Ворожба

Паук. Башня. Дева в красном. Коса. Карты кличут скорую смерть. Сережа глядит в мятый пластиковый стаканчик и не видит своего отражения в хлорированной воде из кулера. Ваня улыбается и смотрит насмешливо на старые, истрепанные по краям карты, веером разложенные на парте. Говорит: - Какой же чепухой ты занимаешься, Серый. Говорит: - Ты же понимаешь, что все это бред чистой воды? Говорит-говорит-говорит, но слова пролетают мимо Сережи - уши забиты ватой, в голове - пурга. Сережа не понимает. Сережа шаманит с прошлого лета - с тех самых пор, как цыганка на рынке нагадала ему великое колдовское будущее и трех детей по линии судьбы на ладони, и мнит себя могущественной ведьмой в третьем поколении - бабушка умела заговаривать болячки. Делает расклады всем своим друзьям по пятницам после литературы, персонально Ванечке по четным понедельникам и самому себе, когда становится скучно. Но ни разу еще не бывало, чтобы расклад оказывался таким мрачным, отчаянным, безвыходным - даже тот, который предшествовал Колиной сломанной руке - тогда аркан семи мечей оставлял хоть какую-то надежду. А теперь вот. Паук. Башня. Дева в красном. Коса. - Ванюш, пизда мне, - шепчет, дрожащими руками собирая карты в колоду, - исполнишь последнее желание умирающего, пожалуйста? Ваня смотрит скептически, откидывая челку со лба, предугадывая по сложенным домиком бровям и смешинкам в голосе Сережи - сейчас будет очередной хуитекс какой-то. И не ошибается. - Отсосешь? - говорит Сережа с кривой ухмылкой, - И я умру счастливым. - Бля, борщ, бро, борщ. Сережа смеется, потряхивая кудряшками и надувая губы в притворной обиде - но все это лишь привычная защитная реакция, на самом деле ему нихуяшеньки невесело: четыре потрескавшиеся картинки пугают до колючих мурашек по лопаткам и вдоль позвоночника. И Сережа не дурак - знает: от судьбы не убежишь - сансара - и Будда через бродяг Керуака учил его смирению и абсолютному равнодушию - а еще ябьюму и китайской поэзии, но не об этом сейчас - но черта с два он не попытается отвести от себя беду. Бабушка в гробу перевернется, если узнает, что Сережа бездействовал и хотя бы не попробовал отворожить от себя холодное дыхание Мары. Поэтому через неделю и три дня - в ближайшее полнолуние - он упаковкой халявного пеппера и жалостливыми глазками заманивает Ваню в свое колдовское убежище - шатер из старых пледов и покрывал на заднем дворе родительской дачи. Ясноокая луна заглядывает в прорези в старой, истрепанной ткани - отражается в многочисленных битых зеркалах, разбросанных по полу, и погнутых серебряных ложках, выложенных в круг, огибающий пыльный, полосатый матрас, на котором, по-турецки скрестив ноги, сидят друг напротив друга Ваня с Сережей. Между ними черным росчерком лежит самодельный костяной нож с выщербленным лезвием. - Это точно обязательно? - Ваня хмурится и отхлебывает доктор пеппер из красной жестянки, обводя Сережу недовольным взглядом, - Разве всех этих побрякушек недостаточно? У Сережи на шее болтаются игральные кости, на запястьях бренчат пластиковые бубенчики из ашана, под пяткой лежит начищенный до блеска пятак, а на бедре криво нарисована черным перманентным маркером магическая мандала - круг и корявые знаки внутри - пустота и иллюзии. Но все это лишь бессмысленные безделушки и пустые символы для успокоения души. Против подслеповатой сучки-судьбы все это сдюжить не поможет - перемелет жерновами и сожрет, не поморщившись. - Конечно, Ванюш, как ты не понимаешь? Мне жизненно необходима кровь девственника. Отвар не сработает без нее - только впустую потрачу последние ежевичные побеги. Ваня краснеет ушами, открывает и закрывает рот, стреляя глазами из-под растрепанной челки: - А если я не… Сережа понимающе улыбается, закатывая глаза, и щелкает Бессмертных по лбу пальцами, позвякивая бубенчиками: - Мне-то не пизди, мачо-бой. Девственник ты еще. - Д-е-в-с-т-в-е-н-н-и-к, - тянет насмешливо по буквам, пока Ваня агрессивно - и немножко смущенно - возмущается и сминает банку из-под пеппера в руке. - Черт с тобой, чем резать-то? - Вот прям этим и режь, - и Сережа вкладывает Ване в сухую, узкую ладонь костяной нож. - Э, бля, антисанитария пиздец. Сережа морщится, глядя на скукоженную, недовольную моську Бессмертных, думает устало: ох, уж эти обыватели. И ворчливо поясняет: - Я для чего его полночи заговаривал, а? Для себя что ли? Бактерии давно ускакали в ужасе перед моим могуществом. Ваня лишь закатывает глаза, не понимая, как вообще связался с этим полоумным, и поднимает с утоптанного земляного пола Сережину зажигалку - тот не курил этой безумной ночью, но поджигал благовония для окуривания шатра. Нагревает лезвие слабым, трепещущим огоньком, пока Сережа помешивает деревянной ложкой мутный, болотного цвета отвар в граненном стакане и еле слышно бухтит себе под нос что-то про дураков - кто тут еще дурак, думает Ваня с усмешкой. И с усмешкой же понимает: он сам и есть дурак, раз в самом деле собирается вскрыть себе палец грязным ножом в этом хлипком шалаше и дать выпить брызнувшую кровь кудрявой заразе. Ваня не любит кровь. Ваня боится боли - в чем никогда не признается Сереже. Ваня вообще не понимает, что забыл тут под холодным взором равнодушной луны, но потом видит круглое лицо, облепленное кудряшками, глубокие карие глаза, нос с горбинкой, и быстро колет палец самым кончиком ножа. Шипит, как рассерженный кот, но терпеливо выжимает кровь из ноющей подушечки в протянутый Сережей стакан с жижей. - Хустум-мустум-аргентум, - шепчет Сережа, прежде чем, выдохнув, выпить залпом. Ваня уверен: кучерявый придурок придумал эти странные слова буквально только что, уж больно последнее напоминает по звучанию серебро на латыни, но ничего не говорит - рушить момент не хочется. Сережа, высвеченный белым лунным светом, со всеми своими фенечками, бубенчиками, расточками, вплетенными в волосы, жадно глотающий отвар из какой-то чепухи и Ваниной крови, выглядит по-настоящему волшебно - загадочно. Как пить дать - сумасшедший шаман. Вот возьмет сейчас и заколдует Ванюшу, превратив в оленя с семью рогами, заведет в темный дремучий лес и бросит там. И сам же потом будет искать его по колючим зарослям шиповника и косматым ежевичным полям долгие тысячелетия, силясь вспомнить Ванино настоящее - человечье - имя. - Йес, - вместо всего этого кричит Сережа радостно, отбрасывая стакан на пол и бросаясь на Ваню с крепкими объятиями. Пытается даже по привычке влепить ему влажный поцелуй в скулу, но Бессмертных вовремя его оттаскивает за кудри от собственного лица. - Э, ты так не борзей, неблагодарный черт. - Прости, Ванюш, - и ни на грамм не чувствует себя виноватым, шкодливо забираясь холодным ладошками под худи Бессмертных. Бубенчики бренчат. Ваня подскакивает с матраса и отряхивается. Надувается весь, злостно ероша бедную челку, и выскальзывает из-под полога шатра. - Ты куда? - несется встревоженное следом. - От тебя подальше, - бурчит под нос, но все же добавляет - после - громко, - на звезды смотреть, и ты давай со мной, придурок, пусть комары лучше тебя жрут. Сережа ухмыляется про себя, плюхаясь на влажную траву подле Вани, и, укладывая тому голову на бедра, думает с теплотой в груди: все-таки удачная вышла ворожба.