я (все еще) люблю тебя // i (still) love you

Холодный апрель осыпает инеем голые ветви деревьев, и они сверкают, как трава в утренней росе, морозный воздух, кусаясь, резко рвется у плеча, и зима, словно цепляясь за жизнь, облицовывает небесную синь серым мрамором облаков. Оранжевый солнечный луч мягко скользит в зеркале заднего вида, и Чонгук опускает солнцезащитный козырек, его глаза сосредоточены на знакомой брусчатке, странная ностальгия по возвращению в прошлое, которое не так далеко ушло, поселяется в его животе. Пальцы барабанят по рулю машины, нервное напряжение накапливается под кожей и проявляется в коротких нетерпеливых движениях. Он кладет ладони на холодную оплетку руля, нащупывает тонкий серебряный ободок на мизинце, заметно истертый от многолетней носки, и это успокаивает его нервные пальцы. Мягкие белые завитки пара вьются в холодном воздухе, горячее дыхание согревает обожженные ветром щеки Чонгука, когда он нажимает на звонок — один раз, затем нервно второй, и, словно параноик, третий. Он переминается с ноги на ногу, бросает взгляд вверх, на высокое кирпичное здание, увитое плющом, потирает ладони и пытается унять дрожь в ногах. — Да? — голос потрескивает в динамике, глубокий и ровный. — Кто это? Эмоции молотом бьют прямо в грудь Чонгуку, его горло сжимается при звуке чужого голоса, воспоминания топят его сознание за трепещущими веками с такой силой, что он не может произнести ни единого слова в ответ. Вместо этого он молча стоит на тротуаре, пытаясь отдышаться всего от нескольких услышанных слов, таких привычных и в то же время таких интимных. Он заставляет свои ноги двигаться, ловя себя на том, что его разум забегает слишком далеко вперед, пока он, спотыкаясь, пересекает тротуар, чтобы встать туда, где его будет видно. Тонкие занавески колышутся от движения, и сердце Чонгука подскакивает к горлу, а легкие ударяются о ребра, когда копна каштановых волос на секунду появляется и тут же исчезает в темноте окна. Чонгук бежит обратно к своей машине, пульс под кожей начинает учащаться, а ладони потеют, когда он нащупывает в кармане ключи. Он хватает маленький букет, лежащий на заднем сиденье — белый вереск и полевые цветы, перевязанные бледно-желтой лентой. На мгновение тишина улицы эхом отдается в его ушах, где-то гудят машины, далекие голоса плывут по ветру, и Чонгук чувствует, как паника начинает подниматься в его груди. А затем резкий звук открываемой двери прорезает воздух, и он бросается вперед с новой настойчивостью, перешагивая порог и входя в здание. Кажется, его шаги отдаются эхом в ушах, пока он идет по коридору, хотя его ботинки бесшумно утопают в ворсе старого потертого ковролина, приглушенно-бежевый цвет которого не изменился за столько лет. Чонгук видит бледно-голубую дверь, матовый золотой молоток и шаткую ручку, все на тех же местах, как будто время здесь остановилось. Он внезапно чувствует, словно тяжелый груз падает с его плеч, и стеснение в легких отпускает, растворяясь в нахлынувшей теплоте, все, что мучило его, исчезает за секунду. Это похоже на облегчение. Слышится шум открываемого замка, и время для Чонгука замирает на несколько коротких мгновений, пока скрипит засов, щелкает замок на ручке, и дверь приоткрывается, позволяя солнечному свету проникнуть в коридор. Чонгук сжимает руки за спиной, цветы вминаются в кожу и задевают металл, который стискивает костяшки пальцев. — Тэхен. Чонгук выдыхает имя, как воздух из легких, губы произносят слоги таким привычным способом, как слова любимой песни. Тэхен стоит в дверном проеме, залитом солнцем, освещенный золотыми лучами и сам словно светится в неярком свете, неподвижный, нечитаемый и такой задумчивый, красивый. Чонгук незаметно стягивает кольцо с пальца и прячет его в ладони. — Проходи. Белые и пыльно-голубые, приглушенные серые и бежевые тона, голый кирпич и облупившиеся обои. Глаза Чонгука блуждают по стенам квартиры, по комнатам, которые он когда-то так хорошо знал, а теперь они кажутся чужими. Он сжимает пальцами фарфоровую кружку с остывающим чаем, еще одна стоит напротив - это так напоминает прежние времена, и все же Чонгук чувствует, что что-то изменилось. Глаза Тэхена все еще прикованы к поцарапанной белой столешнице, его чай не тронут, поза настороженная и незнакомая. — Хорошо выглядишь. При этих словах Чонгук поднимает на него взгляд, но Тэхен не смотрит ему в глаза. Его лицо спокойное, безучастное, и все же под теплым сиянием его загорелой кожи скрывается твердость, которая заставляет Чонгука медленно моргать, переваривая прозвучавшие слова. — Новая прическа? Тэхен визжит, смеется в шею Чонгука, когда сильные руки обнимают его за талию и притягивают ближе к широкой груди, пальцы обхватывают сзади за шею и путаются в гладких черных волосах. Их губы беспорядочно соприкасаются, Тэхен соединяет лодыжки на пояснице Чонгука, чтобы прижаться всем телом, усиливая объятие и проталкивая свою нижнюю губу между губами Чонгука. Его спина скользит вверх по стене, и Чонгук стонет, когда их ноги и бедра соприкасаются, Тэхен мягко тянет его за длинные пряди волос, которые щекочут шею у воротника его рубашки. — Пора постричься, малыш, — смеется он в рот своему парню и проглатывает смешок, когда Чонгук наклоняется, чтобы прикусить его челюсть. — Тебе нравятся, когда они длинные, — отвечает Чонгук, вдыхая раскрасневшуюся кожу Тэхена, создавая губами и зубами пурпурные узоры на его шее. Тэхен просто мурлычет в волосы Чонгука, зарываясь носом в шелковистые пряди и вдыхая запах дома, когда губы на его шее замирают, и Чонгук нежно утыкается носом в его ухо. Этого скромного символа привязанности достаточно, чтобы кончики его ушей порозовели, пальцы вцепились в спину его парня, а голова запрокинулась, чтобы задыхаясь застонать от чистой преданности, расцветающей во всем его теле. Взгляд Чонгука остается прикованным к лицу Тэхена; его глаза, нос, рот, веснушки — все это так завораживает. Его взгляд прокладывает дорожки, которые он тысячу раз наносил на карту его тела пальцами, губами, отмечая каждую деталь следами легких поцелуев и нежными ласками. Черты лица, с которыми он когда-то клялся просыпаться каждое утро под белым хлопком и пылинками, подвешенными в волнах янтарного солнечного света. — Прошло много времени. С тех пор во мне многое изменилось, Тэ. Искры танцуют над дровами, потрескивающими в камине, горят теплым оранжевым и ярким желто-белым, тлеющие угли светятся в затемненной гостиной, и лунный свет льется на подоконник, окрашивая их тела в серебро и золото. Ковер покалывает обнаженную кожу спины Чонгука, контрастируя с гладким прикосновением хлопчатобумажных простыней, и Тэхен прижимается к его боку. Жар и влага проникают в места соприкосновения их кожи, тепло их оргазмов постепенно тает под одеялом. Тэхен наклоняет голову, чтобы посмотреть, низко прикрыв веки, в глаза Чонгука, уголки его припухших от поцелуев губ приподнимаются в чуть заметной улыбке. Чонгук никогда не чувствовал себя таким довольным, сердце замедляется до ровного стука под рукой Тэхена на его груди, пальцы скользят по предплечью его возлюбленного, вызывая мурашки под его прикосновением, просто чтобы успокоить их еще раз. Огонь трещит в очаге, поленья скрипят, поддаваясь слабому пламени, свет меркнет. — Поцелуй меня. Чонгук поворачивает голову, чтобы потереться носом о нос Тэхена, достаточно близко, чтобы почувствовать его дыхание на своих губах, и движение ресниц на щеке. — Поцелуй меня, Чонгук. Тэхен поднимает подбородок, веки почти закрываются, когда он облизывает нижнюю губу сквозь сонную улыбку. Чонгук безмолвно наклоняется и целует Тэхена в угасающем свете огня. Чонгук прячет руки под столом, разглаживая большим пальцем царапины на ободке кольца, тишина окутывает его, и плечи Тэхена поднимаются и опускаются в такт тихим вдохам. — Мм. Что изменилось? — Всё. Тэхен лежит в ванной, играя с пальцами Чонгука, мыльная пена окутывает его шею, а теплая вода расплескивается по эмалированным стенкам, пока Чонгук тихо читает рядом с ним, страницы шелестят в тишине ванной комнаты, а чернильные буквы высвечиваются в мерцании свечей. Тэхен, нарушая их покой, бессвязно бормочет о прошедшем дне, или о следующей неделе, или об их совместном будущем. Чонгук время от времени отрывается от своей книги, его взгляд смягчается, когда он наблюдает, как Тэхен говорит, его рука движется вверх по чужой руке, лежащей на краю ванны, чтобы провести по волосам и откинуть их со лба, он наклоняется, чтобы поцеловать Тэхена чуть выше бровей. — Прекрати, — хихикает Тэхен, — я пытаюсь рассказывать! Чонгук хихикает, продолжая ласкать щеку Тэхена. — Ни за что. Тэхен со смехом отталкивает его, запрокидывая голову в воду и окатывая их обоих теплой мыльной пеной, адамово яблоко подпрыгивает у него в горле, а зубы блестят между расстягивающимися в улыбке губами. Он тянет руку Чонгука из-за спины, чтобы положить себе на плечо, длинные пальцы скользят по татуировкам на запястье и восхищаются чернильными узорами. Он двигается, снимая тонкое серебряное кольцо со своего пальца, чтобы, гордо улыбаясь, надеть его на мизинец Чонгука. — Теперь оно твое. Теперь я твой. Тэхен наконец поворачивается, чтобы встретиться взглядом с Чонгуком, его рот сжат в прямую линию, черты лица гладкие, но темно-карие радужки, дрожащие от сдерживаемых эмоций, выдают его сильные чувства, спрятанные под внешней холодностью. Чонгук чувствует укол в сердце, и оно сжимается при виде его бывшего любовника, его парня, его родственной души, когда-то такого безудержно радостного, а теперь холодно замкнутого. Ему физически больно видеть, какой эффект его присутствие оказывает на Тэхена, и внезапное отчаяние, которое выщелачивает надежду в глубине его живота, заставляет его пальцы потерять контроль над единственным якорем в его руках. Кольцо выскальзывает из его пальцев и летит, словно в замедленной съемке, падая на деревянный пол неожиданно звонко, взгляд Тэхена устремляется вниз прежде, чем Чонгук с мольбой в глазах успевает поднять кольцо и засунуть его в карман пальто. — Тэхен… — Малыш, я люблю тебя. Ты ведь это знаешь, верно? Чонгук чувствует, как его ноги двигаются не в такт с остальным телом, спотыкаясь сами о себя, и протягивает руки, чтобы опереться своими нетвердыми конечностями о дверной косяк спальни. Тэхен стоит спиной к дверному проему, обхватив себя руками, как будто он скрепляет осколки, которые могут рассыпаться, если он их отпустит. Его плечи дрожат под ночной рубашкой, волосы растрепаны после беспокойного сна, и, если он повернется лицом к Чонгуку, тот увидит его красные от слез щеки. — Тэ, послушай меня. Чонгук старается не произносить невнятных слов, но они выходят путаными, словно прилипают к его языку со вкусом виски, который надолго задержался там. Тэхен ведет себя неразумно, раздражающе чувствительно, думает Чонгук. Послушай меня. — Чонгук, уходи. Я не хочу тебя здесь сегодня видеть. Чонгук смеется, спотыкаясь, подавшись вперед и хватаясь за комод. — Серьезно? Я немного выпил, и вдруг я… Тэхен издает резкий смех, застрявший у него в горле от слез. — Ты такой идиот. Ты думаешь, я злюсь, потому что ты снова пьян? Мне все равно, Чонгук. Просто иди проспись на диване. Чонгук чувствует, как его щеки краснеют от разочарования, от смущения из-за того, что его ругают, как ребенка. Он тянется вперед, хватая Тэхена за рукав свитера в попытке развернуть его. — Не смей, — выплевывает Тэхен, отдергивая руку и поворачиваясь, чтобы оттолкнуть Чонгука, упираясь ладонями в грудь, — трогать меня. Чонгук резко отшатывается назад и успевает выпрямиться, прежде чем упасть, голова начинает кружиться от алкоголя и закипающей от злости крови. Он замечает, как Тэхен смотрит на него жестким взглядом, смесь боли и раздражения окрашивает его черты. Чонгук стискивает зубы, вспыхивая гневом, и ударяет рукой по комоду, сбивая одну из декоративных рамок. Звук разбивающегося стекла на полу заглушается хлопком двери спальни, дребезжащей в проеме. Тэхен отодвигается от стола, стул скрипит, проезжаясь по паркету. — Зачем ты здесь? Его голос дрожит, сдерживаемые эмоции, наконец, прорываются в надтреснувшем голосе, когда Чонгук пытается дотянуться до него. Тэхен отшатывается, ослабевшие руки висят по бокам, а глаза дико вглядываются в лицо Чонгука. Чонгук не может говорить, может только безмолвно открывать рот в надежде найти правильные слова, чтобы все исправить, убрать эту печаль в блестящих глазах Тэхена. — Зачем? — повторяет Тэхен пронзительным голосом. Даже если бы Чонгук мог произнести слова, которые он собирался сказать все это время, извинения, которые вертелись у него на языке с того момента, как он позволил золотому молотку ударить в дверь, Тэхен не дает ему шанса. Он быстро проходит мимо Чонгука, их плечи соприкасаются, когда Тэхен выбегает из кухни. Чонгук обнаруживает, что его ноги все еще помнят дорогу в спальню, годы прогулок по этим просторным коридорам въелись в самую суть его существа, он открывает дверь, кривовато висящую на петлях, и входит в комнату, в которой хранилось так много его самых теплых воспоминаний. Тэхен вырисовывается силуэтом в солнечном свете напротив окна, его плечи дрожат, сбивчивое дыхание срывается с его губ. Чонгука поражает момент дежавю, та давняя ночь вспыхивает размытыми фрагментами, но он отмахивается от них. Он подходит к плачущему Тэхену, паркет скрипит под его шагами, пока его стопы не касаются пяток Тэхена, он обхватывает Тэхена за плечи и притягивает его к своей груди с силой отчаявшегося человека, цепляющегося за спасение собственной жизни. Спина Тэхена прижимается к его груди, безвольно и податливо, и Чонгук воспринимает это как сигнал, чтобы обвить руками его живот, впиться пальцами в его талию и зарыться лицом в теплоту его шеи. — Мне так жаль. Тэхен поворачивается в его объятиях, избегая взгляда Чонгука, даже когда тот тянется, чтобы обхватить щеки Тэхена ладонями и провести большими пальцами по сияющим скулам, блестящим от влаги. Он собирает его слезы, взгляд скользит по чертам лица Тэхена, они так близко сейчас, после стольких лет. Эмоции пузырятся в его горле, и Чонгук не может удержаться, чтобы не притянуть Тэхена ближе, нуждаясь в том, чтобы почувствовать его губы и попробовать знакомый вкус, которого он так долго не испытывал, но жадно мечтал о нем, стоя там снаружи с белым вереском, дрожащем на морозе. Ресницы Тэхена трепещут, а его губы дрожат, он безвольно стоит в объятиях Чонгука, кажется, целую вечность, и Чонгук видит, как внутри него все борется, как дрожат его руки, как будто он хочет дотянуться до него, а затем снова опускает их вниз. Тэхен, кажется, не может поднять взгляд от рта Чонгука к его глазам, не находит сил встретиться с чужим умоляющим взглядом. И затем он делает это, его зрачки расширяются, грудь вздымается, и, наконец, его руки хватают за лацканы пальто Чонгука, Тэхен поднимает подбородок, чтобы встретиться с его губами в отчаянном поцелуе. Синхронный вздох срывается с их губ, сердца разжигают жаркое пламя в их груди, множество неразрешенных чувств вырывается наружу в отчаянном столкновении зубов, до синяков кусающих губы друг друга. Чонгуку кажется, будто он может разлететься вдребезги от силы накопившихся эмоций, ощущая соленые слезы Тэхена на своем языке и вдыхая сладкий аромат ванили, который напоминает ему о доме. А затем Тэхен отстраняется, большие ладони мягко толкают Чонгука за плечи, и губы отрываются с тихим вздохом, его глаза сейчас еще краснее, чем раньше. Руки Чонгука соскальзывают с шеи Тэхена и падают вниз, все его тело сжимается от выражения лица Тэхена, когда тот обхватывает голову руками. — Что случилось? Тэхен, скажи мне… — Прости, Чонгук. Сначала Чонгук не может понять. Не понимает ситуации, с которой он столкнулся. Это невозможно, но Тэхен, стоящий перед ним, такой же неземной, как и в первый раз, когда он увидел его, поднимает левую руку, чтобы показать мерцание золота. Чонгук не может понять значения металлического ободка, безупречного и блестящего в солнечном свете, проникающем сквозь кружевные занавески, надежно расположенного между мизинцем и средним пальцем Тэхена. Только тогда взгляд Чонгука расфокусируется, отрываясь от лица Тэхена, полного печали и сожаления, он замечает вторую пижаму, которая украшает левую подушку кровати, и рамки с фотографиями на комоде, на которых Тэхен улыбается, смеется и целует другого. На этот раз настала очередь Тэхена протянуть руку к Чонгуку, слова замерли у него на губах. Настала очередь Чонгука отстраниться, качая головой с огромной печалью, разливающейся в животе, и онемением, напрягающим конечности, позволяющим ему освободиться из объятий Тэхена. Его сердце чувствует себя так, как будто вокруг его бьющейся формы был создан тесный свинцовый слепок, который душит его и отягощает. Все его тело обмякает, внезапно он чувствует сильную усталость. — Чонгук, пожалуйста… — Все нормально. Чонгук шепчет эти слова, не отрывая глаз от пола и кивая, выражение его лица пустеет, становится нечитаемым. Только когда он чувствует жжение в носу и влагу на щеках, он понимает, что плачет. — Нормально. Апрельский солнечный свет начинает угасать, оставляя тусклое сияние над горизонтом, мягкий ветерок высушивает слезы Чонгука, когда он выходит на улицу. Руль больше не холодит его пальцы, в салоне разливается приятное тепло, он заводит двигатель машины и чувствует вибрацию, грохочущую в его пустой груди. Он бросает короткий взгляд в зеркало заднего вида, прежде чем тронуться с места, и его внимание привлекают цветы вереска, белеющие на фоне черной кожи сидений. Чонгук поднимает солнцезащитный козырек и давит на газ, оставляя позади мощеную улицу, которую он когда-то считал своим домом.