Метель

В воздухе, огибая невидимые препятствия, кружились крупные девственные снежинки. Навесу они напоминали свежий тополиный пух: объёмный, тёплый и мягкий. Но стоило им упасть на мокрый камень мостовой, как от былой красоты не оставалось и следа. Точнее, следы как раз - таки оставались: снежинки растекались по ещё тёплой поверхности большими тёмными пятнами, создавая какой - то незатейливый узор. Узор напоминал отпечатки ног дикого животного на снегу: этакая вереница аккуратных одинаковых ямок. Но на мостовой были не углубления, а самая обычная вода. И Ацуму это нравилось не меньше. В ожидании, чтобы развлечь себя и развеять набежавшее волнение, он предельно внимательно разглядывал плитку под ногами и пытался предугадать траектории снежинок. Иногда у него это получалось, что приводило его в невероятный восторг. В такие моменты парень считал себя великим провидцем и еле сдерживался от того, чтобы не похвастаться своим прекрасным умением какому - нибудь прохожему. Но прохожие ему не нравились. Они выглядели даже пасмурнее сегодняшнего неба, всё время куда - то торопились, не обращали внимания на мелочи и красоту вокруг. А Ацуму обращал. Всегда придавал этому значение, даже если опаздывал на ужасно важное событие. Золотая осень, первый снег или весеннее цветение с переходом в летнюю духоту; шумный город или маленькая деревня; лес или вид из окна – он обязательно любовался миром вокруг. Часто это придавало ему сил и всегда, всегда успокаивало. Ацуму нравилось, что хотя бы вокруг него лучше, чем в его собственной жизни. Парень откинулся на спинку скамьи: сидеть в согнутом положении, не шевелясь, минут десять кряду – то ещё удовольствие. Он размял уставшие шею и суставы. Они мелодично хрустнули, что, опять же, привело Ацуму в восторг. Младшего Мию вообще многое восхищает и заставляет растекаться в радостной улыбке от уха до уха. Например, ему очень нравится гулять в дождь, хотя старший брат строго - настрого запрещает это делать; нравится ломать тонкий лёд на лужах; нравится запускать пальцы в волосы и ерошить их, заставляя себя взбодриться; нравится лежать на траве, рассматривая небо; нравится слышать чужой смех. Ацуму любит смотреть, как играет Яку, высекая струнами мелодичные звуки, словно искры. Любит перебирать руками пряжу, составлять из кофейных зёрен картинки и придумывать короткие стишки. Любит утыкаться лбом в плечо брата и просто сидеть, молча наблюдая за тем, как тот пересчитывает наличку из общака и делает записи в толстой тетради с промасленными страницами. Ацуму просто тот, кто очень любит жить. Любит наслаждаться каждым мгновением, неважно, печальное оно или счастливое. Любит замечать детали, любит сравнивать одно с другим, любит наблюдать и слушать. У таких людей душа странная, помятая, но, несомненно, невероятно красивая. И Ацуму пока этого не осознавал. Дунул холодный ветер. Парень съёжился: он просчитался и оделся настолько легко, насколько позволяла обманчивая погода декабря. Плотнее прижимая замёрзшие руки к телу, Ацуму решил, что больше никогда и ни за что не наденет кожанку с тонким свитером зимой. Решение это было, конечно, запоздалое, но не бессмысленное. Сегодня для Ацуму, и не только для него, был очень важный день – первое свидание. Для Мии свидание являлось первым в жизни, для его избранника – Сакусы – первое по странному знакомству, а не по расчёту. И, к сожалению, даже учитывая этот факт важности, Киёми опаздывал. «Наверное из - за работы», — успокаивал себя Ацуму, но верилось в это слабо. Вот уже полчаса он сидел в одиночестве на заполненной людьми и, одновременно, такой пустынной, холодной мостовой в ожидании партнёра, мёрз и начинал расстраиваться: постепенно нарастало неприятное ощущение, что Сакуса и думать забыл про сегодня. Вслед за этой мыслью родилась другая: как провести с Киёми время? Ацуму со стороны всегда казалось, что его парень ужасно умный и избирательный. «Дотошный педант», — как сказал Куроо, и «Надутый индюк», — как заключил Ямагучи. Да, с этим можно было согласиться: выглядел он примерно так. Тогда чем его можно было увлечь настолько сильно, чтобы он оставался с Ацуму и дальше? Над этим парень задумался серьёзнее. С новым пришедшим переживанием другие проблемы отступили на задний план: холод, голод, обида и желание посетить уборную канули в забвение. Мия думает. Думает упорно, перебирая все возможные, но немногочисленные варианты. Как назло, это – его первые серьёзные отношения. Опыта нет от слова совсем. Окончательно сформированного представления на этот счёт тоже. Что делать – не особо понятно, но придумать, в целом, можно. Мозг парня обычно не заморачивался и выдавал самые примитивные и быстрые решения. Поэтому вскоре Ацуму останавливается на варианте "Покорить широтой размаха". В кармане лежало всего триста баксов, и парень понимал, что широта размаха будет только у руки Сакусы, которая гневно покажет ему средний палец и скроется вместе с хозяином в блестящем гелендвагене. Цуму бедный. И что предложить на три вытащенных из копилки сотни он не знал: не подумал. Широту размаха пришлось стыдливо отложить. Хотя всё равно получится некрасиво: Ойкава говорил, что приглашающий на свидание должен быть джентльменом, следовательно, обязан всё делать сам, особенно платить. А платить Цуму, по сути, было нечем. Это, скорее всего, сильно обидит Сакусу. Или нет. Парень не знал. Но был ещё один вариант, спасительный – прогулка. Ацуму огляделся. Зрение у него было прекрасное, поэтому в радиусе пятисот метров он не увидел ни одной гуляющей пары. По ощущениям, находиться на улице Мия больше не сможет: руки замёрзли настолько сильно, насколько вообще можно остыть в минус шесть. Всё это наводило на определённые выводы. Начало попахивать провалом и позорным разрывом первых в жизни серьёзных отношений. В груди защемило. Ацуму чувствовал себя, откровенно говоря, самым настоящим лохом: глупым и несуразным простофилей. На треснутом экране мелькнули цифры и тут же исчезли в кармане куртки. Без десяти восемь. Встреча должна была состояться ещё пятьдесят минут назад, а Киёми всё нет и нет. Нет и звонков, сообщений. Мия почувствовал себя лохом вдвойне: пожалуй, над ним просто посмеялись. Сакуса согласился пойти на свидание, но, как "типичный горделивый бизнесмен", смутился из - за такого партнёра и... Не пришёл. Проигнорировал, забыл, наплевал, отбросил, обесценил – и всё это только лишь с Ацуму. Грустные чёрствые мысли растеклись в крови смолой. Губы слиплись в немом презрении. Ресницы намокли. Было очень, очень обидно. И ведь почему - то Цуму ждёт. Почему - то тянется... Снег продолжал сыпаться с неба стиральным порошком, но сейчас он был намного сильнее: обильный, густой и объёмный, он застилал мостовую свежим ковром. Парню же казалось, что в него врезаются сотни холодных острых льдин. Они царапали худое лицо и морозили тело в лёгкой одежде. Ждать у моря погоды, честно признаться, больше не было ни сил, ни желания. Ацуму резко встал. Снег, скопившийся на коленях и пормочивший джинсы до нитки, осыпался на излюбленные рыжие ботинки. Вместе с подъёмом исчезло всё: волнение, трепет, желание увидеть и обнять, джентльменский порыв, расстройство и рассудительность. Осталась лишь жгучая обида, застрявшая комом где - то на уровне солнечного сплетения. Из - за неё сводились плечи, опускалась голова и мокли светлые ресницы. Ацуму знал себе цену. Но сейчас он чувствовал себя униженным до уровня плинтуса: доверился по первой влюблённости, приоткрылся и, впустив в свой маленький, на самом деле мягкий мир, тут же оказался брошенным. Мия шмыгнул покрасневшим носом и двинулся в сторону станции метро. Ждать было бессмысленно. Если Сакусе понадобится поговорить, то он прекрасно знает, где искать парня. Снег упорно заметал возникающие на ковре следы. Началась настоящая метель, но Мие было всё равно. Думать не хотелось. Его могло многое порадовать. И это же самое "многое" могло безжалостно сломать. У таких людей душа странная, помятая и, к сожалению, очень хрупкая. Цуму прекрасно знал это. Но даже так, он продолжал наслаждаться. Эмоциями и чувствами – питал свой жизненный опыт всласть. В снежной пелене растворились недавно бегавшие по мостовой люди, фонари, скамейки, река невдалеке и даже город с сотнями домашних огней. Остались лишь белая - белая дорога по прямой, крупные снежинки,  тёмное вечернее небо над головой, серо - сиреневое с отблеском желтизны, и одинокий силуэт в рыжих ботинках и насквозь мокрой одежде. Ацуму вздохнул. Он успокоился. Точнее, только внешне. Внутри у него царила такая же буря, как и на улице: обида, разочарование, стыд, унижение и всё это вперемешку. И сыпется, сыпется солью на душу эта смесь. Сыпется и жжёт раны, царапает старые шрамы. Хотелось просто уткнуться в чьё - то тёплое плечо и забыться, минуты на две. А потом – снова заняться делом. Как ни в чём не бывало. И парень знал, что всё это какая - то глупость, знал, что это быстро пройдёт и забудется. Но чувствовал, что появится осадок, и жить с ним будет чуть сложнее, чем раньше. Но это неважно. Главное сейчас – пройти через метель. Неожиданно для всего существа Ацуму сверкает ярким светом фар блестящий гелендваген. Где - то позади в потоках ветра рвётся снегом крик, и Мия, не в силах, проигнорировать, поворачивается. И в один несчастный миг к нему возвращается всё, что ушло ранее: волнение, трепет, желание увидеть и обнять, джентльменский порыв, расстройство и рассудительность. А ещё... Добавилась маленькая щемящая радость от того, что Сакуса всё - таки приехал. Что Цуму ему всё же нужен. — Ацуму! Силуэт подходит тяжело, будто раздвигая снежный ветер руками. Но Мия чувствует, что лично ему всё легко и просто. Мир снова становится ужасно красивым и неповторимым, и все те глупости, что есть сейчас и были до этого, остаются глупостями. Но что правда останется бредом, а что нужно будет разобрать, парень решит позже. В данный момент он не думает. Лишь наслаждается этой маленькой сказкой наяву. — Ацуму... — фигура подошла вплотную. Даже в снежной стене, густой и объёмной, можно было ясно понять взгляд Сакусы: чёрные глаза смотрели виновато, как бы стремясь попросить прощения, но понимая, что это не изменит новых чувств Мии. И Киёми рвётся: знает, что обидел хорошего человека, тянется забрать всю его печаль хоть каким - то образом; осознаёт, что подобное у него впервые в жизни. Влюбляется ещё сильнее. И на этот раз никакой, абсолютно никакой чрезмерной важности, гордости и избирательной грубости Ацуму в нём не замечает. — Я... Сакуса осекается. Не оправдывается. Лишь молча смотрит в глаза напротив. А они, смешав в себе десятки разных чувств, слагают единую фразу: «Прощаю, но лишь на первый раз». И Киёми вздыхает. Волнение унять, конечно же, не может, зато руки теперь трясутся не так сильно. Немного запоздало, но он замечает, что Ацуму легко одет, весь промок и выглядит уставшим. Снимает пальто, укутыввет его и ведёт в машину. И там, в блестящем гелендвагене со включенной печью, сидя на чужих коленях, Ацуму чувствует короткие ласковые поцелуи на холодных щеках и мокрых ресницах. Греется в огромном твидовом пальто и сладко морщится, ощущая покалывание во всём теле. Он прижимается к чужому плечу и слышит чужое сердце, заходящееся в энергичном ритме. Понимает, что его собственное сейчас стучит намного быстрее, чем раньше. А за окнами постепенно утихала метель.