Random Access Memories

Тепло родного голоса раздавалось в голове всякий раз, как второй смотрел на небо: седое от дымки, синее за ней, сквозь прозрачный воздух, над остывающей желтизной песка. Пустое, возвышенное. Хлопок отдавался в сознании эхом уничтоженного смысла. Он ворвался в разум столь же резко, сколь резко первый возник в жизни второго, со встречи лицом к лицу завладев всем чужим естеством. Со взгляда в душу, проникновенного и холодного, присущего лишь машинам, но столь дружелюбного, что второй не раздумывая потянулся навстречу. Голос первого разливистым серебром овивался вокруг второго, своей мягкостью и мелодичностью звучания сопровождая каждый шаг. Обаяние, струящееся в душе первого и обильно изливающееся в каждом жесте, поразило второго до оцепенения, до бешеного биения сердца, до горячего волнения крови в жилах. Искристое, незнакомое чувство овладело мыслями, электризуя тело, накаляя душу до магнетизма. Притягивая второго к первому с чудовищной, но спокойной силой, которой тот не понимал. Солнце пекло черную кожу куртки. Золото знойно сверкало в ярких лучах. Песок шелестел под подошвой, мерным шумом погружая в мысли. Отголоски чужого звучания эхом отражались в разуме, усиливая чувство скорби. Светлые эмоции крепчали, не находя сопротивления со стороны владельца. Второй был чувственен, пылок и внимателен, но притяжение, глушащее другие чувства, делало его по-детски простым рядом с первым: он цепенел, слушая, смотря, улавливая каждое движение, каждое слово; невольно тянулся ближе, к чужой душе, что отвечала скупо и сдержанно, но искренне. От каждого искреннего ответа второй проседал, не в силах справиться с гнетом эмоций. И поддался. Потянулся, прильнул, неотрывно внимая чужому тону; в едином порыве предоставив душу на растерзание, наивно раскрылся, обнаженный до каждого проводка; забился чаще, с трепетом вбирая чужое молчание, согревая собственной кровью, разделяя собственные эмоции, деля сердце надвое. Изгибаясь в нечеловеческом единении, влекомый чужим жестом, чужим голосом… родным. По горизонту растянулась дрань облаков, лоскутами полосуя небо, скрывая желтеющий свод в ворохе ватных кусочков. Гром родной злости, ударивший воспоминанием, помутнил сознание, заставив ослепнуть. Он был ледяным. Гнев. Редок и грозен в своем проявлении, полон усталости и непонимания. Первый злился выпадами, лишь отвечая на чрезмерное увлечение второго. И после, мягко утешая сжавшуюся в комочек чужую душу, вновь и вновь пояснял суть отстраненности. Делал шаг навстречу, подкупая второго мимолетным, столь непозволительным теплом на уровне, превышающем обычный; позволял касаться, сам льнул ко второму, кратковременно давая себе поблажку. Отпуская эмоции из клетки контроля, позволяя захватить мозг чужому теплу и пульсации сердца. Сам тянучись взаимно, но подавляя в страхе неизвестного. Небо окрасилось кровью. Солнце скрылось за горизонтом, оставив пустыню в сумраке. «Его больше нет». Последняя связная мысль, полоснувшая сознание. Изничтожившая сердце. «Его больlllе нет». Существование физической оболочки – ничто, душа вечна. «Ег0 боJlьш3 нЕт». Песок под ногами шелестел, едва держа сознание на грани реальности, будучи единственным звуком в сосущей тишине пространства. «3г0 бОJ|bIIIе |-|ет». Разум угасал, теряя свою структуру; волны скорби шумели, разбиваясь о цифровую преграду, истачивая ее до основания. Без ошибок. Без сигнала. Оглушая до потери связи с миром, изрывая вены жгучим, колким жаром. Мир послушно мерк. Лишь хлопок бесконечным эхом суетился в остатках идентичности. «РµРіРѕ больше неѻ. Солнце вставало, начиная новый день. «лЋл│лЙ». Солнце рассыпалось осколками. « ». Гнетущее раздражение болью вырвало сознание в действительность. Смутно, глухо ощущалось плавление: кипящая кровь, свариваясь с синтетикой, густо пузырясь и треща, струилась по рукам, оголяя металл. Болезно оглушенная, душа второго застыла; сердце замерло в преддверии конца; забилось вновь в движении навстречу горизонту. Шаг. Шаг. Шаг. В пламени, в языках – стон. Голос. Его голос, высокий, певучий, вьющийся. Сорвавшийся в болезненный окрик, искаженный восприятием, искаженный отсутствием пространства, времени, отсутствием существования. Но. Родной. Сердце участило свой ритм. Ощущение чужой души показалось иллюзией умирающего разума, артефактом в сознании, распадающемся в ничто. Сердце болело. В сердце тянуло. Вперед. Не видя, не слыша, вперед, в вечный поход за голосом смысла существования всего живого и того, что на живое претендует. Он знал это. Он хотел быть живым. Он боялся неизвестности. Падение.