Дочери севера

Детка 5 приезжала на Панк Хазард раз в месяц. Мило улыбалась и говорила: «Я так соскучилась, Монэ! А ты?», Монэ снимала очки и тоже ей улыбалась. Она была рада видеть эту вздорную, замороченную, так легко ранимую девчонку. Опасную (и наивную) каких поискать, прекрасной северной красоты. Монэ такая нравилась больше южных, благоухающих душными ночными цветами танцовщиц и принцесс. Детка 5 обнимала Монэ, зарывалась носом в её перья на крыльях и, блестя глазами, шептала: «Ты такая красивая и мягкая, такое и должно быть счастье, да?», вгоняя Монэ в краску. И когда она гладила Детку по голове, по гладким чёрным волосам, та закусывала губу и вздыхала как ребёнок. Полнокровная девка с тренированным жёстким телом, любой изгиб которого, любую часть своей обманчиво-хрупкой фигуры могла превратить в смертельное оружие — идеальное, исполнительное. В Семье ценили верность и полезность. Детка 5 привозила Монэ её любимые книги и комиксы, лучший рахат-лукум с Дресс Розы и новые рецепты коктейлей. Монэ кормила её бисквитом и шоколадными конфетами, рассказывала про смешных рабов Цезаря с овечьими ногами. И, с предвкушением облизываясь каждый раз, отодвигала отчеты, блюдца и чашки, тянула Детку 5 на себя и рвала кружево на её груди. Приникала к сморщенным тёмным соскам, натёртым грубой тканью лифа, терзала их ртом и зубами, заставляя девчонку краснеть, задыхаться и выгибать тонкую спину, подставляя молочно-белые груди в плену влажных прядей спутанных волос. Монэ нравилось, как они лезли в рот, нравился вкус пота и табака. Она с улыбкой вылизывала и покусывала белую шею, узкие острые плечи и ключицы, застарелые шрамы, посмеиваясь над тем, как трепещет её Детка. Ласкала кожу до саднящей, болезненной красноты. Она задирала на Детке уродскую юбку служанки — вечно безотказной, вечно ищущей любви и внимания. Широко разводила округлые, как шарик мороженого, коленки — и вталкивала конфеты языком в горячую мокрую щель между ног. Вылизывала её яростно и грубо, помогая себе пальцами, до сорванных стонов и мольбы: «Ещё, сделай так!». Забывшись, расцарапывала когтями её дрожащие бёдра, когда обнимала, сжимала в тисках лап, шептала в аккуратное ушко, какая Детка гладенькая, душистая и сладкая там, как приятно щипать её ягодицы и целовать тонкие губы, пить её юный голосок. Детка 5 не боялась холода, вьюг и сугробов, согласная трахаться и на полу, и на столе, и в снегу. Она, румяная и оттраханная, смеялась, выкуривая тонкие пахучие сигареты между словами, обещаниями, пустой трепотнёй. Не глядя затушив окурок, тянула Монэ на себя и прятала лицо в её декольте, глупышка. Перебирала чешуйки на гарпийных ногах и ойкала, порезавшись. Хмуро посасывала палец, разглядывая острые зубы Монэ, но никогда, никогда не боялась. Многие боялись. Или ненавидели. Или считали Монэ досадной помехой. Только Сахарок любила её, возможно, больше так ею обожаемого спелого винограда. Но даже младшая сестрёнка не приезжала на этот забытый всеми остров, где она, верная своему господину, сторожила Цезаря, как цепной пёс. Верная своему господину, Детка 5 одёргивала измятую юбку, оттирала следы их соития, кривила зацелованный рот, когда вечно таскающийся с ней Буйвол начинал торопить вылет. И у самой двери, деловито закуривая новую, говорила как ни в чём не бывало: — Господин беспокоится, что тебе тут скучно, и посылает меня. — И, уже с придыханием и восторгом: — Я нужна господину! Каждый раз, каждый чёртов приезд одной верной и полезной рабы к другой, Монэ хотелось сплюнуть горькую слюну с привкусом нежной, отзывчивой плоти, хотелось расхохотаться, ударить, заколдовать, заморозить! Или вновь погладить глупышку по волосам. — И тебе нужна, правда? — робко уточняла Детка, заглядывая ей в лицо. Глупая, не ценящая себя, жестокая в своей готовности услужить, продающая свою нужность всем подряд нищенка. Монэ знала себе цену, она не нуждалась в жалости и подачках и сама никого не жалела и никому не подавала. «Не нужна», — мысленно кричала она каждый раз и снисходительно улыбалась, пряча злость и отчаяние. Она, Снежная женщина, Юки-она, не могла отогреть эту девочку. Но если Детка 5 всё-таки научится любить себя, то не с ней, нет, только не с ней, и тогда Монэ умрёт от ревности и одиночества — её сердце превратится в кусок льда. Может, стоило подарить его кому-то другому?