На миллионы миль назад

What have I become, my sweetest friend? Everyone I know goes away in the end. ... If I could start again a million miles away I would keep myself, I would find a way.*

Иногда он останавливается. Доктор так часто бежит, вернее сказать, он бежит почти постоянно, спасается от своего прошлого, от демонов в своем отражении, несется по праху, поднимая за собой клубы бесконечного пепла, и чужие когти скрежещут за ним тоже. Он бежит, но огромные красноглазые волки всегда следуют по пятам. Злые волки. Доктор бежит так сильно, как только может, но это никогда не было панацеей или спасением - долгой агонией и верной смертью, вот, чем это было на самом деле, и, может самую малость, грандиознейшей ошибкой, которую он когда либо совершал, потому что Доктор бежит с тех самых пор, как украл Тардис и был изгнан с Галлифрея, и чем больше он бежит, тем дольше не может остановиться. И тем ближе волки. И Доктор бежит, бежит, бежит. На пределе своих возможностей, так что все миры сливаются у него перед глазами в одну пеструю ленту, он перескакивает с места на место, не вдаваясь в детали и подробности, и когда он исчезает через секунду, от него остаются лишь пепел да следы когтей на чужих искривленных жизнях. Но иногда оба его сердца сбиваются с ритма, воздуха начинает катастрофически не хватать, в легких поселяется раскаленная взрывающаяся сверхновая, стремясь сжечь дотла четырехкруговую систему кровообращения, и тогда Доктор останавливается. Но демоны тут же нагоняют его, монстры в его отражении, окружают и не дают шагу ступить, и Доктору нужно выйти, спастись, убежать хоть куда-нибудь от тихого холодного шепота на давно забытом языке, так что прежде чем приземлиться в такие моменты, Тардис всегда выбирает место полюднее. Доктор бежит от своих демонов, подгоняемый пронзительным волчьим воем, и мир - широкая пестрая лента с редкими мазками четких вкраплений: вывески магазинов и ресторанов, чье-то случайное лицо, фиолетовый шарфик на шее у маленькой девочки, от взгляда на который тут же хочется ригельской сливы, "Дорогой, я сегодня не приду домой", трепещущие занавески на ветру. И Доктор так и бежал бы, пока не нашел бы место достаточно оживленное, чтобы затеряться в толпе и слушать чужой смех и секреты, давая телу прийти в себя после безумной погони, если бы одним из таких четких мазков не выхватил знакомую копну золотых волос за витриной маленького уютного кафе. И он останавливается как вкопанный посреди улицы, разом вышибая из себя самого жалкие остатки воздуха. Он помнит ее, конечно же он помнит ее. Но в этой жизни - новой жизни - она стирается, ее образ не так ярок, как столетие назад, она скорее словно воспоминание о далеком детстве, грустное, но приятное, потертый старый рисунок в резной шкатулке, которого иногда нравится заново касаться пальцами. Но у Доктора новое лицо, новая Тардис и девочка-загадка, девочка с кудряшками, маленькое дитя с больными глазами, так что ему не до шкатулок с рисунками. А у Розы Тайлер все такая же солнечная улыбка, хоть и глаза грустные, слишком грустные для той молодой девушки, какую знал Доктор. Но это она, совершенно точно она, конечно она, всегда она, улыбающаяся, смеющаяся, сияющая будто тысячи звезд в безбрежном черном океане. На застывшей, рябящей в глазах ленте она вырисовывается четкими и размеренными, но нежными мазками: желтая пшеница волос, растянутые в улыбке губы, все такие же бледно-розовые, чуть подкрашенные блеском, серебристый браслет на левом запястье. Ее образ обретает краски и оживает, и весь мир вокруг Доктора оживает тоже. Тысячи запахов врываются Доктору в горло, в глотку, в самые легкие - аромат свежей выпечки окутывает, стоит приоткрыться двери кафе, легкий привкус дождя, мокрая пыль прибита к мостовой. Имбирь в чашке у Розы. Кофе без молока и сахара - шоколадные глаза с холодным пожаром внутри - у потолка коричневая обивка. Золотистая прядь волос - желтые колокольчики покачиваются на входе по ветру - через тучи тускло пробивается грязное солнце. Доктор так увлечен живой картиной, что не сразу видит новые тона на самом ее краю, там, где в его сознании белые пятна, потому что он так сконцентрирован на неугомонной девчонке, что не замечает ничего вокруг. Корица и охра - банановый коктейль и костюм в пастелевых тонах, синие салфетки - синие глаза, беспорядок на столе, хаос на голове, хаос в голове, хаос вокруг. Доктор переводит взгляд и сталкивается им с собой же, глаза, что он видел так часто и много в отражающих панелях Тардис еще совсем недавно, смотрят на него не мигая и практически так же удивленно, как и он сам. Существо с памятью Повелителя Времени. Десятый. Человек. Совсем не изменился или, точнее сказать, не изменил привычкам своего оригинала, такой же встрепанный, и нахохлившийся, и в костюме с кедами. И такой же рассеянный, вот и сейчас не слушает что-то оживленно рассказывающую ему Розу, а неотрывно смотрит на своего двойника. Именно в этот момент Доктор почему-то осознает, что совсем не готов вновь встретиться с Розой, улыбаться ей другими губами и смотреть на холодный огонь одиночества и отчуждения в ее глазах, огонь, в котором виноват он сам. Покореженные чужие жизни и пепел, Доктор помнит. И его человеческая версия, кажется, тоже понимает это, так что осторожно берет лицо девушки в свои ладони, привлекая внимание, когда она уже готова обернуться по направлению его взгляда. Доктор заходит за угол и прислоняется лбом к холодной стене, закрывая глаза. Это...завораживает. Смотреть на собственное отражение, старое отражение, ожившее отражение и чувствовать, как оно цепко рассматривает тебя в ответ, пока нечитаемый взгляд хватается за одежду маленькими неприятными коготками. Впрочем, не то чтобы Доктор удивлен. Он каждый день видит такое - демонов в своем отражении. Человек подходит ближе. - Доктор. - Доктор, - собственное имя скатывается с губ тяжелым свинцом или железом. Они стоят лицом к лицу, такие разные для прохожих, и одно и то же лицо одновременно, и чувствуют, как молчание затягивается. - Роза по пути домой решила заскочить в любимый магазинчик и благодушно избавила меня от радостей шопинга, так что у меня вроде как есть время на прогуляться, - отвечает Десятый на невысказанный вопрос. Есть время. Ох, если бы. - Хорошо. Они мнутся на одном месте еще несколько секунд, пока человек жестом не предлагает пройтись, и Доктор двигается следом, позволяя вести себя по полузнакомому городу. - Какими судьбами, Доктор? - кажется, эти слова срываются с губ двойника прежде, чем он успевает их осознать, потому что задавать такой вопрос Повелителю Времени, точнее сказать, конкретно этому Повелителю Времени, просто-напросто цинично и грубо, и копия это знает, не может не знать с одной памятью на двоих. Какими судьбами, действительно. Доктор надеется, что скрежет когтей по мостовой несколькими шагами позади ему только послышался, но по спине холод все равно проходит промозглой сыростью. Он стремится подавить нарастающую паузу и отвечает чуть более торопливо, чем того требуют нормы приличия. - Случайно, сам знаешь. Ведь Тардис порой бывает очень своевольна во всем, что касается управления и выбора пути. Они не говорят об этом, конечно же не говорят. Мужчины доходят до пешеходного моста, под которым Темза течет как-то по-особенному лениво и тяжко, под стать хмурой погоде в сегодняшний день. Десятый опирается на перила, наблюдая за сероватым отражением туч в холодной воде, а Одиннадцатый так и застывает рядом с ним неловко сутулой фигурой в пиджаке с заштопанными локтями и аляпистой бабочке. Зато у Доктора теперь есть возможность наконец внимательно рассмотреть свою человеческую версию. Все тот же стиль, хотя вещи явно новые: бежевый костюм в полоску, голубая рубашка, синие кеды. С плаща цвета охры небрежно свисает незавязанный пояс. Хмурое лицо, взрыв сверхновой на голове, очки в черной оправе. Стоит признать, что Доктор не поверил бы, увидь он свою копию в свитере и джинсах. Неловкость отчетливо повисает в воздухе, что и не удивительно, ведь Десятый лишь удачно вылепленная копия, человек со знаниями галлифрейца, утешительная замена, а Доктор регенерировал и оставил Розу. Нет повести печальнее на свете, как-то так там писал тот смешной человек, которого Доктору довелось однажды встретить в королевском театре. - Как поживает Роза? - спрашивает Одиннадцатый, стремясь как-то разбавить гнетущую тишину. - Хорошо, привыкает к обычной жизни, устроилась работу, теперь она менеджер в крупной фирме, прошла для этого специальные курсы. - Человек скашивает в сторону Повелителя Времени глаза. - Мы поженились. - Оу, - вообще-то ему стоило ожидать чего-то такого, правда стоило, поэтому это на самом деле странно, что Доктор хватает воздух ртом как рыба в попытке найти слова. - Это хорошо, действительно хорошо, просто отлично. - Да. И вот еще что, Доктор, - и он уже практически знает, что услышит сейчас, - я думаю, ей не стоит тебя видеть. Ей по правде нелегко, так что не стоит устраивать дополнительную проверку на прочность. Доктор знает и полностью согласен. Но это все равно оказывается больно, намного больнее, чем он сам ожидал. Потому что даже если у него новая жизнь и новая личность, и новые друзья, это все равно все та же смеющаяся девочка, восхищение во взгляде которой топило его с головой, девочка, заглянувшая в самое сердце Тардис только чтобы не оставлять его одного. Но Доктор сжег родную планету, Доктор сжег солнце чтобы попрощаться с ней, и если сейчас Роза похожа на солнце, то он может сжечь и ее. - Да-да, конечно, вообще-то я и сам тут порядком задержался, не думаю, что у меня хватит времени даже чтобы просто поздороваться, пора идти, сам знаешь, как жаль, снова не осмотрю город... Человек распрямляется и разворачивается к нему, наклоняя голову набок. - Прощай, Доктор, - и это достаточно красноречиво, чтобы Доктор остановил словесный поток. Второй раз лязг когтей о мостовую вряд ли можно списать на галлюцинации, хотя Доктор все равно пытается. Он знает, что это просто смешно, и что он похож на раненого зверя, готового отгрызть себе лапу, лишь бы спастись из капкана, но он все равно стоит и смотрит на свою копию. Потому что вот он здесь, такой совершенно удобный, идеальный, человек со всеми знаниями, которые только когда-либо имела галлифрейская раса, и Доктор знает, что с ним никогда не будет проблем, он не полезет в пасть к опасности, в том смысле, конечно же, что он не сделает это без Доктора, и Десятый всегда поймет его. Вот почему ему никогда нельзя оставаться одному, и Доктор уже готов предложить человеку стать его спутником, лишь бы только показать ему целый мир, который он не видел, ведь это именно то, чем руководствуется Доктор, о чем ты, старик, этот мир у него в голове, вместе с твоими воспоминаниями. Но Доктор все равно готов уже протянуть руку, лишь бы только не; но это все еще достаточно красноречиво, так что он просто улыбается, говоря "Хорошего дня" и уходит, ни разу не оглянувшись. Двери Тардис смыкаются за его спиной, и он даже не вздрагивает, когда слышит скрежет когтей, рассредотачивающийся по темным закоулкам комнаты управления. *** Ветер касается его щек и ресниц почти неощутимо и приносит с собой запах сырой земли, травы и ту непередаваемую, чувствуемую свежесть, которую можно услышать лишь в диких, нетронутых полях. Колосья мерно покачиваются от легких дуновений северного Борея и лицо его гладят полутонами мягких теней. Доктор открывает глаза. Рыжее небо над ним разливается янтарем, или медным золотом, или тихим огнем. Облака совсем далеко, у самых вершин Холодных гор, зато они большие, фигурные, белоснежные, точно лишние пики, притаившиеся в высоких отрогах. Они застыли на месте, как будто всегда были здесь, хотя может быть это и в правду было так, поэтому ничего не мешает смотреть, как два раскаленных солнца, огромных, но ласково-теплых, занимающих практически полнебосвода, медленно двигаются над головой. Шелест цветущих деревьев практически не слышен, ветер не доносит их шума, они там, вдалеке, где под защитой древних скал сияет золотом город Повелителей Времени. Рядом с Доктором, вполоборота к нему, сидит некий мужчина. На нем полосатый костюм-тройка шоколадного цвета, синяя рубашка и красные кеды, ветер ерошит и так растрепанные, темные вихри волос. Колени перепачканы травой, и руки расслабленно покоятся на них, такие же, как и сам их обладатель, спокойный, тихий, задумчивый. - Кто ты? - Доктор лежит на земле, колосья покачиваются вокруг него волнами, стелятся к ногам, и к рукам, и тянутся зернышками к пальцами, бликуют на фоне солнц. - Тише, тише, Доктор, - слышится тихий голос рядом, и Повелитель Времени видит, как на чужом лице появляется мягкая полуулыбка. - Где я? Кто ты? - Доктор не унимается, он не знает, как здесь оказался, он уже готов запаниковать и вскидывает руки, чтобы встать с земли. Он чувствует, как медленно движется Галлифрей среди галактик во Вселенной, проходя между двойной звезды, кружится вокруг нее и своей оси, и как оба его солнца кружатся тоже, сопровождая планету в бесконечном путешествии космоса, - ритм жизни, что баюкал Доктор с тех пор, как он младенцем засыпал под тихие дуновения местного северного ветра. - Спи, Доктор, - прохладная ладонь ложится ему на лоб и межит веки. Доктор закрывает глаза. *** Время бежит, и Доктор бежит тоже, обгоняя его, бегая по кругу времени, по своему личному кругу, по кругу, куда его загнали волки. Он скачет из эпохи в эпоху, из пространства в пространство, но это не не имеет значения - тьма продолжает окутывать его, клубиться по углам Тардис, шептать, произносить древние-древние слова холодными губами и смотреть на него с отражающих панелей консоли. У нее старые глаза - Доктор видел, Доктор знает точно. И от этого он бежит еще быстрее. Они говорят, никогда не будь один. Но Доктор один, и сотни людей, что он встречает на своем пути не могут этого изменить, и это тоже не имеет значения. Все эти люди - даже не спутники - случайные знакомые, на чьем пороге он приземляется однажды рано утром, в чью жизнь так легко вмешивается и меняет согласно своему усмотрению и прихотям, спасает и свергает вниз с пьедесталов, и оставляет от них всех лишь руины и пепел, разве могут они что-то изменить? Даже если в итоге он оставляет им после себя один только прах да чьи-то следы, потом они все равно возвращают все в норму, идут на работу, отводят детей в школу, клеят макеты неосуществимых проектов. Приспособляемые, привыкающие ко всему люди. А Доктор вновь уходит в Тардис. Хотя сказать по правде, он никогда не бывает один - он слышит их шепот. Иногда Доктор думает, что он ошибся. В бесконечный раз он снова и снова ошибся. Он думает, что стоило тогда поддаться шепоту в своей голове, протянуть руку и сказать "Пойдем", стоило предложить полететь вместе с ним своей копии, Десятому-человеку. Разве это могло быть неинтересным? Возможно, так бы ему было легче. Во всем легче. А возможно тогда бы он окончательно погреб себя под слоем пепла от собственной боли, и обиды, и печали, потому что то лицо, его лицо, видело столько боли, столько потеряло, столько людей обрекло на смерть или угасание по своей вине. Девочку-солнце, девочку-врача, девочку-марсианина. Доктор дышит ровно и размеренно-медленно. Иногда ему снятся места, что он уже видел когда-то. Люди, которых знал, и слова, что уже произносил, но другими, прошлыми губами. Ему снится странная и непонятная, и смешная рыжая девушка, и далеки, и красные кеды, которыми он чуть не наступает на длинные полы плаща, и тридцать слоев костюма-тройки, и непослушные вихри волос, что он пытается уложить узкими бледными пальцами, смотрясь в визор над консолью. Доктор не знает, почему так происходит, но он закрывает глаза, и птеродактили в его снах кружат над сотнями токлафанов и маленькими живыми кусочками жира. Иногда ему кажется, что на него кто-то смотрит. Вообще-то, ему кажется это всегда, но все чаще когда он оборачивается в сторону, откуда исходит это неприятное ощущение - обязательно что-нибудь с зеркальной поверхностью, - он успевает заметить белую шнуровку кед, и коричневые штаны, и отблеск линз в черных очках. Иногда Доктор почти готов повернуть обратно и протянуть руку, и тогда скрежет когтей в глубинах Тардис переплетается с протяжным воем. *** Шелест колосьев на ветру звучит как колыбельная. Доктор открывает глаза. Небо над ним - все тот же расплавленный янтарь и даже ярче - середина дня. Оба солнца висят по сторонам от Повелителя Времени огромными медными монетами, так что он может видеть тонкие пояса мелких астероидов, притянутых чужой гравитацией и излучением. Ветер тихо поет, ветер манит, ветер несет свежий сладкий запах с вершин, запах высокогорных цветов и трав, цветущей ряски с многочисленных ледяных речушек, истекающих соком зерен из обширных рощ, раскинувшихся среди откосов. Рядом вновь сидит тот мужчина. Доктор знает его, знает его лицо и его одежду, манеру голоса, узкие пальцы и мозоли на самых кончиках, но он не помнит. Словно случайный встречный из старого сна, которого он увидел, хоть и никогда не был знаком. Доктор знает, где находится. - Кто ты? - спрашивает он и практически физически чувствует, как вопрос подхватывает ветер и уносит в сторону белоснежных пиков, сотканных из облаков. - Кто ты? Земля под ним теплая, Доктор ощущает, как она вибрирует под ним и мерно гудит, как отбивает в самых недрах ее ровные удары огромное, горячее сердце, пропитанное временем и пространством так же, как ими пропитаны все галлифрейцы, сотканное из них. Прохладная ладонь вновь ложится ему на веки. - Спи. Доктор закрывает глаза. *** Беги - это первое слово, которое он говорит Розе Тайлер в день, когда встречает ее. Беги - это то, что говорит ему Ривер Сонг практически так же часто, как и ее бесконечное "спойлеры", - "Беги, ведь ты постоянно бежишь, Доктор, и никогда не останавливаешься, беги и познакомься наконец со мной". Беги - она все время повторяет это, курносая девочка с темными волосами, бродящая в его воспоминаниях, он еще не знает ее, но обязательно узнает. Возможно. Доктор бежит. Вчера в звездной системе Альтаира взорвалась сверхновая, спалив дотла Агзальс III, и IV, и V, и еще парочку карликовых планет в скоплении астероидов. Он посмотрел одним глазом, пробегая мимо, проваливаясь в пространственно-временную дыру навстречу очередной эпохе. Доктор интересуется подобными вещами только ради спутников, делает вид, что крайне увлечен происходящим, что так хочет посмотреть на смерть звезды из первого поколения. Но Доктор стар. Он знает, что пройдет время, и на месте взорвавшейся Ольберги образуется кольцевая туманность. Он так стар, что видел, как звезды умирали не один раз и даже не сотню. Он видел, как они зарождались в самом начале, пока материя только стекала в новообразовавшиеся гравитационные ямы в раскаленной молодой Вселенной. Он так стар, как его может удивить простой взрыв? Пока что его больше занимают демоны в родной Тардис, демоны вокруг, демоны в отражении. Один определенный демон. Доктор не знает, сколько проходит времени с тех пор, как он встречает девочку-волчицу в промозглом утреннем Лондоне и говорит со своей человеческой копией, с тех пор, как ему впервые начинает казаться, с тех пор, как он признается в этом сам себе и перестает списывать выловленные уголком глаза образы на галлюцинации, но факт остается фактом. Теперь каждый раз, когда он подходит к зеркалу, каждый раз, когда оправляет бабочку в отражении экрана визора или просто бросает взгляд на любую бликующую часть консоли, Доктор больше не видит твидового пиджака, и рубашки в клеточку, и оттопыренных в сторону ушей. В его отражении длинные полы запыленного плаща, вихрь похлеще чем протуберанцы солнца на голове и темные, печальные глаза - единственная деталь, синхронная для обоих отражений. Он смотрит в зеркало, но не видит себя, себя сегодняшнего, себя нового. Он смотрит в зеркало, и с гладкой поверхности на него в ответ смотрит его Десятая регенерация, не человек, но Повелитель Времени. И Доктор уже давно видит только его, демоны избрали себе одно и то же изображение для появления, и волки замерли в ожидании. Отражение нечасто повторяет его движения, как ему вообще-то должно приличествовать, но очень часто замирает в одной позе и смотрит на него темными глазами, так что Доктор каждый раз передергивает плечами от зудящего ощущения между лопаток и не может спать по ночам, как будто это возможно, когда за тобой из зеркала наблюдает молчаливая фигура. Но иногда она открывает рот, и тогда холодный шепот давно забытых слов наполняет комнату. Доктор не знает что делать, Доктор муторно и страшно, и совсем не осталось сил, он опускает руки на консоль и застывает сгорбленной онемевшей фигурой, и когда Десятый в отражении на секунду прикрывает глаза, все так же стоя прямо и ровно, Доктору кажется, что он видит красные блики глаз позади него. *** Галлифрей гудит, огромное гулкое сердце тихо вибрирует под спиной, перекликаясь с эхом собственного пульса, янтарное небо над головой пахнет горной водой и травами. Колосья покачиваются на ветру, бликуя на фоне медного диска и тенями гуляя по лицу Доктора. Он видит, как там, высоко, годы проходят мимо Галлифрея быстрее самых скорых комет и, в отличие от них, никогда не возвращаются. Звезды сгорают и возрождаются вновь, а планета течет по реке времени и горит в самом его сердце, медленно исчезает в пространственно-временной воронке. Холодные пальцы лежат у него на веках и не пропускают света. - Кто я? - вопрос в пустоту. Доктор не открывает глаз. *** Доктор не понимает, как это произошло и когда. Не знает точно. Не хочет знать. Его Десятая регенерация - Повелитель Времени, Доктор - стоит напротив него, по-птичьи склонив голову на бок, и вечный встопорщенный хохол волос лишь сильнее придает ему сходства. Чуть больше, чем бестелесный призрак, чуть меньше, чем осязаемая материя. Сначала Доктор просто игнорирует происходящее, вроде как не замечает проблему, пока она не рассосется сама собой. Проблема не рассасывается, ходит за ним по пятам, мрачной сутулой фигурой замирает позади, прожигая спину взглядом, и ее тихие шаги по ночам в коридоре не дают Доктору спать. Но он упрям и старательно делает вид, что ничего такого не происходит, и все хорошо, конечно же все хорошо, ведь скрежет затих и прекратился вовсе, он больше не слышит замогильного упрекающего шепота и в зеркале теперь видит свое настоящее отражение. И когда изредка он все-таки ухватывает краем глаза проскользнувшую мимо тень, то просто закрывает глаза. В буквальном смысле. Пока ты не видишь, тебя не видят тоже. Но даже оставаясь в кромешной темноте, он слышит все равно размеренное тихое дыхание, и пошаркивание кед, и множество мелких нервозных движений вроде поправления рукавов и воротника, стряхивания пылинок, оглушает его. Когда дальше обманывать самого себя становится просто невыносимо - не невозможно, уж в чем, а в этом Доктор настоящий специалист, кандидат докторских наук - он впервые поднимает глаза и смотрит на свое ожившее отражение в упор. Десятый смотрит в ответ, и тени разбегаются от них как от взрыва. Доктор не сходит с ума - он уже давно сошел. Через какое-то время он привыкает: отражение в зеркале или около зеркала - какая, собственно, разница? Доктор никогда не обращал внимания на такие мелочи, пока огромные трещины не начинали ползти по стенам и по потолкам не расплывались черные подтеки. Доктор продолжает бежать, встречать и тут же прощаться с десятками и сотнями новых людей, и у него все хорошо, он в порядке. Десятого кроме него никто не видит. Как будто бы Доктор не в курсе. Он постоянно разговаривает. Не то чтобы это открытие, Доктор действительно болтает практически без умолку, и чем ситуация хуже, тем труднее его остановить, но тогда вместе с ним его спутники, и это кардинально отличается от тех дней, что он остается один. Потому что когда он один в Тардис, он задыхается и плавает, и тонет в вязкой темной тишине. Теперь же он постоянно разговаривает. Что будем сегодня делать, особенности почвы на Скаре, для чего этот тумблер - его не остановить, он смеется, и размахивает руками, и шутит, а Десятый сидит с ногами на приборной панели и молчаливо слушает его, приподняв уголки губ в понимающей полуулыбке. Доктор думает, что из его языка скоро можно будет сделать второй вечный двигатель. Через какое-то время он в шутливой форме приседает в поклоне, приглашая свое отражение самому управлять Тардис, и когда тот щелкает кнопками и рычажками, в привычном манере склонившись над консолью и хмуро прикусывая нижнюю губу, Доктор чувствует себя как никогда в безопасности. Он останавливается. Десятый смотрит на него старыми, печальными глазами. Время бежит, бежит и кружится вокруг Доктора, сгорает и меняется каждую секунду своего существования, а Доктор стоит на месте в самом эпицентре взрыва. Его легкие больше не горят, словно сверхновые, от недостатка кислорода, и он не чувствует себя так, точно разваливается на ходу. Он смотрит на свое отражение в ответ, и время вокруг него бежит огромными хищными прыжками, волчьими лапами движется по своей оси, и в следующий миг Доктор уже прижимается тонкими искусанными губами к губам Десятого. Никаких чувств или физиологии, всего лишь желание почувствовать кого-то рядом, спастись от одиночества. - Не надо, - Десятый кладет указательный палец на только что поцеловавшие его губы, и время горит в его глазах, - я просто воспоминание в твоей голове, кошмар в полицейской будке. Доктор улыбается, прежде чем закрыть черно-красные глаза и вновь поцеловать собственное отражение. Доктор больше не один, никогда не будет один, никогда не был один. С ним всегда его отражение, его личное время, волк в его голове, и когда Тардис трогается с места, летя навстречу Вселенной, она исчезает в темноте. * Чем же я стал, мой милый друг? Все, кого я знаю, исчезают в конце. ... Если бы я мог начать с чистого листа на миллионы миль назад, Я бы уберег себя, Я бы нашел выход.