«Любуясь собственной тоскою, они не ведают покоя.
Удел и рок печальный их — в себе убить себя самих!
Они бесславно канут в Лету, непризнанны и невоспеты!»
@Вальтер Скотт.
Шесть утра на радио-будильнике перекидных часов в металлическом корпусе, покрытом белой краской. В слух спящего врезался голос Sonny & Cher — «I Got You Babe», но мужчина средних лет продолжал лежать в мягкой тёплой кровати, погружаясь обратно в сон от мелодичного мотива. Чувствуя, как слегка подмёрз кончик носа, Фил Коннорс не имел никакого желания выбираться из-под лоскутного одеяла в морозное утро февраля. — Ну что, сони?! Проснитесь и пойте! И не забудьте надеть тёплые сапоги, потому что на улице холодно, — ворвался в эфир, перебивая песню громким возгласом, ведущий на радио и тем самым заставил лежебоку открыть глаза. — Как и всегда! У нас ведь не Майами-Бич, — отозвался более спокойным голосом второй диктор. — Увы, нет. Кстати, поездки сегодня рискованны. На нас надвигается буран. Настоящая снежная буря… Эти двое ведущих на радио городка Панксатони раз за разом без всякой устали повторяли свои слова. Каждое утро второго февраля. Не меняя интонации, не меняя порядка слов в своих предложениях. Весь диалог мужчин на радиоволне будто слился в единый монотонный поток, который вот уже на протяжении энного количества дней, недель и, возможно, уже месяцев как заезженная пластинка поднимал из постели приезжего метеоролога. Бесконечный, движущийся по своему однообразному кругу день сурка. Пока Коннорс только вникал своим среднестатистическим разумом, что происходило вокруг, он и не вёл подсчёт прожитых одинаковых дней в этом городишке. После Фил пытался хоть каким-то образом зафиксировать их количество, но всё было тщетно. И вот, многочисленные попытки что-либо изменить в безумном повторении дня с нервными срывами, с обречёнными затравленными воплями от безысходности в первые несколько недель были позади. Коннорс, забив или смирившись с течением обстоятельств, бросил напрасный труд хоть как-то разобраться в происходящем. Метеоролог решил принять действительность как данность и плыть по течению, надеясь где-то на подкорках своего подсознания, что однажды, неким чудом, сможет вернуться к нормальной жизни обычного человека. Поначалу мужчине было весело и занятно каждый день пробовать и открывать что-то новое для себя. Будь то новое блюдо, новый напиток, новое занятие, новое знакомство и, конечно, женщины. С последними он полностью погрузился в мир похоти, вожделения и удовлетворения своих мужских потребностей. Его либидо никогда прежде так не властвовало над его разумом. Коннорс стал озабоченным охотником, жадным до своих трофеев. Ох, иногда в одном из таких вот повторном дне Коннорс просто сидел в парке и, выкуривая очередную сигарету, вспоминал всех особей женского пола в Панксатони. Казалось, мужчина не пропустил ни одной юбки, ни одного чулочка, что был на ножке горожанки захолустья. И неважно, были эти женщины замужем, разведены, вдовами, ещё совсем молоденькими или женщинами за сорок. Не важна была также их сфера деятельности: горничные, учительницы, официантки, продавщицы, врачи или домохозяйки. Тощие, пышные, женщины среднего телосложения. Рыжие, брюнетки, шатенки, блондинки и даже с разноцветными волосами. У каждой был свой отличительный тембр голоса: низкий и мягкий, высокий и звонкий, с хрипотцой и томный полушёпотом. Вся половина жителей женского пола побывала в постели Фила. О каждой он знал досконально всё. Только вот они забывали о нём сразу, как на перекидных часах в номере Коннорса вслед за цифрой пять появлялась цифра шесть и день начинался заново, с нуля, с чистого листа. Камнем преткновения был лишь продюсер — молодая девушка с густой копной чёрных вьющихся волос и глазами цвета виски со льдом. Рита Хансон была практически единственной в этом проклятом городе, кто не провёл страстную ночь с метеорологом. Она была как заноза, которую никак не вытащить, как зёрнышко, что застряло между зубов и никак не поддавалось. Фил практически с первых дней обломал свои зубы о твёрдый орешек с именем Рита Хансон, а когда бросил это дело, то перешёл на более легкодоступную добычу женской ласки от рук гораздо более сговорчивых представительниц прекрасного пола Панксатони. В последние дни Коннорса часто посещали мысли о Рите, даже больше, чем в первые недели бесконечного водоворота дня сурка. Выкуривая ароматную сигару в баре отеля «Пенсильвания», он принял решение вновь попытаться очаровать эту прекрасную брюнетку и произвести на неё неизгладимое впечатление, от которого она сама бросилась бы в его объятия. В последующие дни Фил заново вступил на путь по завоеванию сердца продюсера передачи о погоде. День за днём он выстраивал идеальный по всем параметрам, по всем подходящим для приятной атмосферы день для Риты Хансон. Коннорс учитывал все её желания, все её предпочтения, все те вещи, которые бы послужили выглядеть метеорологу в выгодном свете перед брюнеткой. Фил раз за разом убеждался, что именно эта девушка, единственная в треклятом городе и есть его спасение от бесконечно повторяющегося дня сурка. Шаг за шагом, день за днём, до автомата отработанные движения и заученные слова. Мужчина, изматывая себя в который раз, и не заметил, как безмолвное, мрачное и дикое до ужаса отчаяние подкралось к нему сзади и вцепилось в затылок, проникая сквозь кожу в мозг и позвоночник, поглощая целиком и полностью. В тот самый важный день, на который Коннорс возлагал свои ещё оставшиеся крохи надежды, он не разглядел в зеркале безумный блеск в своих серых уставших глазах. Проигнорировал лёгкую дрожь в пальцах и едва заметное колебание голоса при разговоре, которое варьировало на грани между низким и почти затухающим с хрипотцой звучанием. День прошёл на ура. Глаза цвета виски со льдом всё время улыбались Филу и были наполнены радостью и искренним восхищением. Метеоролог гордился собой, своей проделанной работой и уже предвкушал безоговорочную сладкую победу. Ему казалось, что в воздухе даже повеяло прохладной свежестью будущей свободы от нескончаемого своего повтора дня мелкого грызуна. Приятное и тёплое свечение камина в номере Коннорса располагало к благополучному и долгожданному завершению самого трудного и самого утомительного дня в жизни Фила. Аппетитный чизкейк на голубом блюде, бокалы под шампанское и бутылка игристого в ведёрке со льдом. Свечи, ненавязчивая тихая музыка и удивительной красоты девушка в объятиях Фила. Манящий аромат Риты, когда Коннорс вдыхал его, целуя её шею, приятно кружил голову. Крепкие ладони прижимали мягкое и податливое женское тело к себе, но Хансон вновь, нет, в который раз упиралась руками в грудь метеоролога, пытаясь оттолкнуть и выскользнуть из его объятий. Как и в предыдущие разы, продюсер не хотела так скоро, спустя лишь пару дней знакомства прыгать в постель с сомнительной репутацией донжуана мужчиной. Но Коннорс не собирался так быстро сдаваться. Сначала он лестными и учтивыми уговорами пытался задержать девушку, пытался завершить начатое. Ему казалось, что он просто не в силах будет повторить этот трудоёмкий по всем параметрам день, лишь бы охмурить и затащить брюнетку в постель по доброй воле. Дрожь в пальцах усилилась от волнения, что всё может пойти не по плану, не по его плану, который он месяцами выстраивал с большим трудом, практически потом и кровью. Нервно выдохнув, мужчина подошёл к столику и, вытерев рукавом пот со лба, закурил сигарету напрочь забыв о том, что Хансон не переносила запах табака. Переводя взгляд с бутылки шампанского на чизкейк, Фил услышал о намерении брюнетки покинуть его номер и чисто машинально его пальцы обхватили деревянную рукоять ножа для нарезки торта. Коннорс преградил путь девушке с ножом в руке и та, с испугом в глазах, замерла на месте. — Фил, не делай глупостей и дай мне пройти, — тихим и слегка дрожащим от страха голосом проговорила Рита, не сводя глаз с мужчины. — Нет, Рита. Эту ночь ты проведёшь со мной. Ты просто обязана мне за всё, что я для тебя сделал! — голос Фила с каждой секундой становился грубее и жёстче. — Ты ответ на всё это безумие, я уверен на все сто процентов. Да! — то самое отчаяние, проевшее всю плешь метеорологу, сейчас выплескивалось наружу, передаваясь и заражая собой Хансон. Не веря собственным глазам и ушам, девушка сделала попытку прорваться к выходу, толкнув мужчину в сторону. Но это действие обернулось не лучшим образом для них обоих. Оглушающая, звонкая тишина на пару секунд. Изумлённые до неприличия взгляды глаза в глаза, а потом резкий выдох с болезненным стоном сорвался с губ Хансон. Судорожными руками Рита схватилась за живот, где на белоснежном свитере расползался кроваво-алый цветок, пропитывая своим теплом мягкую ткань. Шаг назад друг от друга, и, кажется, каждый из них забыл на мгновение, как дышать. Но когда осознание произошедшего потихоньку начало прорываться сквозь пелену охватившего безумия Коннорса, тот, выронив окровавленный нож, зажал ладонью свой рот, а второй зарылся пальцами в волосы. — Нет, нет, нет! Всё должно было быть не так, — наблюдая как в замедленной съёмке за Ритой, которая с непонимающим до сих пор взором смотрела на него, заскулил жалобно Фил. — Я этого не хотел, — он подхватил падающую на пол девушку, мотая отрицательно головой. — Ш-ш-ш, всё будет хорошо. Вот увидишь! — серые испуганные глаза заскользили уже по бледному лицу Хансон, переходя на шею и далее на живот, где бордовое пятно стало чересчур пропитанным вязкой кровью. — Завтра будешь как новенькая, Рита! Завтра ты этого даже не вспомнишь, обещаю, — дрожащими ледяными пальцами от застывшей от ужаса крови в венах Коннорс убрал пряди волос со лба девушки. Сам того не понимая, Фил медленно раскачивался, сидя на полу и держа в объятиях умирающую Риту. То и дело поглядывая на свой ненавистный за все прожитые однотипные дни будильник, Коннорс безумно желал, чтобы цифры со скоростью света вновь показали бы ему цифру шесть. Но будто бы на зло ему, время растянулось на вечность, в которой мужчине предстояло провести адские муки размышляя о содеянном. Свет, что всегда присутствовал во взгляде Хансон, с каждой секундой таял и превращался в ничто, в пустоту, во мрак. И когда Фил услышал последний выдох девушки, а после не нащупал пульс в её запястье, ему показалось, что он сам прекратил своё существование. Осторожно уложив бездыханное тело девушки на пол, Коннорс ещё пару минут вглядывался в застывший навсегда лик Риты. Непроизвольно пальцы потянулись к глазам Хансон затем, чтобы закрыть веки, но Фил тут же их отдёрнул, со злостью на самого себя прижимая перепачканную в крови руку к своей груди. Он вдруг испугался, что если сейчас закроет глаза цвета виски со льдом, то больше никогда не сможет их лицезреть. Нервно хлопая ресницами, Фил кое-как приподнялся с колен и сделав пару шагов к зловещим часам, что каждое утро его будили ровно в шесть утра, тут же снова упал на пол, больно ударяясь коленями. Три. Всего лишь три часа ночи. Это немыслимое испытание ожиданием буквально давило собой, душило и мучило мужчину. Находясь в уничижительной безысходности, Фил прижался к стене спиной, и его взгляд в который раз устремился к Хансон. Ему чудилось с такого расстояния, будто её грудь едва видимо приподнималась от дыхания. По крайней мере, Коннорсу хотелось в это верить. Чёрные вьющиеся волосы разбросанные по полу вокруг их обладательницы слегка поблескивали от тусклого свечения настольных ламп. Фила объяло непреодолимое желание вновь прикоснуться к ароматной и мягкой копне волос девушки и он ползком направился к Рите. Добравшись и распластавшись на полу, голова мужчины повернулась влево, натыкаясь взглядом на левый висок девушки. Мужские пальцы зарылись в шелковистой смоляного цвета шевелюре и слегка притянули одну прядь к кончику носа затем, чтобы втянуть неповторимый запах Хансон и её пряного парфюма. Насладившись вдоволь, Фил прикрыл веки и вдруг вспомнил, как сам умирал несчётное количество раз. Вспомнил каждую свою смерть. Вспомнил, как было невыносимо больно, а затем угасание, пустота и мрак безызвестности…. А после снова песня Sonny & Cher — «I Got You Babe» возрождала его к жизни. Раз за разом. С Ритой будет так же. Фил был уверен на сто процентов, что его возлюбленная — да теперь он чётко осознал кем она ему являлась на самом деле — снова будет жива и невредима. Снова будет небрежно поправлять ему галстук, снова будет улыбаться ему, и он стерпит все последующие от нее пощёчины. Так странно, ведь проживая один и тот же день, Коннорсу ни разу не приходила мысль попробовать кого-то убить, лишить жизни…. И почему эта участь досталась той, кому он меньше всего хотел причинить боль?! Но ничего, завтра всё будет по-прежнему. Завтра или послезавтра, Фил снова попробует завоевать сердце Хансон, устроив ей идеальный день. Завтра, завтра… Метеоролог оторвал голову от пола и с волнением взглянул на часы. Пять пятьдесят семь утра. По-детски улыбнувшись, мужчина приподнялся на локте и нежно провёл ладонью по волосам возлюбленной. — Ещё несколько минут, Рита, и я вновь увижу твою безмятежную улыбку и жизнерадостный блеск в глазах, — вздохнув с преждевременным облегчением, Коннорс поднялся с места и схватив будильник, сел на край кровати. Застывшим пристальным взглядом серых и почти безжизненных глаз Фил всматривался в цифры за стеклом часового механизма. Он закрыл глаза и буквально слышал, как его сердце отстукивало каждую секунду. Раз, два, три, четыре… Шесть утра ровно. Мужчина средних лет со взъерошенными волосами и довольной улыбкой на губах приоткрыл веки и вновь услышал первые ноты надоевшей до чёртиков песни Sonny & Cher — «I Got You Babe». — О, нет! Сколько ещё можно?! Одно и тоже! — с нотками негодования в голосе проговорил ведущий на радио. — А что? Отличная песня! — возмущённо возразил напарник диктора. — Да нет же, сегодня третье февраля, и песню стоило бы сменить давно… — Рита! — диким воплем вырвалось из груди Коннорса, и, вскочив с кровати, он резко выдернул шнур будильника из розетки и запустил приёмник в окно, разбивая его вдребезги.