четко выведенные буквы на пожелтевшем картоне: Романа Наталья Альяновна — 21. 09. 1984. Сухие наманикюренные пальцы директрисы с тихим шелестом перелистывает вложенные в папку листы. Каждый раз, она так пристально изучает чернильный строчки, будто в первый раз их видит. Наташа мнёт подол форменного платья, смотрит в пол. Пытается изобразить на лице предельное раскаяние, чтобы смягчить наказание. Хотя знает, что это бесполезно. — Что на этот раз, Наталья? — голос директрисы сухой и хриплый. Она именно так называет всех воспитанниц — полным именем, даже если это малышка трёх лет. — Во время прогулки залезла на дерево в парке, — в тон ей отвечает Наташа. Голос не дрожит, взгляд прямой. Эту женщину не разжалобить оправданиями. Директриса снова углубляется в чтение, шуршит надежно подшитыми бумагами. Закрывает папку и несколько секунд смотрит на простенькую обложку. — Дежуришь на кухне. Поможешь поварам чистить картошку, а чтобы было не скучно повторишь про себя фразеологизмы на латыни. Завтра тебя спросят. Entendu? — Oui — Наташа отвечает торопливо, стараясь скрыть изумление. О таком мягком наказании даже и мечтать не приходится. Обычно любое нарушение дисциплины каралось с максимальной строгостью. Опасаясь спугнуть благостное настроение директрисы, она беззвучно кивает и пятится к дверям. Уже у выхода, девочка машинально скользит взглядом по кабинету, и её внимание привлекает отрывной настенный календарь. 21 сентября. Наташе исполнилось семь. И об этом она узнала не так, как должно быть у любого нормального ребёнка — по числу свечей на именинном торте, а из материалов личного дела в закрытой академии. Теплых поздравлений ждать не приходится, а избавление от очередной порки само по себе — подарок.***
Вечером всё та же учительница провожает Наташу на кухню. Они не не говорят друг другу ни слова на протяжении всего пути. Уже у двери в кухню, предупреждает, что будет ждать её в одиннадцать вечера ровно на этом же месте. Пожилая повариха не болтлива, суровая и движется почти бесшумно. Есть ли хоть кто-то в этих стенах похож на обычного человека? Она смеривает изучающим взглядом субтильную фигурку Наташи, жестом указывает взглядом на мешок картошки и коротким движением пододвигает к ней изрядно затупившийся кухонный нож. В тишине, которую нарушает лишь шипение масла и звук закипающей воды, повторение латыни кажется вовсе не наказанием, а почти развлечением. За этим монотонным трудом проходит несколько часов. Наташа с трудом выпрямляет затекшую спину. Неудобная ручка ножа набила на большом пальце болезненную мозоль. Бросив взгляд на часы, девочка с удивлением замечает, что уже половина двенадцатого. Учительница на кухню не заходила, и возможно ждёт её у двери. На дне мешка осталось несколько картофелин, которые наспех кривовато обрезаются. Повариха, увлеченная чем-то в окружении густого пара из нескольких кастрюль, даже не оборачивает, когда Наташа кладет на стол нож и тихо прощается у двери. За порогом кухни, Наташа в нерешительности замирает и вглядывается в тёмный коридор. Учительницы — нет. Уставшая спина ноет, а глаза немилосердно слипаются. Девочка неуверенно мнется на пороге освещенной кухни и все же делает шаг в коридор. Желание спать одерживает верх над страхом очередного наказания. Медленным шагом она направляется, как ей кажется в сторону жилых комнат. Воспитанницам не часто бывают в хозяйственной части старой усадьбы. Только оказавшись у широкой лестницы, ведущей в подвал, Наташа понимает, что впотьмах заплутала. Про себя она понимает, что ничего страшного с ней в академии просто не может произойти. Позови, сразу сбежится с десяток учителей и охранников. Но придётся пояснять, почему она ослушалась прямого приказа и ушла с кухни в одиночестве. Где-то совсем рядом тихо щёлкает дверной замок. Девочка замирает, испуганно оглядывается в поисках укрытия. Коридор длинный и абсолютно пустой Приглушенного света, едва хватает, чтобы разглядеть хоть что-то на расстоянии протянутой руки. Наташа физически ощущает чужое присутствие рядом. Её не окликают — значит, не учителя. Она с опаской поворачивается вокруг своей оси, щурится пытаясь разглядеть то место откуда раздался звук, где явно кто-то притаился. Тёмный массивные силуэт оказывается даже ближе, чем ей представлялось. Высокий, крепкий мужчина. Встрепанные, казавшиеся в полумраке смоляными, волосы. Сквозь эту завесу поблёскивают глаза. Он с какой-то звериной настороженностью замер на расстоянии вытянутой руки от неё. Чёрная одежда делает его похожим на одну из тех пугающих теней, которые чудятся каждому ребёнку в темноте. Он и бесшумен точно также, как кошмарный морок. А может он и есть тень, тихий отголосок бывшего человека. Все они в Красной комнате рано или поздно забудут, что были кем-то кроме, как оружием. Наташе вдруг вспоминается иллюстрация из детской книги о Красной шапочке. Резкие мазки рисунка изображали застывшего напротив маленькой девочки Серого волка — тёмная тропинка; мощный хищный зверь; хрупкий детский силуэт, который выделялся из окружающего мрака кровавым пятном. Яркие рыжие Наташины косички лишь дополняют в воображении это жуткое сходство с увиденной в детстве картинкой. Мужчина по-прежнему не издает ни звука. В позе угадывалась пружинистая готовность встретить любую, даже самую неожиданную атаку. Он даже чуть склоняется к замершей девочке, пытаясь предугадать её намерения. — Здравствуйте. Hello. Bonjour. — Она торопливо перебирает приветствия на разных языка, и кажется, что тихий голосок разбивает купол напряжения. Странный тип дергается от приветствия, как от удара, и Наташа в испуге отшатывается. В ту же секунду вспыхивают лампы. Романова от неожиданности жмурится на короткий миг, но натренированные глаза быстро привыкают. Она внимательно рассматривает мужчину. Форма без опознавательных знаков изорвана. На молодом и даже привлекательном лице кровит свежая рана. Левой руки у него — нет, на её месте металлическими пластинами блестит искусно сделанный бионический протез. На плече, свежим клеймом, алеет яркая советская звезда. Голубые глаза смотрят устало, без злости, лишь с недоверием. Он напоминает зверя, загнанного охотником и готового биться за жизнь до последней капли крови, пусть преимущество заведомо не на его стороне. За дальним поворотом послышались громкие голоса: — Солдат в здании. — Какого чёрта ему… — Он ранен, нужна отладка… Наташа даже не пытается вникнуть в суть перепалки. Проскальзывает мимо неподвижно стоящего мужчины и бежит в противоположную сторону. Детский ум странная встреча не занимает, она лишь боится снова быть наказанной.