horney;

На нём белая рубашка и красивый и розовый чокер с сердечком посредине; Хосок облизывает губы, ослабляя хватку любимого галстука, винного цвета и, почти не отводя взгляда от экрана ноутбука, берёт с небольшого стеклянного столика открытую бутылку виски, наливает в бокал. Он так ждал этого вечера, этой очередной встречи со своим сладким мальчиком. Ох, как он летел домой, едва ли не нарушая правила дорожного движения, перебирал в голове образы, в одном из которых его ангел будет сегодня вечером, и сейчас Чон завороженно наблюдает. Его малыш такой красивый, улыбается уголками кукольных губ, которые хочется поцеловать (и когда-то Хосок обязательно это сделает), глазки с невероятно красивым разрезом внимательно наблюдают. — Ты скучал, малыш? — спрашивает Хосок и отпивает из бокала. Его мальчик поту сторону экрана задорно хмыкает: — Сильнее, чем ты думаешь, папочка, — и это заставляет Чона почти зарычать. С этих губ слово «папочка» слетает так просто, этим голосом, тоном. Этот мальчишка кажется практически нереальным. Хосок никак не может поверить, что это живой человек, хоть они общаются уже месяц. И имя этому человеку Мин Юнги, у них разница в десять лет, слишком разный статус. Хосок — бизнесмен с дорогой тачкой, пентхаусом и в лучших костюмах, Юнги — просто студент. У них ничего общего, кроме этих встреч три раза в неделю и переписок, фото и видео. — На тебе есть бельё? — старший подаётся немного вперёд и прищуривается, словно Юнги сидит не по ту сторону экрана, а прямо перед ним, на огромной кровати. — Да. Я купил новое и сейчас… Я хотел похвастаться, потому надел, — Мин привстает так, что теперь видно низ белой рубашки, доходящий до худых бёдер, аккуратные пальчики сминают ткань и приподнимают, выставляя на обзор Чону красивые кружевные трусики. У Хосока в горле пересыхает, а в штанах становится тесно. Господи, что этот мальчишка делает с ним? Ну какого хуя Юнги не находится сейчас перед ним физически? В голове старший уже прокручивает всё, что делал бы с Мином, и это ещё сильнее возбуждало. А Юнги беззастенчиво водит одной рукой по ткани трусиков, цепляя пальцем резинку и сразу её отпуская. А у Хосока с каждым шлепком резинки об светоую кожу сердце замирает. Его мальчик такой хрупкий. Как же к нему хочется прикоснуться. Чон уже не помнит количество обещаний закончить поскорее дела и приехать. Но он не врёт, он приедет. Он к ногам Юнги, обычного мальчишки, притащит мир. — Тебе нравится, папочка? — Мин склоняется к камере, затем усаживается снова. — Очень, малыш. Они красивые и так идут тебе, но сейчас я бы хотел, чтобы ты их снял для меня. Хорошо? Блять, Хосок сам себе могилу роет, осознанно, своими же словами, желаниями. А Юнги подталкивает; заваливается на спину и задирает ножки, снова трусики пальцами цепляет и тянет, оголяя молочные ягодицы — о Боже, блять, ты создал такое создание и не постеснялся? Хосок с остервенением совсем галстук развязывает и кидает на пол, наливает себе ещё виски, хоть готов уже с горла, а ведь это только начало их любимых игр. Хочется припасть к экрану и лизать его, представляя как вылизывает своего сладкого мальчика, а потом шлепает, пока бледное не станет красным, тоже очень подходящим Юнги. Трусики повисают на большом пальце правой ноги, и Хосок успевает сделать скрин, чтобы потом дрочить было на что — ещё плюс один в коллекцию скринов с их встреч. — Ты возбуждён? — доносится томное по ту сторону. О, блять, да. — Очень, малыш, — хрипит Хосок. Хитрая усмешка пробегает по лицу Мина. — Не прикасайся к себе, пока я не захочу. Смертный приговор, который Чон Хосок подписывает, нет, не кровью, кивком, молчаливым согласием. Трусики улетают, явно, на пол, и Юнги проводит от ягодиц до колен, убивая Хосока изнутри медленно, лишая рассудка. — Тебе нравится так? Хосоку нравится. Он кивает энергично и сразу же отпивает виски, едва ли не залпом. Нет, надо уметь растягивать… Вот только сейчас всё, что хочется растягивать — это Юнги, так долго, мучая в ответ, как сейчас его мучает сам младший. — Подползи ближе, —говорит Хосок, кое-как вернув самообладание. Юнги послушно, немного смешно придвинулся ближе. — Ещё. Ещё. В идеале физически ближе, чтобы Хосок сам раздвинул эти стройные ноги и вылизал этого мальчишку до сорванного голоса, до остановки сердца, чтобы можно было до синяков сжимать эти блядски тонкие лодыжки, кусать ягодицы и бёдра, сводить с ума. М, блять. В штанах до резкой боли тесно, но Хосок терпит, легко прикусывая кончик языка, хоть и сходит с ума. — Покажи мне её, — руки мелко дрожат, когда Юнги так послушно хватает и разводит в стороны ягодицы, демонстрируя свою дырочку, такую сладкую, розовенькую, что Хосок почти захлебывается слюной. И так каждый раз. Безумно жарко, красиво и блядски далеко. Прям прекрасное далёко, мать его. — Ты растягивал себя, детка? — Нет, — признается Юнги, в голове с наслаждением, в который раз, отмечая, что старшему нравится, когда Мин не готов. — А ты бы меня растянул? Я бы так хотел эти пальцы в себе. Твои пальцы. Сука. Сука, сука, сука. Этот мальчишка. В тихом омуте, как говорится. — О, ещё бы, и не только. — Расскажи мне, папочка. — Я бы вылизал тебя, всего и полностью, потом бы медленно растягивал, вводя свои пальцы по одному, — с каждым озвученным желанием Хосок расстёгивал по одной пуговице своей рубашки. — Я бы раздвинул твою дырку пальцами и проник бы языком, вылизывая там, трахая тебя им, а потом заменил бы на член. Довольно высокий, несдержанный стон вырвался из Юнги слишком неожиданно. Нет, слишком было всё то, что старший говорил; очень слишком. — Растяни себя для меня, малыш, ладно? — Чон облизывается. — Сделай это пальцами. И Юнги тянется пальцами правой руки сначала ко рту, обильно смачивая их слюной, а потом к сжатой дырочке, начиная давить, проталкивая сначала один. — Ох, блять, детка, — Чон елозит на месте, помня, что ему нельзя к себе прикасаться. — Смотри, папочка, внимательно, — Мин прикусывает губу и вводит второй палец, затем уже два раздвигает ножницами, демонстративно растягивая колечко мышц. — Омф… Когда-то вместо моих пальцев будут твои, и твой язык, и твой член. — У Хосока от этих слов низ живота приятными судорогами сводит, кажется, что слюни вот-вот изо рта потекут на дорогие черные брюки. — Добавить третий, папочка? — Мин медленно трахает себя пальцами, иногда разводя их, и Хосок сильнее и сильнее ненавидит расстояние. Он чувствует себя дико изголодавшимся хищником, которого посадили на цепь, Юнги — лакомство, дразнящее, манящее. — Добавляй, — выдыхает старший, зарываясь пальцами в волосы, а младший послушно вводит ещё один палец, и раздвигает теперь уже три, сильнее растягивая края, это ощущение кружит голову. Хосок тихо, утробно рычит. — Ох, как ты это делаешь, Юнги-я. Зайка, солнышко. Юнги всегда ведёт от таких прозвищ; полгода назад он бы послал или бы, ещё более вероятно, вклепал бы по роже того, кто его так назвал. Но от Хосока слышать это хочется всегда, его голосом, его тоном это звучит просто опьяняюще. — Вытащи. Вытащи их, малыш, — хрипит Чон, чувствуя как его всего трясёт. — Я хочу видеть. Юнги протяжно постанывает и вытаскивает пальцы, демонстрируя растянутую дырку, а Хосок готов в конвульсиях биться. Это блядские пытки. — Красивый. Красивый, сладкий малыш. Мм, блять. Как я хочу тебя выебать, Юнги. И сам Юнги тоже хочет. Он тянет губы в улыбке и встаёт, возвращаясь в исходную позу. — Ты говорил, у тебя есть новая игрушка, детка. От той фразы мурашки по телу. — Да, папочка. тебе показать? — Да. Внезапно изображение пропадает, заменяется на иконку на черном фоне, но Хосок слышит возню. Его малыш забыл выключить микрофон. Чон наливает ещё виски, он всё ещё держит манеры. Он не может не улыбаться, слушая тихий, но отборный мат от Мина. Но то, что открывается его взору, когда его мальчик снова включает камеру, вышибает весь воздух нахер: задранная рубашка, черные портупеи перетягивают красивые бёдра и талию, волосы немного растрёпаны. Последний удар наносит огромный член на присоске, который на половину исчез в заднице Мина. О Господи, блять. — Господи, — Хосок давится всем — виски, слюной, воздухом. Свет приглушен, и Юнги кажется ещё бледнее. — Малыш, ты… — Тебе нравится? — Мин смотрит прямо в камеру в душу, выворачивает наизнанку, как ему нравится, и Чон не сопротивляется. Медленные движения, усмешка, тронувшая уголки кукольных губ, кончик языка иногда проходится по нижней. — Юнги, детка. Мм, — Хосоку почти больно от того, как сильно перенапряжен его член, — позволь мне. Я хочу. Мне надо, очень. — Так не терпится, да? — Да, блять, да, — Чон жмурится, наблюдая как Мин насаживает себя на этот член, и представляет, как когда-то и его так будет исчезать в этой попке, как с хлюпаньем будет выскальзывать, как будет с нажимом тереться меж этих сладких половинок. И эти мысли невероятно возбуждают. — Смотри на меня, папочка, — одна рука Юнги скользит под рубашку, пальцы обхватывают набухшие соски. Хосок смотрит, умирает, возрождается и снова умирает. И так он готов хоть вечно. — Юнги, позволь. — М. Только в такт со мной, — Мин показывает язык, а Чон уже почти разрывает блядский ремень, расстёгивает пуговицу и ширинку, стаскивает штаны вместе с трусами, на которых проступило пятнышко от естественной смазки. — Омф… Блять, ах. — Ты так, оу, красиво стонешь, — выдыхает Мин, и Хосока ведёт от таких комплиментов. — Двигайся, Юн-и, малыш, прошу. Мин хмыкает и нарочито медленно начинает насаживаться. — Хочу помучить тебя ещё, папочка. — Я отыграюсь на тебе. Когда-то. — Когда-то, — повторяет Мин. — Когда-то ты сможешь. Я позволю тебе делать всё, что, ах, захочешь, папочка. И сколько захочешь, мм. — Ты не убежишь от меня, малыш. — Я и не подумаю, — Юнги распаляет этот разговор. Он сжимает и крутит сосок, закатывая глаза. — Знаешь, мои, ах, мои соски. Они такие набухшие, папочка, такие чувствительные. — Блять, Юнги, — рычит Хосок, сжимая член немного сильнее, но следуя темпу. — Я их покусаю. Буду кусать, посасывать, облизывать, мм. — Да. Мин вынимает руку из-под рубашки и начинает расстёгивать пуговичку за пуговичкой, продолжая двигаться. Хосок визжать готов от новой картины. Он видел её не единожды, но каждый раз она так опьяняет, заставляет чувствовать себя каким-то ёбаным животным, дикарём блять. — Хочешь кончить, папочка? Он давно хочет, давно терпит и поражается выдержке. Он кивает. — Тогда скажи мне это. Скажи. Хосок облизывает губы. — Я хочу кончить, малыш. Дай мне это, позволь я, ахм, кончу. — Да, папочка. И Юнги начинает быстро насаживаться на резиновый член, закрыв глаза и стоня громче, развязнее, срывается почти на визг, когда игрушка проезжается по простате. И это заставляет Хосока дёрнуться, о Господи Боже, блять. — Малыш. Зови меня по имени, я хочу, — Хосок вздрагивает, — хочу слышать. У Юнги в голове туманы, перед глазами маленькие звёздочки мелькают, а тело постепенно перестает слушаться, темп становится быстрее, хаотичнее, пару раз Юнги соскальзывает с игрушки, с особым наслаждением насаживается снова. — Мх… Хосок-а, — тянет дрожащим голосом, а по губам течёт слюна. — Хосок-и. Мм. — Ты близко, детка? — Да, да. Блять, кхм. Да. Голос сорван, Юнги двигается так быстро, как только может это делать, выстанывая имя Чона. — Я скоро, мм, скоро. Я скоро, Хосок-и. А Чона почти подкидывает. Он тоже скоро. Он чувствует как его член пульсирует, он видит как его мальчик одной рукой обхватывает свой член и начинает быстро надрачивать, приближая себя к разрядке, как его трясёт. — Ты такой, ох, блять, Юнги. — Какой? — выдавливает Мин улыбку и пошатывается, нет сил уже держаться. — Я сейчас, сейчас, Хосок-а, — выходит жалобно и в следующую секунду Юнги кончает, забрызгивая пальцы, простынь, немного ноутбук. Хосок, поспевая за темпом, кончает тоже, упираясь в спинку кресла и приподняв бёдра. Его хриплый стон отпечатывается в голове Юнги, и будет ещё долго преследовать. Они созваниваются снова через час. На Юнги просторная черная футболка, волосы влажные после душа, а губы сжимают сигарету. На Хосоке домашний халат, в руке чашка с чаем. — Тебе понравилось? — у Юнги голос сиплый, он выдыхает дым в камеру и щурится. — Как всегда, — кивает Чон и усмехается. Очень редко они позволяют себе просто посидеть и пообщаться после своих бурных игрищ, словно и вправду давно вместе. — ты же знаешь, Юнги. — Знаю, хён. Ты очень устал на работе сегодня? — Ну, типа того, — Хосок не очень любит тему работы после окончания рабочего дня. Юнги замолкает, курит и смотрит, любуется. — Ты скоро спать? — спрашивает старший. — Тебе завтра на пары, да? — Типа того, — повторяет Мин за Хосоком и делает последнюю затяжку. — Когда ты уже приедешь ко мне? Чон усмехается. Они же лишь играют. — Ты этого действительно хочешь? — Ну вообще-то да. Ты уже столько обещаешь, — дует губы Мин, — а обещания надо выполнять. Хосок продолжает усмехаться, понимая, что они заигрались. Но он и не против. Они желают друг другу спокойно ночи, посылают воздушный поцелуй, и уже лёжа к чистой кровати, Мин слышит звук оповещения на телефоне. На его карте прибавилось денег. А значит можно задумываться о следующей покупке в секс-шопе.