Огоньки

Зал постепенно оживал. Потоки людей сливались в одно большое течение, а потом так же слаженно рассыпались по своим местам. Он наблюдал из-за кулис. Страшно было до чёртиков. Вся эта огромная человеческая масса пришла поглазеть на него, а что у них в бошках — одному Богу известно. Кто может гарантировать, что они здесь не для того, чтобы поиздеваться над ним? Сунуть нос, вывернуть все внутренности наизнанку, полапать сердце и печень, простирать чуть живые лёгкие, найти самые чувствительные точки и воткнуть в них свои грубые пальцы, а потом повернуть обратно и сделать вид, что так и было? Это уже какое-то групповое изнасилование получится. Сейчас бы закурить. Чего-нибудь крайне ядовитого и не менее запрещенного. Втянуть опасные мутагены и вытравить ими остатки страха из его жалкого существа. Он сам себя возненавидит, если так сильно будет переживать из-за какой-то речи на публике. В его жизни был только один настоящий ужас, а это всё даже не близко. Сигарета всё же досталась из пачки с обворожительной картинкой о возможных негативных последствиях. У него их целая коллекция. Табличка «no smoking» была упорно проигнорирована, лениво щёлкнула зажигалка. Медленно извивалось пламя, меняя свой рост и будто играя с человеком. Кажется, бесконечно можно смотреть, как страшная сила, ласково заигрывая, изображает из себя ручную и покорную, как легко поддаться её немыслимому очарованию и мощи. Так и незажжённая сигарета смялась в пыль. *** Яркое солнце постепенно вставало, медленно рассеивая утренний туман. Редкие полупрозрачные облака почти не закрывали его. Чуть слышно шуршали вразнобой деревья, а низкие кустарники и травы вторили этой мирной песне. Все-таки хорошо, что Илья позвал его с собой в поход. Природа всегда вызывала у Глеба благоговение и восторг. Он не понимал её, но любил. Всё живое казалось совершенным, но одновременно безобразным. Какое мучительное противоречие. Больше природы Глеб любил только Илью, его мягкие волосы и загадочную улыбку. Всё его лицо будто так и говорило о том, что, если и есть на этом свете кто-то, знающий ответы на все природные вопросы и противоречия, — это он. Всегда добрый и радостный, он с такой теплотой и пониманием смотрел на Глеба, стоя на тропинке — частичка жизни среди огромного её океана, — и ждал, пока мальчишка зарисует редкий цветок, попавшийся ему по пути. Возможно, Глеб никогда не ощущал такое чувство любви, как в этот момент. *** На сцене жарко. Прожектора больно бьют по глазам, заставляют и без того разогретый воздух почти кипеть. Тело плавится под плотным покровом пиджака и невесомой синтетикой рубашки. Самойлов уже чувствовал, как на шее, там, где короткие волосы всё же дотягивались до её основания, начинали собираться капельки пота. Через какое-то время он почувствовал их уже на спине — тело понемногу начинало приобретать мерзкую липкость. Противно, но надо держаться. Сначала просто посидеть — подождать, пока Александр Георгиевич, его генеральный директор, закончит свою вдохновенную и пронзительную речь. На самом деле, будь его воля, Глеб бы отправил Сашу самого во всём разбираться. А что? Он — парень вполне толковый, нашёлся бы. А вот ему поперёк глотки все эти конференции. Изматывают они его. Одни и те же идентичные вопросы. Круг Ада длиной в несколько мучительных лет. Столько разных людей, а все мыслят одинаково — поверхностно. Но ему так даже лучше. — Ну а теперь я передаю слово нашему гениальному изобретателю. Глеб Рудольфович, прошу Вас, — улыбчивый Александр отошёл в сторону и сделал жест в сторону мужчины, приглашая. Слишком жарко. *** Солнце вошло в зенит. Над полем рябил и плавился воздух, стрекотали громко кузнечики. Идти становилось всё тяжелее и тяжелее, появлялась отдышка, будто что-то давило на грудь, не давая расправить лёгкие. Постепенно накапливалась усталость. Решили сделать привал. Их отряд был совсем небольшим и изначально состоял лишь из Ильи и троих его однокурсников. Глеб увязался за ними хвостиком — хотел подольше побыть в неформальной обстановке с Ильёй, к которому был неравнодушен уже давно. Студентов не сильно радовала перспектива взятия с собой балласта в виде школьника (каждый из компании на пять-шесть лет был старше Самойлова), но с Лагутенко никто спорить не стал, а тот с радостью взял своего младшего друга в компанию. Этот факт всё же тешил и только подогревал подростковые чувства мальчишки: а вдруг всё же есть взаимность? Он думал об этом пока собирался в поход, всё дорогу и даже сейчас. Какова вероятность на их счастливое совместное будущее? Резкий звук и мгновенно промокшая одежда заставили Глеба подскочить и чуть ли не упасть в высокую траву. Над ним стоял Лагутенко, хитро улыбаясь и закручивая бутылку. Водой, значит? В лицо, значит? Как же подло с вашей стороны, Илья Игоревич! Вокруг все смеялись. Минута, и жертва перешла в наступления, нанося контрнападение на виновника беспредела. Единичный выпад перерос в целую баталию: летали и переливались на солнце водяные брызги, смеялись, кричали и ругались крепким матом люди. В тот раз они много воды потратили впустую, зато отдохнули. А впереди их ждала ещё половина пути, а там уже палатки, костёр, котелок, гитара и хрупкое, нежное счастье, подсвечиваемое искрами. *** Во рту предательски пересохло. Сколько он уже говорит, не прерываясь? Час? Полтора? А может только начал? Мысли путаются. Голова идёт кругом, прямо по орбите, стремится выйти в открытый космос. Но презентацию новой наработки провести всё же надо — его обязанность как автора. — Пожалуй, на этом всё. Буду рад ответить на ваши вопросы, если таковые имеются, — в детстве мама запрещала ему врать, а теперь это жизненно необходимо. — Здравствуйте, я Екатерина Прошкина — корреспондент студенческого журнала местного политехнического университета, — подскочила где-то в середине зала невысокая фигурка. Могла бы и не представляться, всё равно он через секунду и не вспомнит об её существовании. — Хотелось бы спросить, насчёт вашего нового продукта: на всей его поверхности большое изображение сказочного героя. Так почему именно Муми-Тролль? — Я любил в детстве эту сказку, — снова ложь. Он и не читал-то её ни разу, зато Илья любил до невозможности, даже себя в шутку частенько называл Мумий Троллем (специально немного переделывая под себя, чтобы было по-страшнее). Тут же в голове снова пронеслась картина ясного неба, душного леса и ослепительная улыбка его любви. — Хорошо, — не унималась девушка. — Тогда поделитесь с нами секретом: как вы дошли до того, чтобы создать такую вещь, как ваше огнеупорное покрывало? Казалось, оно давно изобретено, но вы, можно сказать, переоткрыли его заново! Его характеристики во многом превосходят модели прошлых образцов и способны защищать сразу группу людей. Можно сказать, что вы спасли тысячи жизней, но что этому способствовало? Одна потерянная. *** Он так и не смог ответить на последний вопрос: буркнул что-то и снова скрылся в закулисье. На сегодня хватит даже с лихвой. Перекрывали дыхание застрявшие в горле слёзы. Перед глазами всё ещё стоял тот страшнейший пожар, языки пламени, пожирающие их лагерь и его обитателей… Лес горел, а они — вместе с ним, заточённые в Адское кольцо. Он стоял завороженный величием огня, не в силах пошелохнуться, пока его не одёрнул подбежавший Лагутенко. В его руках было огнеупорное одеяло. Как отчётливо слышались сейчас в голове его слова: «Держи, я одно прихватил на всякий случай, думал, что не понадобится, а оно вон как», — а потом последние: «Не могу я к тебе — на одного оно. Боишься? Мне тоже страшно. Ты не бойся, я рядом буду. А ты… Ты обещай, что не забудешь обо мне, тогда и мне совсем не страшно будет…». У него было ещё ровно полсекунды, чтобы ещё раз взглянуть на эту добрую улыбку, и в стрессе она казалась ему намного ярче, чем полыхающее за ней зарево. А дальше была темнота. А потом он создал его — огнеупорное покрывало, принесшее ему мировую известность, а в качестве оформления нарисовал на нём огромного Илью в образе Муми-Тролля. Если бы студенточка (и как там её звали?) была повнимательней, она, быть может, заметила бы, что узор по периметру, вышитый золотыми нитями, складывается в бесконечные инициалы «И.И.Л.». Но никто не замечал. Это была их маленькая тайна — его и Ильи. Его и Ильи Игоревича Лагутенко, который, не подозревая того, спас сотни тысяч жизней ценой своей собственной.