В один прекрасный пасмурный день

Чимин носится по дому, словно сумасшедший, совершенно не понимая, как можно было проспать в такой важный день. Омега быстро чистит зубы, разглядывая в зеркале взлохмаченные волосы и по-прежнему уставшие глаза, и думает, что ему стоило более серьезно отнестись к мероприятию, например, пораньше лечь спать или завести накануне как минимум три будильника. А лучше все четыре. Парень принимает душ, едва ли не обжигая чувствительную кожу струей чрезмерно горячей воды, а потом, с трудом натянув на полные бедра черные джинсы и наспех накинув белую рубашку на плечи, бежит будить детей. У его дочурки сегодня утренник, а Чимин проспал. Проспал на целый час, что, в целом, весьма критично для того, чтобы он не успел заплести волосы малышки в очаровательный пучок, украсив его парочкой шпилек в форме цветов, и как следует расправить широкую юбку симпатичного розового платьица, купленного пару дней назад. Омега, все еще не проснувшийся окончательно, залетает в комнату к Суен и стягивает теплое одеяло с маленького тельца. — Вставай, солнышко, нам уже пора. Мы опаздываем, принцесса, — Пак целует девочку в лобик и умиляется, видя ее растерянные, безумно заспанные глазки, обрамленные поразительно длинными ресницами. Чимин наливает чай в забавную кружку с котиком, разогревает испеченные еще вчера вечером блинчики и ставит их на кухонный стол, доставая из холодильника клубничный джем — ничего страшного, если он сам останется без завтрака, главное, чтобы дети всегда были сыты и довольны. Крошка Чихен начинает тихо плакать в соседней комнате, разбуженный копошением папочки и громким шлепаньем маленьких ножек его сестры о паркет, и Пак действительно не понимает, как ему меньше чем за сорок минут собрать обоих детей без чьей-либо помощи. Омега усаживает дочь за стол, надеясь, что она спокойно покушает самостоятельно, и идет к сыну, который теперь ревет громче, чем пожарная сирена, сработавшая в их подъезде около недели назад. Мальчик еще совсем маленький, и Пак правда сожалеет, что порой приходится вот так наскоро его куда-то собирать. Малыш плачет безостановочно, и крупные слезы стекают по его щекам на специальную детскую подушку, оставляя мокрые пятнышки на светлой ткани. Чимин поднимает ребенка на руки, и сам готов заплакать вместе с ним, потому что маленькое тельце абсолютно точно горит. Омега прижимается губами к чужому лбу и чувствует, что ребенок действительно горячий — странно, что он не проснулся посреди ночи. Пак присаживается на стул рядом с кроваткой и тяжело вздыхает, понимая, что кроме него о детях сейчас позаботиться некому — он не может оставить больного сына одного, но и взять с собой тоже не может, равно как и не способен пропустить утренник Суен, о котором она так долго мечтала. Омега скулит от безвыходности, качая маленького омежку на руках, а сам глазами по комнате бегает, словно это помогает думать. По-прежнему разрываясь меж двух огней, Пак собирает девочку, все же успевая заплести длинные черные волосы в пучок, слегка кривой, но все равно красивый, кормит грудью Чихена, чуть не запачкав жирным молоком белоснежную рубашку, и дает ему нужные таблетки, оставляя в кроватке еще ненадолго. Омега выбегает на лестничную площадку, кое-как надевая старые тапочки на ноги, и громко стучит в соседнюю дверь. За ней — звенящая тишина, ни привычного недовольного ворчания, ни шарканья босых ног о паркет. Чимину требуется пять минут агрессивных попыток достучаться до соседа, чтобы дубовая дверь перед ним наконец-то открылась. — Пак, мать твою, Чимин, если ты спросишь меня какую-нибудь хрень, типа не хочу ли я прямо сейчас заняться вместе с тобой проектом по экономике, то я спущу тебя с лестницы без зазрения совести, — Юнги пыхтит, хмурится, словно предыдущую ночь не спал вовсе и только недавно смог погрузиться в блаженное царство Морфея. На его щеке след от подушки, красноречиво подтверждающий чужие догадки, а оголенный торс, покрытый мурашками от холода, пахнет лавандовым порошком для постельного белья. Чимин заглядывается на пару секунд, не понимая, как раньше не оценил, чаще засматриваясь на миловидное личико и волосы, вечно находящиеся в беспорядке, очевидную сексуальность одногруппника и его потрясающий запах, напоминающий что-то среднее между горьким и молочным шоколадом. Альфа лениво опирается плечом о дверной косяк и все еще ждет ответа, продолжительно зевая. — И тебе доброе утро, Юнги. Ты можешь, пожалуйста, посидеть с моим сыном? Он приболел, но я уже дал ему все необходимые лекарства, так что он будет спать в ближайшее время. Мне нужно отлучиться всего на три часа, а потом я вернусь, заберу его и… — Так, а ну стоп. Я тебе, конечно, друг, вроде как, — альфа чешет затылок, стараясь правильно описать их отношения, не проболтавшись о личном, — но не нянька для твоей мелюзги. К тому же, Пак, у нас скоро экзамены, если ты забыл, мне готовиться надо, — снова зевает, понимая, что нашел не самый сильный аргумент, — омега перед ним обессиленно опускает плечи, готовый вот-вот заплакать, но сдерживается, не отрывая расстроенных карих глаз от чужих изумрудных. — Хен, пожалуйста… Я не могу пропустить утренник Суен, — Чимин делает шаг вперед, невольно принюхиваясь к приятному запаху, исходящему от альфы, и смотрит, словно побитый щенок. Юнги не конченый говнюк, правда, просто за последнюю неделю, почти бессонную из-за маленького племянника, которого повесил на него старший брат, укатив отдыхать со своей парой, он действительно устал, и снова иметь дело с детьми в ближайшую вечность он явно не планировал. Однако, Мин прекрасно знает, что омега — человек сильный, самостоятельный, старается полагаться исключительно на себя любимого, и, если он просит, вероятнее всего, у него просто нет другого варианта. Они не лучшие друзья, но очень близки. Стали близки, во всяком случае, после того, как Пак случайно проболтался, что в семнадцать лет у него появилась крошка-дочка, которую он воспитывает со своим альфой. Юнги тогда прифигел знатно, подумывая над тем, хотел ли бы иметь ребенка в таком раннем возрасте, — нет. Пожалуй, нет. На удивление, девочка оказалась малышом запланированным, долгожданным и горячо любимым, и, хоть Мин поистине не понимал, как один ребенок может воспитывать другого, никогда не осуждал, но и не поддерживал. Он просто соблюдал нейтралитет, видя, как омега светится от счастья, возвращаясь с «принцессой» домой после прогулки или надевая ей шапочку, стоя посреди лестничной площадки, чтобы та не простудилась. Соседями оказались случайно. Юнги тут живет лет с пятнадцати, чаще один, но иногда бабуля приезжает из деревни, чтобы навестить любимого внука. Когда Мин узнал, что в соседнюю квартиру, прежде долго пустующую после смерти предыдущей хозяйки, въезжает семья с ребенком, злился жутко, потому что тонкие стены явно не смогут обеспечить желаемую тишину и привычный покой, но раздражительность прошла сразу же, как только в одном из соседей он узнал своего одногруппника — Чимина. По рассказам он знал почти все о Суен, в том числе и то, что она ребенок хоть и активный, но тихий, что не могло не радовать. Со временем Мин начал думать, что лучше бы малышка орала на весь подъезд, лишь бы альфа Чимина перестал кричать на своего омегу за то, что он рубашку погладил недостаточно хорошо или случайно перепутал газированную воду с обычной, купив не ту. Юнги искренне не понимал, почему Пак терпит такое отвратное отношение к себе, а потом, кажется, догадался, рассмотрев аккуратный, уже округлившийся животик под чужим широким свитером. Совсем скоро альфа съехал, предположительно навсегда, оставив беременного омегу с Суен на руках. Пак, пока мог, ходил в университет, даже пары почти не пропускал — только изредка, ссылаясь на утреннюю тошноту, а потом перевелся на дистанционное обучение, более не способный самостоятельно со всем справляться: родители Чимина живут за границей и практически не приезжают, бабушка умерла давно, а братьев или сестер у него нет — только лучший друг, сам воспитывающий двух сорванцов-близнецов, сейчас с нетерпением ждущий третьего. Юнги задумчиво потирает лоб, прикидывая, насколько сильно он хочет послать Пака куда подальше, но обнаруживает, что не хочет от слова «совсем». — Ладно. Но только три часа, — альфа рассматривает сияющую улыбку на чужом лице, и на душе становится приятно, мол, помог, доброе дело сделал, согласившись. Организм, все еще уставший, требует вернуться в постель и проспать до самого вечера, но, вместо этого, Мин уныло плетется к шкафу, натягивает футболку на пару размеров больше нужного и, привычно шаркая, движется по направлению к квартире омеги. Внутри тепло и уютно, впрочем, как и всегда, запах ягодного чая витает в воздухе, делая атмосферу в доме еще более уютной, на диване в гостиной лежит несколько мягких пледов, любимых омегой до дрожи в коленях, а на полу валяется парочка детских игрушек, на одну из которых альфа, конечно же, уже чуть не наступил. Чимин носится, как угорелый, на ходу приглаживая волосы и себе, и дочурке, которая, вопреки просьбам успокоиться, бежит здороваться с Юнги. — Привет, малышка, — гладит ребенка по бархатной коже на щечке, чтобы не портить прическу. Альфа часто видит девочку, когда приходит к Паку делать совместные проекты в университет: она всегда тихо сидит в сторонке и заинтересованно посматривает в сторону взрослых, не отрывая широко раскрытых глаз, но иногда омега берет ее на руки, уже ближе к ночи, и сажает на колени, обнимая, стараясь не смотреть при этом на смущенного интимностью момента одногруппника. На самом деле, на Чимина она почти не похожа, только если плюшевыми губами да крошечным носом, а вот Чихен — его точная копия. Папина суетливость, которая в будущем превратится в довольно забавную и милую черту, глаза узенькие, но любопытные, светло-карие, с золотистыми прожилками, черты лица пока что совершенно округлые, вкупе с мягкими щеками превращающие ребенка в настоящую булочку, но в подростковом возрасте, Мин почему-то абсолютно в этом уверен, станут резкими, как и у омеги. Пак, наконец, завязывает на шее новенький розовый галстук, купленный специально для утренника, накидывает на плечи пиджак и, в последний раз целуя сына перед уходом, берет девочку за руку, двигаясь к выходу. Омега обнимает альфу в знак благодарности, но быстро отстраняется то ли из-за того, что опаздывает, то ли резкий запах в нос ударил, — еще бы, ведь у Юнги совсем скоро гон начнется, странно, что от него за километр не воняет шоколадом, и странно, что Пак раньше не заметил.

***

Чимин сидит на заднем сидении такси и обнимает дочурку, поглаживая ее маленькие ладошки пальцами. Он смотрит в окно, отмечая, что прогноз погоды не врал — сегодняшний день и впрямь будет пасмурным, ведь густые серые тучи, тяжелые и слоистые, уже виднеются на горизонте и совсем скоро, гонимые прохладным ветром, заволокут небо не только на окраинах, но и в центральном районе города. — Мы забыли зонтик, кроха, — омега раздосадовано мычит, понимая, что им очень повезет, если на обратном пути водитель окажется достаточно смышленым для того, чтобы подъехать прямо к выходу из садика, а не остановиться, как часто бывает, где-то во дворах за несколько сотен метров от нужного места. Пак думает и о том, что сейчас творится у него дома — уставший Юнги, недовольный и невыспавшийся, наверняка еще и чувствующий себя довольно скверно, ведь омега совершенно забыл о его приближающемся гоне. В такие дни альфа обычно и носа из дома не показывает, а тут маленький ребенок на его голову свалился, да еще и в омежьей квартире, где запах Чимина уже давно въелся в каждый предмет — аромат корицы насыщенный, яркий, запоминающийся и, вместе с этим, быстро надоедающий и легко оседающий в легких, особенно у таких чувствительных к запахам людей, как Мин. Омега сжимает руку дочурки сильнее и начинает по-настоящему волноваться. Суен выступает восьмой по счету, и Чимина это раздражает, но он все равно продолжает искристо улыбаться, делая вид, что все в порядке, хотя малышка уже наверняка ощутила примесь горечи в его запахе, заерзав на месте. Спустя два с половиной часа Пак понимает, что к нужному времени домой он никак не сможет вернуться, потому что дети выступают слишком медленно. Впереди еще трое, и омега действительно не знает, что ему делать, когда на телефон приходит сообщение: 12:30 Чимин, вы скоро?

12:31

Я не знаю, впереди еще трое, хен. Чихену плохо?

12:31 Он плачет, и я не могу его успокоить. Мой запах усилился, не уверен, что вообще смогу приблизиться к нему Я не знаю, что мне с ним делать

12:31

Хен, я постараюсь поменяться местами со следующим по списку. Пожалуйста, посиди с ним еще немного!

Иногда Чимин готов молиться на свое миловидное личико и молодой возраст, ибо добрая бабуля, пришедшая посмотреть на выступление внука, с радостью пропускает Суен вперед. Омега все на камеру снимает, иногда захватывая всю сцену, но чаще приближая кадр и ставя фокус на обворожительное личико малышки. Камера трясется, и изображение все равно плывет, потому что руки Пака заметно дрожат. Дрожат потому, что его сыну плохо, потому что дочь чувствует его беспокойство, потому что друг, который должен был отлеживаться дома и набираться сил, пришел ему на помощь, а в итоге мало того, что сделать ничего не может, так еще и сам страдает. 12:56 Можешь не спешить. Все в порядке.

13:18

???

13:22

Хен?

13:44

Мы уже едем!

Такси приезжает достаточно быстро для того, чтобы дорога домой после удачного выступления заняла всего лишь пятнадцать минут. Чимин в машине места себе не находит, жмется к ребенку ближе, надеясь, что тепло родного человечка хоть немного его успокоит, но по факту нервирует еще и малышку, передавая ей свою тревожность через прикосновения. Ребенок хмурится, не понимая, что происходит, но ничего не говорит, только молча держится за родительскую руку. За окном все так же пасмурно и накрапывает противный дождь, мелкими каплями падающий с неба на холодный асфальт, но Пак этого совершенно не замечает, потому что все его мысли сосредоточены на Чихене. Омега чуть ли не на ходу выпрыгивает из машины, чем сильно удивляет водителя, берет Суен на руки, неосторожно сминая ткань нарядного платья, и несется в квартиру, почему-то все еще не чувствуя, насколько силен стал феромон альфы. Ключ в замок вставляться не хочет даже с третьей попытки, что веселит девочку чуть ли не до слез, равно как и дверь не желает открываться с первого раза — уже давно пора ее заменить. Чимин скидывает обувь, оставляя ее кое-как валяться на сером коврике при входе, отправляет дочь мыть руки в ванную, а сам идет в гостиную, где смесь знакомых запахов ощущается сильнее всего. На диване, едва ли клубочком не свернувшись, лежит Юнги, такой бледный и истощенный, что страшно смотреть, а в его крепких объятиях Чихен — осматривает глазками комнату, периодически засовывая маленькие пальчики в рот. Он одет в теплый костюмчик и дополнительно укутан в несколько мягких пледов, которыми обычно укрывается сам Чимин. На кухне и, очевидно, в комнате младенца окна открыты на одну только форточку, но сквозняк все равно чувствуется слишком хорошо. Омега берет ребенка на руки, тот ластится к нему с удовольствием, льнет поближе, но не плачет, напротив, он расслаблен и совершенно доволен, хотя небольшая температура снова чувствуется. Пак относит малыша в комнату дочки, решая, что там сейчас теплее всего, отправляет Суен туда же — переодеваться и присматривать за братом, а сам возвращается к альфе. У Юнги губы белесые, а лицо отливает желтовато-зеленым оттенком, словно его вот-вот стошнит. Лоб слегка горячий, но пока не критично, а вот кончик носа и крупные ладони совершенно холодные, ведь Мин не удосужился и на себя накинуть какой-нибудь плед. Он еле заметно шевелится, ведет носом по воздуху, чуя присутствие омеги совсем рядом, и выдыхает рвано, еле разлепляя глаза. Ранее сверкающие изумрудные, они теперь какие-то мутные, словно покрыты темной пленкой; Мин пару мгновений рассматривает Пака с каким-то детским любопытством, а потом подрывается с места и отскакивает на другую сторону дивана. — Все в порядке? — Да, хен, все хорошо. Полежи еще немного, я… — Нет, я пойду. Мои три часа вышли, мне нужно идти, — с этими словами Юнги, пошатываясь, встает с постели и быстрым шагом удаляется прочь, оставляя после себя поразительно ненавязчивый, еле ощутимый шоколадный шлейф.

***

Юнги захлопывает дверь собственной квартиры и, оперевшись на нее спиной, опускается на прохладный пол, сглатывая вязкую слюну. К горлу подкатывает неприятная тошнота, имеющая горьковатый привкус, а голова по-прежнему раскалывается так, что альфа уже не выдерживает пульсирующей боли в висках, чуть слышно поскуливая. Мин слишком ответственный, и он всегда это знал. Еще в детстве стало понятно, что маленький альфочка во что бы то ни стало выполнит обещание, данное кому-либо из близких, и вот, по прошествии долгих лет, ничего не изменилось: Юнги выпил таблетку сильнодействующих подавителей, даже зная, что они пагубно влияют на его организм, лишь бы посидеть с маленьким крохой и помочь Чимину. Альфа встает с пола спустя пару минут и проходит в спальню, понимая, что сидеть в коридоре совсем не вариант. Не раздеваясь, он укладывается на мягкую кровать, которая сейчас отчего-то кажется каменной, укрывается одеялом по самую шею, совсем не чувствуя тепла, и, зная, что в доме нет никаких таблеток от головной боли, пытается уснуть, что получается далеко не сразу. Юнги согревается лишь к ночи, чувствуя, что озноб бесследно исчез, словно и не было никакой крупной дрожи в теле, кости ломит по-прежнему, но уже не так сильно, а внизу живота хоть и ноет, но уже не беспокоит так, как раньше. В любом случае, у него есть еще как минимум день до того момента, как гон окончательно даст о себе знать мучительным возбуждением. Мин переворачивается на бок, более не чувствуя приятной прохлады на лбу, и нехотя открывает глаза, принюхиваясь — рядом с его постелью сидит Чимин, уставший и взволнованный, добавляет несколько капель какого-то лекарства в стакан с водой и ставит его на прикроватную тумбочку, где лежит белое полотенце, очевидно, ранее покоящееся на чужом лбу. Альфа искоса посматривает на омегу, от которого пахнет приятно до безумия, но гораздо слабее, чем обычно, наверное, он тоже выпил подавитель, но легкий, чтобы приглушить аромат перед тем, как войти в квартиру друга. Пак вертится на стуле, ерзает, не замечая, что Мин уже проснулся, гладит чужие волосы, неспособный в темноте рассмотреть прищуренных глаз, взгляд которых снова прояснился, хоть и не до конца. Омега заботливо массирует кожу, зачесывает отросшие темные пряди назад, открывая гладкий лоб, а потом пальчиками гладит в области висков, чтобы облегчить боль мягкими прикосновениями. Пальцы у Чимина маленькие, почти детские, Юнги всегда умилялся, представляя, как они будут смотреться рядом с его собственными — длинными и узловатыми. Альфа лежит, не решаясь пошевелиться, еще пару минут, а потом, выдыхая от восторга, уже более явно подает признаки жизни, слегка пугая этим омегу. — Хен, как ты себя чувствуешь? — Все в порядке. Ты чего тут делаешь? Где дети? — Они в порядке, я попросил Тэхена присмотреть за ними сегодня. — Зачем? — Чтобы за тобой ухаживать, хен, не глупи, — толкает в чужое плечо. — Зачем ты выпил такой сильный подавитель, тебе же теперь плохо? Юнги ничего не отвечает, потому что объяснить Паку, что при всем желании не смог бы оставить его ребенка без должного внимания и крепких объятий, равносильно признанию в уже давно появившихся чувствах. Альфа лишь отворачивается от милого личика друга, зарываясь носом в подушку, и сдавленно хрипит, когда омега бесцеремонно укладывается рядом с ним, приподнимая краешек одеяла и ныряя поближе к чужому разгоряченному телу. Омега ерзает долго, не зная, как удобнее лечь, и в итоге находит идеальным прижаться носиком к чужой груди, чуть влажной от пота, в некоторых местах пропитавшего футболку, а руку закинуть на тонкую, не свойственную альфам талию. Чимин смущается своих действий, но еле слышно смеется, вглядываясь в растерянное выражение лица Юнги. — Ты так сильно нравишься мне… Я не могу смотреть, как ты страдаешь из-за чертовой таблетки, Юнги, — Пак говорит на грани слышимости, но его слова все равно достаточно четко доносятся до альфы. Мин рокочет довольно, не понимая, как они раньше не рассмотрели взаимных чувств, а потом крепко обнимает хрупкое тело под боком в ответ, ластясь к нему, словно кот. Он перед гоном становится таким приторно нежным и требующим ласки, что самому стыдно — от него ожидают раздражительности, особенно сильной ауры доминанта, а он к чужому телу льнет, чтобы перенять его тепло и ощутить пальцами приятную мягкость бархатной кожи. Юнги потирается носом о взъерошенную макушку, вдыхает приятный запах, смешанный с ароматом шампуня, целует в лоб, не задумываясь, стоит ли так открыто отвечать на признание Пака, а потом снова погружается в безмятежный сон. Посреди ночи становится жарко, и в паху начинает ныть. Член, уже, очевидно, давно возбужденный, упирается в ткань нижнего белья, которая неприятно трется о чувствительную головку. Омега все так же рядом, сладко спит, причмокивая плюшевыми губами, и неосознанно жмется ближе, чувствуя, как запах альфы становится более насыщенным и глубоким. — Чимин, вставай, тебе нужно уйти, — Юнги трясет Пака за плечо, пытаясь как можно скорее разбудить. Действие подавителя прошло быстрее, чем он рассчитывал, и Мин действительно не хочет, будучи ведомым природными инстинктами, навредить этому прелестному человечку. Омега трет заспанные глазки, садится на кровать, разглядывая лицо обеспокоенного Юнги, опускает взгляд на откинутое в сторону одеяло и, замечая стояк, алеет щеками, хотя, казалось бы, для него далеко не в новинку такое видеть, да и не только видеть, все же, не из воздуха взялись его дети. Альфа разглядывает в полутьме чужое выражение лица, отмечая, что оно действительно милое, ведет взглядом линию от скул до подбородка, останавливаясь ненадолго на пышных губах, спускается к шее, осматривая выпирающие из-под растянутой футболки ключицы, и застывает, замечая еле видимые пятнышки в районе груди. От омеги пахнет еще слаще, чем прежде, молоком. Таким наверняка восхитительным на вкус, в меру жирным, с потрясающим послевкусием. Юнги сглатывает слюну, в миг накопившуюся во рту, не отрывая взгляда от чужой груди, неосознанно поглаживает собственный орган сквозь одежду и тихо рокочет, сдерживаясь из последних сил. — Ты мог бы его попробовать… — Чимин смотрит на него пристально, сам ладошки тянет к припухшим соскам, заметно выпирающим под влажной тканью, обводит их контур, слегка массируя, а потом сдавливает один из них, скуля от того, что ароматное молоко каплями полилось из бусины. Альфа же смотрит на него с каким-то неописуемым вожделением, широко раскрытыми глазами следит за чужими пальчиками и все продолжает сглатывать слюну. — Давай, Юнги, все хорошо, — Чимин, теряя остатки неуверенности в себе, усаживается на бедра Мина, потирается пятой точкой о хорошо просматривающийся стояк, постанывает тихонько, потому что капля смазки невольно выскользнула из тугой дырочки, пачкая нижнее белье. Юнги хватается за тонкую талию омеги, восхищенно следя за тем, как он снимает с себя футболку, и притягивает ближе, решая сначала коснуться давно желанных губ. Они у Чимина теплые, в отличие от альфы, мягкие, словно сахарная вата, и сладкие настолько, что аж приторно. Альфа утробно рычит, целуя медленно и нежно, опираясь спиной на изголовье кровати, сминает чужие губы осторожно, чтобы ни в коем случае не поранить. Юнги и сам смущается, слегка краснеет, но темнота скрывает его залитые румянцем щеки. Мин пальцами талию тонкую мнет, переходя на пышные бедра время от времени, а потом еще раз всматривается в глаза напротив, пытаясь отыскать хоть толику несогласия с происходящим. А у Чимина в глазах целая вселенная, оказывается. Они так сильно сияют в тусклом свете уличного фонаря, очерченные густыми черными ресницами, что взгляд оторвать невозможно. Пак мнет чужими крупными ладонями наполненную молоком грудь, вызывая у альфы настоящий восторг, позволяет еще одной капле скатиться на животик, а потом, зарываясь ладошками в черные волосы, притягивает чужое лицо к сосочку, еще раз беззвучно позволяя делать все, что альфе захочется. Мин продолжает трогать грудь, массирует ее осторожно, зная, что омеге может быть неприятно от излишне грубых движений, а потом, разнеженный ласковыми прикосновениями к непослушным волоскам на макушке, наконец-то касается губами соска. Он старается не зацепить его зубами, сначала просто лижет на пробу, а позже, уже смелее, начинает сосать, поскуливая с щенячьим восторгом, потому что молочко и правда жирное, оставляет приятное сладкое послевкусие. Капли одна за одной попадают на влажный язык, даря ни с чем не сравнимое наслаждение, и альфа не может удержаться, чтобы не притянуть Пака еще ближе к себе. Крупные ладони гуляют по чужому телу, полностью покрывшемуся мурашками, сжимают бока до покраснения, но не синяков — он не позволит себе навредить этому хрупкому созданию, поглаживают талию, слегка щекоча в районе ребер, а потом снова возвращаются к груди. Чимин стонет протяжно, теперь понимая, насколько велика разница между ощущениями, когда кормишь своего ребенка, и тем, когда позволяешь делать такое альфе. Омега извивается, чувствуя дрожь по всему телу и то, как член заинтересованно дергается в белье. Пак снова елозит на чужих бедрах, начиная активнее тереться о возбужденную плоть своей, не сдерживает более чувственных стонов, и продолжает вжимать голову альфы в грудь, чтобы тот выпил все молоко до последней капли. Когда Юнги наконец отстраняется и смотрит на Чимина, по-прежнему с восхищением и благодарностью, находит его совсем покрасневшим от смущения и расслабленным, словно его всю ночь натягивали на член, изматывая до предела. Пак укладывает голову на чужое плечо, стыдясь того, что кончил от одного лишь кормления, а потом проводит носом по чужой шее, вдыхая раскрывшийся аромат. — Чимин… — Ничего не говори. Пожалуйста, — Чимин ластится, целует родные губы мокро, проходясь язычком по нижней, а потом опускается головой вниз, параллельно стягивая домашние штаны с чужих бедер. Он обещал себе уйти сразу после того, как собьет поднявшуюся у альфы температуру, думал, что сможет вернуться в собственную квартиру после непродолжительных объятий, незапланированных, но приятных, а теперь чувствует, что просто обязан остаться, хотя бы до утра. Омега лижет головку крупного члена, отмечая чувствительность Юнги, который от одного лишь незамысловатого действия резко подается бедрами вверх, хрипя что-то нечленораздельное. Чимин помогает себе рукой, потому что не может полностью взять чужой орган в рот: Пак обводит головку языком, заглатывает чуть глубже и возвращается обратно, играясь с чувствительным местечком под уздечкой. Альфа стонет низко, все же укладывая руку на тонкую шею омеги и притягивая его к себе, целуя. Юнги обхватывает крохотные ладошки своими крупными и помогает дрочить в более быстром темпе, сильнее сжимая возбужденную плоть. Он рычит в губы напротив, случайно кусая их излишне сильно, и тут же зализывает маленькую ранку. Омега жмется ближе, целует, словно в последний раз, и довольно хныкает, когда Мин с громким грудным стоном кончает, пачкая его пальчики и собственную одежду. Альфа лежит в постели и пару минут просто смотрит в белый потолок, пытаясь осмыслить все, что сейчас происходит. Чимин — такой ласковый и нежный, уходит в ванную, чтобы смыть с рук чужую сперму и наконец посмотреть сообщение, пришедшее еще минут двадцать назад. 22:40 Тэхен~и Я забрал крошек к себе. Не волнуйся за них и попробуй не просрать прекрасный шанс признаться ему. Только сделай это в последний день гона, иначе Юнги подумает, что его феромон одурманил омежью сущность, и твои слова не были правдивыми. Файтин, мой безнадежно влюбленный друг ♥ Чимин фыркает чуть раздраженно, представляя, с каким выражением лица писал это Тэхен, но понимает, что действительно ему благодарен. Хоть он и похож на навязчивую сваху, свое дело точно знает. Омега еще несколько минут стоит в ванной, рассматривая себя в зеркале: распухшие и покрасневшие от поцелуев губы, глаза счастливые, чуть прищуренные от яркого света в комнате, а еще растрепанные волосы и парочка еле заметных следов на шее — сразу видно, что Юнги изо всех сил сдерживался, чтобы не оставить более крупные засосы. Когда Чимин возвращается в комнату, находит альфу скромно сидящим на краю постели и медленно, словно стыдливо, поглаживающим вновь возбужденный орган. Запах омеги его с ума сводит, заставляет вспомнить, что порой животные инстинкты побороть просто невозможно — трепетное отношение к Чимину никуда не делось, просто возбуждение, скопившееся внизу живота и в паху, вынуждает посмотреть на Пака с другой стороны — он чуть заметно покачивает полными бедрами во время ходьбы, губы часто облизывает или прикусывает нижнюю, сам того не замечая. Омега поглаживает покрасневшие соски, теперь безумно чувствительные, и не скрывает, что ему нравится все происходящее. Его щечки немного алеют, но Мин не обращает на это внимания, потому что присматривается к чужой талии, тонкой и хрупкой, как и сам омега, облизывается пошло, потому что терпеть сил нет, но с места не сдвигается, ожидая дальнейших действий Чимина. Омега же подходит к нему близко, присаживается на пол рядом и, обнимая крошечными ладошками очаровательное лицо напротив, мягко целует во влажные губы. Пак нежный, и целуется он так же: переходит с порозовевших губ на уголки рта, очерчивает пальчиками подбородок, опускается ниже и осторожно касается шеи в районе быстро пульсирующей вены. Чимин прикусывает кожу, ощущая на языке солоноватость пота, слизывает несколько капель, проводя языком по бархатной коже, покрытой мурашками, и наслаждается, слыша гортанный рык. — Давай, хен, отпусти себя, — омега отрывается от незатейливых ласк, краснеет, словно девственник, хотя еще совсем недавно по собственному желанию кормил альфу молоком, а потом усаживается на кровать, попутно развязывая шнурок на домашних штанах. Все происходит так стремительно, что времени это обдумать не остается, но в своем решении Пак не сомневается и в будущем этого делать не планирует: он видел мимолетные взгляды альфы на себе, пропитанные теплом и непомерным обожанием, замечал, как он играется с его любимой дочуркой, когда они вместе делают проекты в университет; Юнги иногда сидит до ужаса смущенный, особенно в те моменты, когда омега укачивает малышку на руках, но не отворачивается, наблюдая за уютной семейной картиной. Чимин видел, как Мин засматривается на крохотный, только недавно округлившийся животик, не решаясь протянуть руку и притронуться, не осталось незамеченным и то, насколько восторженно сияли глаза альфы, когда он все же решился положить руку на уже крупный живот и почувствовал, как кроха толкается прямо в его ладонь. Омега тогда смеялся над ним весь оставшийся вечер, потому что Юнги непроизвольно начал мурлыкать от удовольствия, а позже долго извинялся, потому что уязвленный чужими незамысловатыми шутками альфа отказывался открывать дверь в собственную квартиру и как-либо контактировать. Чимин стягивает с себя штаны вместе с уже испачканным ранее нижним бельем и, призывно раздвигая ноги, укладывается головой на мягкую подушку, улыбаясь. — Иди ко мне, родной, — обращение вырвалось само по себе, но, судя по рокоту альфы, тот совершенно не против. Юнги нависает над чужим телом, стащив с себя всю одежду, располагается меж бедрами и снова целует, но не так, как раньше: он напористый, чуть агрессивный, снова губы кусает, но уже не до ранок, осторожно касается языком чужого, когда Пак приоткрывает рот и стонет, ощущая, как горячее тело наваливается на его собственное, придавливая к матрацу. — Ты невыносимый, я же могу тебе навредить, — Юнги глубоко вдыхает, стараясь вобрать в легкие как можно больше чужого аромата, тычется носом в местечко на шее, слегка щекоча чувствительную кожу, а потом начинает активно вылизывать оголенное плечо омеги. Чимин от такого буквально плавится, растекается лужей на постельном белье, чувствуя жар в теле — настолько альфа горячий. Мин талию тонкую в какой раз стискивает, не решаясь притронуться к более сокровенным местам, и скулит, когда Пак сам начинает его просить об этом: тот бедрами вверх подается, встречаясь с пахом альфы, и трется быстро, показывая, что действительно хочет зайти дальше. — Это твой последний шанс уйти, Чимин, я больше не могу сдерживаться, — у Мина едва ли не слезы на глазах от того, насколько тяжело держать себя в руках. Омега на это лишь фыркает раздраженно и притягивает за шею ближе, чтобы вновь поцеловать. Юнги касается подушечками влажного входа, дразнит, растирая естественную смазку омеги по пальцам, а потом проталкивает внутрь сразу два, не находя ни малейшего сопротивления — дырочка Чимина так хорошо принимает его, в меру тугие стенки растягиваются, позволяя проникнуть глубже и задеть простату. Омега стонет задушено, словно не ожидая получить удовольствие так быстро — оно и понятно, ведь его предыдущий мужчина слишком долго искал подходящий для проникновения угол, порой убивая этим все возбуждение. Юнги же другой — он резкий, стремительно распаляющийся и, наконец, позволяющий внутреннему зверю насытиться податливым телом под собой. Чимин ногами обхватывает бедра парня, трется стояком о чужой и сам на пальцы насаживается, постанывая от наслаждения. Альфа на это лишь рычит, за пухлую щеку кусает, не позволяя самовольничать, чем только умиляет Пака — Юнги умудряется быть милым даже сейчас. Когда крупный член погружается внутрь, по телу омеги проходит приятная дрожь; Чимин выгибается, ощущая в себе пульсирующую плоть, постанывает тихо, потому что уже приятно до безумия, и зарывается пальчиками в чужие волосы, продолжая меж смазанными поцелуями шептать о том, что все в порядке, и Мин правда может делать с его телом все, что пожелает. Юнги толкается быстро, грубо, хватает пальцами за бедра и все же оставляет парочку засосов на острых ключицах — он незаметно для самого себя метит чужое тело, трется о него, передавая как можно больше своего запаха, и вжимает в матрац, не упуская возможности двигаться еще более резко. — Сзади, Чимин, пожалуйста, я так хочу взять тебя сзади, — альфа дышит через раз, потому что до сих пор в происходящее поверить не может, проговаривает каждое слово невнятно, словно находится в бреду, но омега все понимает: он сам толкает ладошками в широкие плечи альфы, заставляя отстраниться от себя, и переворачивается на живот, вставая в коленно-локтевую позу. Она такая унизительная, но почему-то именно сейчас до дрожи в разъезжающихся по постельному белью коленках приятно чувствовать, как Юнги резко входит в него, выбивая весь воздух из груди, давит рукой на поясницу, прося сильнее прогнуться, как разводит ладонями чужие ягодицы и наверняка рассматривает, как собственный член погружается в дырочку Пака. Омега хнычет, кусает краешек подушки, слегка слюнявя его, и сминает руками наволочку, потому что головка чужого члена такая крупная, а сам орган венистый, и это так приятно ощущается внутри. Чимин живот втягивает, проводя ладошкой по нему, и стонет громко, срывая голос, потому что Юнги несдержанно рычит, чувствуя, как маленькая рука гладит его орган снаружи, и сильнее трахает. Звуки двух взмокших тел друг о друга разносятся по всей квартире, равно как и хлюпанье льющейся по бедрам смазки. Юнги обнимает чужую талию и поднимает корпус омеги, прижимая к себе: они оба стоят на коленях, и Мин продолжает вбиваться в разнеженное ласками тело без остановки. Чимин млеет от такого, опирается руками на изголовье кровати, а голову откидывает назад, укладывая на крепкое плечо. Он смотрит в потолок, что перед глазами расплывается, превращаясь в одно неясное пятно, и кончает бурно, чувствуя, как сперма стекает с органа на постельное белье. Альфа же заканчивать и не думает: он продолжает двигаться внутри, не жалея теперь безумно чувствительного омегу, кусает шею, лижет местечко меж лопатками и все хвалит шепотом в самое ухо. — Хороший омега, ты такой потрясающий, — Юнги хватается за чужие бедра, — такой сладкий, — снова проходится языком по коже, — такой податливый и чувствительный, — сжимает соски, заставляя омегу кончить еще раз. Чимин уже стонать не может, потому что сорванный голос не позволяет, лишь хрипит довольно, чувствуя, как от чужого напора и усилившегося запаха альфы кружится голова, и снова падает грудью на кровать, больше неспособный стоять на коленях даже с помощью Юнги. Мин еще пару минут толкается в разгоряченное нутро, а потом, наконец, изливается себе в кулак, где-то в подсознании желая кончить внутрь и посмотреть на раздутый от количества семени животик Чимина, но сдерживается. Юнги засыпает практически сразу, стискивая Чимина в объятиях и не позволяя тому отлучиться даже в душ, и омега не может не улыбнуться — альфа, оказывается, такой собственник. Впрочем, тело самого Пака, отвыкшее от таких нагрузок, тоже совсем ватное, поэтому он прикрывает глаза и проваливается в сон вслед за Мином. Через два дня омега открывает глаза после длительного сна от того, что кто-то гладит его по бедрам и нежно целует в висок. Альфа вертится вокруг него, ведомый желанием позаботиться о своей паре, мажет мазью многочисленные синяки, которые все же оставил на хрупком теле, будучи в забытьи от возбуждения, разминает забившиеся за несколько дней мышцы и оставляет еле ощутимые поцелуи на каждой части тела. Чимин мычит довольно, чувствуя себя счастливым и хотя бы относительно чистым — наверное, Юнги протер его влажным полотенцем, смыв с кожи сперму, смешанную со смазкой. В животе урчит, потому что поесть толком не удавалось все эти дни, но с кухни уже веет ароматом чего-то вкусного. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Мин виновато опускает голову, натягивая на маленькие ножки омеги забавные шерстяные носочки, и мнет пальцами край своей футболки. — Я в порядке, Юнги, — Чимин улыбается. Таким заботливым альфу он еще никогда не видел. — Но ты действительно агрессивный, хен, — омега смеется, наблюдая, как уши Мина стремительно краснеют от стыда, — мне было приятно, правда.

***

В воскресенье следующей недели Пак уже привычно собирает малышей на прогулку — все по-прежнему: он вновь проспал, вновь сделал Суен прическу, вплетая в длинные косы розовую ленточку, а потом надел новый комбинезончик на крохотного Чихена. Ничего не изменилось, кроме того, что дочурка теперь держит папочку за руку на протяжении всей прогулки, а сынок находится в грудной переноске, надетой на плечи Юнги, и радостно визжит, когда альфа целует его в щеку.