This will be our little secret

      После возвращения графини Ансаак в Замок Аберлин, всё изменилось. Она больше не светилась от радости, на её щеках давно пропал здоровый румянец. И скорая кончина мужа, а после наследие престола и вовсе загубило всякие краски. Замок Аберлин погрузился в вечную ночь. Солнце иногда проглядывало сквозь плотные тучи, и то, когда графиня была в хорошем расположении духа. Но такое бывало редко. Туман, как неотъемлемая часть замка, стал не таким пугающим, как та, кто правила им.       Казалось, Монийская Империя нарочно избегает каких-либо тем на счёт этого замка. Замок Аберлин стал самой тёмной частью Монийской Империи, и только слепой не смог бы различить белое от чёрного.       Жители Аберлина боялись выходить по ночам. Они боялись почувствовать леденящий душу взгляд графини, где бы они не находились. Казалось, Кармилла Ансаак видит их везде, ходит за ними по пятам, дышит в спину и, не дай Лорд Света, услышать такой же леденящий, как её взгляд, шёпот: «Ночью нужно спать.»       Увидеть графиню мог не каждый. Она постоянно находилась в собственном поместье, наблюдала за всеми из его окон. Встретить её взгляд было самым большим страхом всех детей, находившимся в Замке.       Нападки демонов на небольшие деревни было ежедневными. Но выживали почти все, армия Аберлина быстро справлялась с нисшими демонами. От ледяного взгляда графини ещё никто и никогда не ускользал.       Но нападение на поместье графства Пэксли было впервые.       И впервые Госсен побывал в мрачном, ледяном замке Ансаак. Казалось, холод пробирал его до костей в ожидании графини, а в нынешний момент герцогини, на каменном полу. Свет в замке был только от лунного света, озарившего Госсена. Его тень, словно ужасающий монстр, огромным тёмным пятном растянулась дальше по залу. Но страшнее было не его тень, а медленные, размеренные шаги с цоканьем каблука, раздаваемый на всю округу.       Тень спряталась за подолом платья герцогини, будто раздавливала его монстра, показывая своего; более ужасного, голодного, холодного. Её монстр ожидал посетителей.       Пахло сыростью.       Каждый её шаг был как гвоздём в его собственный гроб. И делала она это с таким удовольствием, оттягивала каждый стук, желая услышать каждый его судорожный вздох. Он боялся. Кожа стала гусиной, а внутри всё дрожало, пылало огнём страха под рёбрами; ком ужаса застрял в горле. Его глаза были широко раскрыты, и с приближением её подола платья, бегали по едва высовываемым носкам её туфель. Госсен сглотнул, но казалось, это стало только очередным кусочком для его кома, разрастающегося в горле.       Она встала напротив него, почти касаясь платьем его развивающихся волос.       Ему с рождения рассказывали о исходящем от герцогини холода, пробирающего до костей. Это было правдой. Его била лёгкая дрожь в позвоночнике от её ледяного взгляда. Словно она метала в его спину тысячу ледяных кинжалов, пробивающих насквозь. Ему рассказывали о её блуждающем по Аберлину взгляде, о том, что она следит за каждым. Видит каждого и знает.       — Встань.       Её голос такой же. Завязывающий узел страха, сочившегося, казалось, из всего Госсена.       — Я разговариваю со всеми на равных правах.       Госсен послушно встал. Он боялся смотреть на неё. А она и вовсе не смотрела на него. Её пустой взгляд был направлен на полную луну. Она с явным интересом наклонила голову в бок, переводя кроваво-красные радужки на него.       — Луна сегодня яркая.       Он услышал в её бесцветном голосе толику улыбки.       — Подними на меня свои глаза. Я не настолько страшная.       Госсен через сил поднял свои глаза. Герцогине перед ним было едва за двадцать, а с момента смерти её мужа прошло более ста лет, как ему рассказывала бабушка.       Она смотрела на него без единой эмоции. Уголки её губ были слегка опущены вниз. Больше пугал её стеклянный взгляд, словно он смотрит на мертвеца в теле юной девицы.       Мертвец.       Она была похожа на мертвеца, без свяких впадин. Словно он смотрит на труп герцогини, которому всего пара дней.       Под её взглядом было невозможно пошевелиться. Она пронизывала его до костей, смотрела словно сквозь душу, будто он открытая книга.       Никто и никогда не пытался занять её место правления. Её боялись абсолютно все. Одного взгляда было достаточно, чтобы напавший на неё убил себя своими же руками. Будто она управляла всеми, даже не пытаясь ничего предпринять.       Её холодные пальцы коснулись его подбородка. Она словно кукловод, дёргала его за ниточки так, как ей хотелось; так, как было ей удобно.       — Демоны?       Её пустой взгляд был обращён на раны на его лице. Он даже и забыл, какую боль они ему доставляли, а кровь заливала лицо. Одна капля, возможно вперемешку с потом, Госсен точно не знал, непослушно скатилась по его лицу, оставляя красный след на пальце герцогини.       — Ответь, я не кусаюсь. Давно не слышала чужие голоса.       Последнюю фразу будто сказал её внутренний монстр, выжидающий момента вонзить свои клыки в его тело и наконец полакомиться чем-то сносным.       — Д-да, моя госпожа…       Его голос предательски дрожал, когда её ледяной взгляд, ежесекундно с фразой «моя госпожа», метнулся в его глаза. Сглотнуть не получалось, всё тело дрожало под натиском её кровавых глаз.       Она почти рывком повернула его голову и в мыслях промелькнуло: «Всё. Конец.», но холодные пальцы прикоснулись к метке. Отсчитывая секунды своей гибели, Госсен подавлял желание закричать от жара страха в рёбрах. Сердце бешено колотилось, закладывало уши.       Но она его отпустила. Повернулась спиной к нему, как оказалось, к служанке, что стояла в конце зала с опущенной головой. Возможно, эта служанка стала его спасительницой, вовремя зашедшая сюда. Тело всё ещё дрожало, даже когда герцогиня не смотрела на него, он ощущал пронизывающий ледяными иглами взгляд.       — Залечи его раны и отправь домой.       Только и сказала герцогиня, медленно шагая от него прочь.       Она шагала по второму этажу к своим покоям, остро ощущая чей-то взгляд. Мертвенная осанка не упала с её спины. Она повернула голову в сторону, переферийным зрением глядя прямо в чёрную темноту коридора.       — Я знаю, что ты тут. Выходи.       Она не собиралась поворачиваться, потому что прекрасно знала, кто наблюдает за ней в темноте.       — Ты сама не своя, моя луна.       Герцогиня повернулась боком, смеривая ледяным взглядом высокую фигуру перед собой.       — Ты страдаешь. Больше не улыбаешься, не смотришь на меня с той любовью, что прежде. Тебя губит этот замок.       Она, казалось, усмехнулась его словам.       — Меня губит не замок, а одиночество в нём. И ты прекрасно знаешь, что уйти из его просто не смогу.       Сесилион промолчал. Достал из кармана завёрнутую в ткань бутыль.       — Теперь сможешь.       Она не выражала ни единой эмоции, стеклянными глазами осматривая бутыль. Герцогиня такими же медленными шагами подошла к Сесилиону, аккуратно хватая бутыль пальцами, осматривая содержимое в нём.       Она вытянула свободную руку, чтобы Сесилион закатал рукав платья. Он это и сделал, с должной аккуратностью и нежностью, вслед поглаживая кожу с уродливым выжженым рисунком на предплечье.       Она позволила ему самому вылить содержимое бутылька на рисунок, бесцветным взглядом наблюдая, как шипит её кожа. Казалось, словно всё выжигается до костей, ошмётки обожжённого мяса падают на пол, но ничего из этого не происходило. Рисунок пропал.       — Отец никогда не был искусен в проклятиях.       Мертвый граф Ансаак привязал её к этому поместью, чтобы она не сбежала.       — Ты обещала рассказать мне как погиб твой муж, если я освобожу тебя.       На этот раз герцогиня усхменулась по-настоящему.       — Это будет нашим маленьким секретом.