Как прогулять школу с пользой

Васечкин сидел на бортике ванны, со скуки лениво дёргая ногой и задевая носком бедро Петрова, который с невероятно сосредоточенным видом разглядывал в зеркале своё лицо и на скучающего Васечкина не обращал никакого внимания. — Не поверят, — сокрушённо вздыхал Петров, поворачиваясь к зеркалу то одной, то другой щекой. — Точно не поверят. Слишком здоровым выгляжу. Даже никаких синяков под глазами. Эх, чёрт бы её побрал, эту несчастную контрольную! — Точно, — откликнулся Васечкин и вдруг оживился. — Слушай, а может тебе синяки краской нарисовать? Петров к идее отнёсся скептически, однако, поглядев на себя ещё раз, пришёл к выводу, что, может быть, синие разводы на веках это лучше, чем ничего. — Ладно, давай. Тащи акварель. — А где? — В ящике, под алгеброй, — тут Петров снова вздохнул так, будто не прогуливал урок, а выполнял миссию по спасению человечества. Васечкин же заявился в ванную сияющий, как олимпийская медаль, и, всучив другу коробку с красками, сам принялся размахивать кисточкой, неразборчиво что-то напевая себе под нос. Спустя пять минут он отошёл на шаг, с видом заправского художника понаклонял голову вправо-влево и, видимо, сочтя результат приемлемым, решительным жестом развернул Петрова к зеркалу. — Вуа-ля! — Васечкин, ты чего наделал?! — Петров еле удержался от того, чтобы от удивления не хлопнуться прямо в тазик с грязным бельём. Из зеркала на него смотрело нечто, отдалённо, конечно, напоминающее Васю Петрова, но больше похожее на свободный полёт Васечкинской фантазии на тему «новый солист группы KISS». — Ну подумаешь, перестарался, — невозмутимо пожал плечами Васечкин. — В любом случае, краска — не вариант. Как-то она ложится не так и вообще. — Плохому танцору… сам знаешь, — буркнул Петров, выкручивая вентиль и подставляя измалёванное лицо под струю тёплой воды. Васечкин с интересом наблюдал, как плоды его творчества тёмно-синими полосами стекают по щекам Петрова в слив. — Танцор-то я, между прочим, хороший, — гордо парировал он. — А вот художник не очень, согласен. Ну и что с того? — тут мысль у Васечкина как будто переключилась, и на две секунды он замолчал. — О, слушай, может, мы тебя помадой изрисуем? Как будто у тебя жар. — Ага. Мама узнает — прибьёт. — Ну тогда свёклой. — Чтоб как в «Морозко»? Не принцесса, а королевна? — Петров выбрался из воды и смешно проморгался мокрыми ресницами. — Нет, Васечкин, хватит с меня твоих идей. До сих пор щёки от мочалки болят. — А я что, виноват, что они у тебя так быстро из красных нормальными становятся? — праведно возмутился Васечкин. — И вообще, я придумываю-придумываю, а ты только отказываться умеешь! — Да может, ну это всё? Как будто будут они мои щёки разглядывать. Честное слово, Петь, мне это так надоело, что я сейчас в самом деле заболею. Окунувшись в воду в последний раз, Петров вслепую потянулся за полотенцем. Васечкин, в это время сосредоточенно изучающий полку над раковиной, не глядя снял полотенце с крючка, вложил другу в пальцы. Петров отплевался, отфыркался, вытерся и вопросительно уставился на Васечкина, который уже успел стянуть с полки пузырёк зелёнки и теперь очевидно что-то замышлял, подковыривая ногтем этикетку. — Может, тебе ветрянку нарисовать?.. — Нет! Всё. Хватит, — твёрдо решил Петров и на всякий случай выволок Васечкина из ванной, предварительно вернув зелёнку на место. Делать стало совсем нечего. До прихода одноклассников, делегированных классной руководительницей навестить «больного» товарища, оставалось чуть меньше часа. Васечкин, аккурат перед контрольной по геометрии сообщивший, что Петров плох настолько, что нуждается в срочном уходе, и под этим предлогом свинтивший из школы, теперь скучающе махал ногами на подлокотнике. В голове у него шевелились какие-то одному Васечкину понятные мысли, как обычно вылившиеся в совершенно непредсказуемый вывод: — Слышь, Петров, а ты целоваться умеешь? — Чего-о? — Петров приподнял с подушки голову и искоса посмотрел на Васечкина. Может, это Васечкин заболел? — Ничего. Просто спрашиваю. Что это ты так реагируешь, как будто в нашем возрасте ненормально такими вещами интересоваться? Вон, даже Герка Скворцов от своих морских свинок отвлёкся! — с самым невинным выражением лица ответил Васечкин, хлопая своими длиннющими чёрными ресницами. — Так умеешь или нет? — Может, и умею, — вздохнул Петров, решив не придавать этому диалогу особой важности. — Откуда мне знать, если я ещё не пробовал? — Не пробовал, значит не умеешь, — с видом знатока констатировал Васечкин, причём таким тоном, что даже стало обидно. — А зря. — Да ну, — неуверенно протянул Петров, — больно надо. Васечкин назидательно покачал головой: — Надо, Вася, надо. Ты как с девчонками общаться собрался? — Обычно. Словами. — На одних словах далеко не уедешь, — Васечкин поджал губы. — Это ты у нас герой-любовник, вот сам и уезжай куда хочешь и на чём хочешь, а меня в это не вмешивай, — отмахнулся от него Петров и как бы в подтверждение своей непричастности к Васечкинским романтическим похождениям запустил в него подушкой. — Разве я вмешиваю?! Я помочь хочу! — Васечкин, уклонившись от атаки, принял вид оскорблённой добродетели и нарочито обиженно надулся, тайком поглядывая на Петрова. На последнего театральные приёмы Васечкина, тем не менее, не возымели никакого эффекта. — Иногда лучшая помощь — это не мешать, — с убийственным спокойствием констатировал он. Тут Васечкин не вытерпел и драматично всплеснул руками: — А я-то думал, ты мне друг! Это, наверное, было немного слишком, потому что Петров, явно не оживдаший такой бурной реакции, приподнялся на локтях и испуганно спросил: — Ты чего это? Если ты подался в рыцари — не сдавай свои позиции. Раз уж начал ломать комедию — ломай до конца. — Да я ведь тоже не умею! — принялся изображать отчаяние, закатывать глаза и горько вздыхать Васечкин. — Я тоже ни разу не пробовал! Петров наблюдал за этим спектаклем, молча вылупив на Васечкина широко раскрытые зелёные глазищи. Честное слово, вот так живёшь с ним десять лет бок о бок, а всё равно иной раз не знаешь, что у него на уме. И только одно было ясно точно: все эти Петькины пердимонокли, во-первых, пахли очередной авантюрой, а во-вторых, не предвещали ничего хорошего. Но Петров всё равно уточнил, что от него на этот раз требуется, просто потому что того требовал сложившийся в многолетнем петровско-васечкинском общении негласный этикет. Васечкин, едва услышав вопрос, рывком пересел с подлокотника на диван, поближе к Петрову, чтобы было сподручнее расписывать новую грандиозную идею, и глаза у него от предвкушения заблестели, словно спинки жуков-скарабеев. Петров улыбнулся, замечая, что его детская привычка захлёбываться словами от нетерпения и обрывать фразы никуда не делась, несмотря на то, что Васечкину на прошлой неделе стукнуло целых шестнадцать. — Мы же с тобой друзья? — начал он издалека, выжидательно нависая над Петровым и склонив голову к правому плечу, так что его отросшая волосня частично загораживала Петрову обзор на морской пейзаж на стене. Странный вопрос. Это как в годовщину жемчужной свадьбы спрашивать, женаты ли мы. Но Петров только и сказал: — Ну. Васечкин разулыбался, как будто только сегодня узнал. — А друзья ведь должны помогать друг другу? — Само собой, — с прежней тенью подозрительности в голосе вздохнул Петров, чувствуя, что после этой реплики вляпался окончательно. Осталось узнать, во что. Впрочем, предложи ему Васечкин прямо сейчас выдвигаться в экспедицию на Северный полюс или изготавливать порох в домашних условиях, он бы согласился. Потому что если Васечкин пойдёт всем этим заниматься в одиночку, избежать разрушительных последствий будет куда сложнее. Только причём здесь целоваться? Объяснения не заставили себя долго ждать, вылетев из Васечкинского рта со скоростью пулемётной очереди. Он говорил сбивчиво, чересчур торопясь, словно боялся, что не успеет: — Короче, я подумал! Идея — класс! Только слушай внимательно. Смотри. Вот если ты не умеешь, и я не умею, значит, мы можем друг другу помочь? Ну, научиться. И потом, значит, когда это самое, мы такие хоба — и умеем. Ну чё, круто? — Васечкин перевёл дыхание и с опаской посмотрел на Петрова: будет бить или не будет? Петров поднял на Васечкина восхищённый взгляд и с придыханием прошептал: — Ничё не понял. — Э-э! — разочарованно махнул рукой Васечкин с такой несчастной физиономией, что Петрову стало его жалко. — Ну ты сначала хоть расскажи по-человечески! — попросил он, всем своим видом выражая готовность послушать. Даже приподнялся выше, меняя полулежачее положение на сидячее. Нос Васечкина при этом замаячил совсем близко. — Ну, что от меня нужно? Васечкин вообще надеялся, что Петров сам всё поймёт и объяснять ему ничего дополнительно не потребуется, но как обычно просчитался. Это ж Петров! До него доходит как до жирафа. Придётся втолковывать ему всё как есть, а в прямых выражениях идея Васечкина звучала, мягко говоря, смущающе; он не знал, как к ней подступиться, поэтому тупо замолчал и с немой мольбой в глазах уставился на Петрова. — Ну, понимаешь, если нам друг на друге научиться, — начал он наконец, выразительно шевеля бровями, — то потом всё будет хоккей. Петров изобразил бурную умственную деятельность: закусил нижнюю губу и принялся задумчиво буравить взглядом «Девятый вал», всё ещё местами скрытый от него шевелюрой Васечкина. — А-а, — протянул он как бы между делом, — понимаю. Только сомнительная какая-то затея, Петь, честное слово. Васечкин на такой скептицизм ничуть не обиделся. К нему, воодушевлённому тем, что бить его даже не пытаются, вернулось обыкновенное красноречие, и весь остальной мир временно отошёл на второй план: — Ха! Да дело — верняк, я тебе говорю. Все так делают! Я во дворе слышал, от девчонок. Только по большому секрету. — А, так это девчонки, — хмыкнул Петров, словно это было совсем другое дело, и даже расслабился, улыбнувшись собственным мыслям. Девчонки в его голове представляли собой какое-то отдельное измерение, к которому Петров отношение имел весьма относительное, но и, надо сказать, не слишком этим тяготился. Какие тут девчонки, когда Васечкина с головой хватает! С ним, если так подумать, всё то же самое, разве что рюкзак по дороге со школы можно ему обратно отдать, мол, я тебе не нанимался, и в кино они платят поровну. Ну, девчонки ещё, может быть, в колодцы не падают, но и это не точно: мальчишки ведь тоже не все такие. Значит, пораскинул мозгами Петров, где-то на свете наверняка есть девочка, которая тоже дерётся с мельницами, притворяется хулиганкой и спасает альпинистов. Петров нарисовал её в своём воображении и стал думать, понравилась бы ему такая барышня или нет. Выходило странно: вроде такая же, как Васечкин, а всё равно не он. Может, не в характере дело? А в чём тогда? В том, что Васечкин всё-таки один такой звезданутый на всю Вселенную? — Земля вызывает Петрова! — перед глазами замаячили тонкие пальцы, ритмично выщёлкивающие позывной, — Я говорю, мы что, хуже что ли?! И вообще, они научатся, а мы с тобой нет, и будем ходить как дураки! Петров обречённо посмотрел в потолок. Предложение Васечкина звучало логично. Но сомнительно. Но логично. И в какой-то степени даже заманчиво, но Петров в этом не признавался даже себе. Часы на стене нервно тикали, отсчитывая оставшееся до окончания уроков время. «Девятый вал» угрожающе шумел волнами. — Ладно, — согласился Петров, — чего для друга не сделаешь. — Да чего для друга! Для себя! — заспорил Васечкин. Его, что называется, понесло. Не то по привычке, не то от нервов. — Ты понимаешь, как это тебе самому полезно будет? Я ведь из лучших побуждений! — Всё, Васечкин, хватит болтать. Сам понимаешь, на что подписались. — Да что ты как на казнь, честное слово. Мы ведь ничего плохого не делаем! И вообще, любовь спасёт мир, это ещё Достоевский сказал, — безапелляционно заявил Васечкин и устроился поудобнее. — Ну? — и посмотрел такими глазами, что Петрову ничего не оставалось, кроме как сдаться окончательно. Васечкин сидел перед ним, сложив по-турецки ноги в смешных носках, один из которых был в крапинку, а другой в полоску. Пробивающееся из окна солнце щекотало ему ресницы, и Васечкин забавно щурился, больше прикрывая левый глаз, и морщил нос. И если бы сейчас Петрова опять спросили, как тогда, в лагере: какой он, Васечкин? — Петров бы всё равно, даже с высоты опыта всех падений в колодцы и сражений с коровами, ответил, что обыкновенный. Во-первых, потому что других Васечкиных не бывает, а значит, тот, который имеется, и есть абсолютная норма, а во-вторых, потому что Вася Петров уже привык к такому, и других ему даром не надо. Он вспомнил все их совместно пережитые приключения и подумал, что, в сравнении с ними, поцелуй — это сущая мелочь, так, ерунда; и что их дружбу таким маленьким происшествием загубить невозможно, ведь это только в книжках бывает: дружили-дружили, а потом поцеловались и пятнадцать глав думают, как теперь это всё называется. Петров знал, что у них точно так не случится, потому что Петров знал Васечкина, а Васечкин — Петрова, и это было главное, а с названиями разбираться себе дороже. Может быть, если сесть и основательно задуматься, выяснится, что они вообще уже давно за рамки всевозможных понятий вышли и строили там, на орбите человеческих эмоций, свой собственный, никем не понятый мир: с великанами, драконами, ниндзя, шпионами, индейцами, рыцарями, их оруженосцами и клятвами в пожизненной верности. Было в этом мире что-то неуловимо зыбкое, но одновременно прочное и непоколебимое, как пустыня, которая постоянно меняет свой облик, но сама по себе никуда не исчезает и состоит по-прежнему из одного и того же песка. В этом мире — безотносительно другого, внешнего — всё было легко и понятно, и даже предложение Васечкина не выглядело дикостью. В самом деле, ну что такого произойдёт, если?.. Тем более, это должно быть приятно. Он даже глаза не закрыл. Просто ткнулся вперёд, видимо, так неожиданно, что они с перепугу стукнулись зубами. — Ты чего? — вылупился на него запыхавшийся Васечкин. — Ты же сам просил. — Ну не так же! — А как? — Всему тебя, Петров, учить надо! Смотри. Странный, конечно, этот Васечкин. То ему инициативы мало, то сам же от этой инициативы нос воротит. «Ладно уж, показывай», — со снисходительной улыбкой подумал Петров, наблюдая, как изрядно смущённый друг пытается заправить за ухо упрямо лезущую ему в лицо прядь. А Васечкин вообще по-другому целовался. Мягко и обстоятельно, и вообще не скажешь, что в первый раз. Петров так увлёкся, что чуть не задохнулся, запоздало распахнул глаза и принялся шумно и судорожно втягивать через рот воздух. Васечкин похихикал и на всякий случай похлопал его по спине. А потом снова приблизился: аккуратно и тихо, как кошка. Ласково и как-то немного по-детски; без обиняков, только привычные смешинки в чёрных глазах бегали. А вообще — как обычно. Обыкновенный Васечкин, каким он всегда был.

***

И тут пришли одноклассники. Под аккомпанемент дверного звонка Петров и Васечкин с секунду ошарашенно смотрели друг на друга, не зная, что и думать, а потом Васечкин вдруг улыбнулся так тепло и мимолётно, что Петрову сразу стало ясно: всё хорошо, и он со спокойной душой юркнул под одеяло, приготовившись изображать даму в беде. В коридоре Васечкин уже возился со щеколдой, и вскоре комната обозначилась присутствием новых действующих лиц. — Ой, Петров, ты чего это такой красный? — услышал Вася обеспокоенный голос моментально подлетевшей к нему Люды Яблочкиной. — В самом деле заболел, что ли? А мы думали, вы просто контрольную прогуливаете, — она растерянно переглянулась со стоящим чуть поодаль Горошко. Тот пожал плечами, мол, действительно, так и думали. — А с тобой, Васечкин, что? Ты тоже заболел? Заразился, наверное. Какой ужас! Где у вас тут градусник?..