Hope

Однажды Дазаю приснился кошмар. Он был до боли привычен, разъедал душу по-прежнему, но горечь на языке не переставала ощущаться. Кровь на руках, умирающий друг — единственная соломинка к настоящему Осаму — говорит роковые слова. Хоть это и факт, но слышать из уст близкого человека было выше сил, которых и так уже не оставалось ни черта. В эту ночь парень чувствовал себя обострённо одиноким, алкоголь закончился, а друзей так и не появилось. — Дазай-сан? Что-то случилось? Накаджима Ацуши. Прелестный парень, чудесный ученик и просто замечательный слушатель, если бы не одно «но» — Ацуши-кун? Прости, я, похоже, в хмельном сознании перепутал наши двери. — Осаму не был лишён актёрского таланта, ибо условия Мафии и внутренние барьеры распологали к лицемерию. — Ты сейчас не занят? Могу ли я зайти? Наглость, вопиющее нахальство — шатен чётко осознавал, что эта его слабость непростительна. Но всё можно повесить на выпивку, так ведь? И Ацуши лучше не знать, что состав крови чист. Там её нет. Только гниль. Та ночь запомнится ему надолго. Она аукнется дальше. А слабость так и будет слабостью, как её не прикрой. Кохай долго выслушивал мысли наставника, понимая, что тот трезв. И запоминая всё, пытаясь таким образом принять хотя бы часть той ноши, что лежит на плечах Дазая непосильным грузом. Ну малую долю-то можно, верно? На следующее утро сделали вид, что эта ночь погребена и не было её вовсе. На работе осталось стабильно не всё. Куникида смягчил выговоры бестолковому напарнику до такой степени, что неполноценному стало жутко лишь от той мысли, что мелкий рассказал обо всём. Чувство преданного сознания и прошлого начало поглощать Дазая резко, без предупреждения. Но оказалось проще и без хитросплетений: Тигр начал брать часть нудной дазаевой рутины — отчёты, мелкие поручения. Слабость аукнулась. Стоит это обсудить. — Ацуши-кун, ты один? Достаточно глупый вопрос с учётом того, что в общежитии все живут по одному. Эта наигранная вежливость, липовая улыбка исключительно для того, чтобы Накаджима почувствовал эту ситуацию обычной, будто бы естественным стал тот факт, что Осаму ходит в гости чай пить, а не учинять допросы. — Конечно. Что-то случилось? Экстренная ситуация? — Ацуши безупречен в своей эмпатии и содействии. «Прелестный парень,» — так, вскользь, шепнуло в утянутом бинтами сознании, но тишина глушила назойливый звоночек. Открытая дверь, приятно говорящая «Добро пожаловать» — первый признак эха слабости. Но этот гул лучше прекратить, заткнув источник.  — Поболтать о всяком, Ацуши-кун; ни больше, ни меньше. Как у тебя на работе? Слышал от Куникиды-куна, что ты начал себя больше нагружать. Чувство повседневных событий охватило обоих, но виду не подали. К такому лучше не привыкать. — М? А, да. Я подумал, что без дела сижу, решил взять дополнительную работу, — застенчиво ответил паренёк, почесав затылок. «К чёрту эту фальш» — Накаджима, не смей. Казалось, будто бы из лёгких ушёл весь воздух, выдох получился слишком громким, а сердцебиение слышно на всю комнату — так страшно Ацуши ещё не было. Он всё понял сразу, без конкретики и прочего. Тут всё кристально ясно. — Вам больно, Дазай-сан. «Не твои проблемы, чёрт тебя дери!» А воспоминания чётко и разборчивым почерком писало о том, что если не такой человек, то никто ему не поможет. После душераздирающего диалога ничего не поменялось, а Дазаю хотелось взвыть от этого. Была идея взяться за работу, чтобы чёртов Накаджима угомонился со своей несчастной добротой. Но дело выгорело. — Ацуши, я что, неясно тогда выразился? Угнетающая атмосфера повисла в коридоре, хотя там никого кроме двух молодых людей не находилось. — Дазай-сан, переезжайте ко мне. Кажется, малец потерял всё уважение и страх. А у Осаму начала спадать броня. Она покрылась трещинами и начала потихоньку крошиться. *** Вот уже некоторое время парни живут вместе. Со стороны были похожи на двух братьев, если честно. Никто не знал об их совместном житие — так можно избежать вопросов, всех этих «зачем» и «почему» Дазай, если честно, до сих пор не понимает, почему согласился. Зачем он это сделал. Что его побудило? Это одно из самых неразумных решений в его жизни. Ацуши, казалось, только рад такому повороту событий: дома не один, готовит на двоих. И всё равно, если это как-то неправильно — главное, что комфортно. Осаму может трещать целый день напролёт в офисе агентства, но здесь он иной. Молчалив, читает иногда — классический затворник. Но что-то приятно кололо меж рёбер от этой обстановки; выглядело правильным, смотрелось уютно. Дазай боялся тут быть. Он постоянно был напряжён — не сказать, что у него в комнате было по-другому — много думал и ждал чёртового подвоха. А ещё пугался своих желаний. Потрепать платиновые волосы, ущипнуть за щеку. Обнять со спины. Лечь вместе. Не стоило ему тогда приходить, каша заварилась слишком густо. Стоит ли что-то менять и в какую сторону — главные вопросы. Доносится запах ягод. Откуда? Ацуши-кун, так мило стоявший в синем фартуке, делал моти. Сейчас, с пятнышком рисовой муки на носу, он выглядел особенно очаровательно, пока сильные руки аккуратно выкладывали вишню и малину на круглые пласты теста. «Чертовски пугает» — А-цу-ши. — Протяжно, с любопытством. — Дазай-сан. Чёрт дери этого мальчишку. — У нас какой-то праздник? «У кого — у нас? Разразись чумой, Дазай. Кто «мы то?» Накаджима неловко улыбнулся, его щёки припудрило румянцем — бледно-розовый, не яркий. — Мне захотелось сладкого. Хах, звучит странно, но повода действительно нет. — А не проще ли тогда купить? — Старшего, казалось, трогают только лежащие ягоды. — Это ведь быстрее. — Мне хочется сделать самому. Раньше никогда не пробовал, хочу попытаться сейчас. А вы что, хотите моти? Невинность этого парня порой поражала. Искренне светящиеся глаза словно говорят, что их обладатель готов бежать хоть на край света, если Дазай хочет чёртовых сладостей. — Да, пожалуй не отказался бы. Схожу-ка я в магазин. — Я с вами. «Парень, ты вроде бы готовил? Я что-то путаю?» — Ничего страшного. — Ацуши будто прочёл эту мысль на окольцовывающих запястье бинтах. Поход в ближайший магазин нельзя назвать свиданием. Они даже не влюблены друг в друга. «Думай о чём-нибудь другом, я тебя молю» — Дазай-сан, а вы какие моти любите? Накаджима, тебя действительно это интересует? — М? Я их давно не ел, чтобы достоверно ответить. А ты? — С малиной. — А почему с ней? Дазай пытался избавиться от навязчивой идеи взять мальчишку за руку. — Сладкая, я её редко ем. Жаль, что не могу есть её каждый день. Сейчас Осаму казалось, что он готов собрать малину со всего мира. Этот приятный голос так рассказывает об этом, аж самому хочется действительно полюбить малину. — Вот как… — Вы будете пить? — Мы будем пить, — поправил Дазай, выставляя на кассу бутылку вина. Пить его будет той ещё мукой. — Мне нельзя, я же… — Я разрешаю, — перебил его семпай. — Расслабься, я же рядом. «На твоём месте, Накаджима, я напрягся бы после этих слов» — Как тебе вкус? — Приятно. Чёртов Ацуши, хмельной румянец на твоих щеках выглядит поистине вкусно. — Дазай, почему ты такой? Кажется, кохай достаточно выпил, раз позволяет себе такие вольности. Но нельзя сказать, что Осаму это не нравится. — Какой? — Сломанный. Ты так устал. Как я могу тебе помочь? — Поцелуй меня. Ты кретин. Настоящий идиот. Если ещё раз воспользуешься проявленным доверием этого ребёнка, считай, что ты окончательно сгнил. — Поцеловать? — Я пошутил, расслабься. — Дазай не шутил, и, кажется, Накаджима это понял. Лицо покрылось красными пятнами смущения, а сам Ацуши сел на колени шатена. Чем чёрт не шутит, Дазай, что ты наделал? А ему казалось, что он сошёл с ума. Это мягкое и податливое тело, разгорячённое алкоголем, так приятно жалось к нему. — Ацуши… — Замолчи. Не сейчас. Очень властно, если бы не красное лицо. Наверное, малыш подумал, что в темноте не видно. Погодите, в темноте? — Пробки выбило, Ацуши. — Да плевать. Парнишка, ты спятил? Это было неописуемо. Мягкие, слегка обветренные из-за последнего дела губы прижимались к Дазаю с такой отчаянной лаской, что, казалось, это расставание двух возлюбленных перед концом света. Чёрт с ним, это очень приятно. Осаму, чтобы не спугнуть настрой, аккуратно смял губы парня, стараясь делать это нежно, но не вкладывая всю гамму чувств — Накаджима просто обомлеет, а этого допускать не стоит. «Поздравляю, придурок, ты официально стал гнидой» Тёплое дыхание приятно грело кожу под бинтами, куда уткнулся от нахлынувшего осознания. Какое-то время они сидели, не двигаясь, ибо не было желания разрывать атмосферу этого до боли странного момента. — Вам лучше? — еле слышно прошептал Ацуши. О Боги, как это… — Ты мог этого не делать. — Но сделал. — Жалеешь? — Нет. В квартире стало душно. Хотелось сорвать бинты и отдать себя в руки, в эти хрупкие на первый взгляд ладони, вручить быстро бьющееся сердце и воздать культ этой яркой невинности. Вечер казался настолько сжатым, что больше событий нельзя впихнуть. — Это было ужасно? Малыш, если бы ты знал, как это очаровательно. — Это было великолепно. Не покривил душой, сказал честно — такое откровение он начал себе позволять рядом с этим беззащитным юношей. — Останься так ненадолго. — Шорох одежды, на пол рухнул плащ. Это было выше сил Дазая, однако с этим сделать ничего не мог. Возможно, первый и последний раз, так пусть же впечатается в память, останется ожогами — что угодно, лишь бы на утро это не оказалось сном. Пожалуйста.