Утраченное

Тонкая нить связи, что протянулась между драядами и природой, не поддаётся объяснению. Берт бы и рад, да только сложно расписать это людям - всё равно, что слепому пытаться донести цвет заката или глухому поведать о звуках арфы, заполняющих залы дворца по праздникам. Иногда нить напрягается, наливается алым и звенит. В эти дни драяды обеспокоенно поглядывают за реку, где раскинулись владения людей. Безжизненные, выжженные огнём и пахнущие металлом, говорят, деревьев там и вовсе нет, лишь высокие дома, за которыми почти не видно солнца. Мир между ними хрупкий, как первый лёд, и так же легко может исчезнуть. Новая королева, которая говорит, что собирается сохранить этот мир, вызывает у Берта любопытство - и что-то ещё. Странное чувство, необъяснимое, будто пришедшее из сна, никак не можешь его вспомнить, как ни старайся. Но с приходом Лилит на трон появляется странный зуд глубоко внутри, кажется, что привычный мир не такой уж знакомый, что он машинально следует заученной роли, а настоящие чувства пытаются пробиться наружу. Эти приступы постепенно становятся всё чаще и сопровождаются острой болью в висках, потому Берт старается отвлечься на что угодно. К примеру - на их королевства, старающиеся изо всех сил сохранить если не хорошие отношения, то хотя бы нейтралитет. Он помнит рассказы о войнах, о том, как кровь проливалась на землю, щедро смачивая её, и точно знает, что повторения не хочет. Король людей чем-то напоминает Лилит, не то упрямой непокорностью, не то твёрдым волевым характером, но Берт в первую очередь обращает внимание на пришедшего с ним мужчину. Искра, присущая всем драядам, вспыхивает, тянется вперёд и не находит почти никакого отклика, лишь тусклый отблеск, скрытый под жестокостью. Люди злы по своей натуре, это рассказывают всем детям, а брат почившей королевы всерьёз задумывается, правда ли это, лишь сейчас. Легко видеть ложь и двойное дно в каждом слове тех, кого учат ненавидеть едва ли не с первого вдоха. Сложно стараться смотреть на мир открытыми глазами. Союз людей и драяд, воплотившийся в Робе, вызывает недоумение и вместе с тем интригует, манит и притягивает к себе. Берт позволяет уголку рта дёрнуться в усмешке, когда слышит, с какой горячностью главнокомандующий отстаивает свой народ. Народа на самом деле у него должно быть два... но не всё так просто, иначе жизнь была бы скучна. А долгая жизнь становится скучна вдвойне. В какой-то момент Берт ловит себя на мысли о том, что почти завидует людям, существование которых коротко и в то же время ярко, подобно огню, пожирающему сухие ветви. Возможно, именно поэтому они всегда так торопятся? Роб похож на клинок, который не ищет боя, но подсознательно готов к нему: всегда напряжён, всегда настороже, у него резкие и быстрые движения, даже походка такая, словно вот-вот может превратиться в бег. Не слишком терпеливый, старающийся себя сдерживать, непривычно открытый для королевского двора, где могут улыбаться в глаза, а за спиной осуждать до седьмого колена. Берт зачем-то наблюдает за мельчайшими деталями. За тем, как Роб в задумчивости ерошит короткие волосы - и за тем, как на мгновение замирают его пальцы, стоит коснуться удлинённого уха. За тем, как он тихой тенью встаёт за спиной своего короля - и за тем, как между тёмными бровями пролегает складка, когда всё идёт не так, как хотелось. За тем, какими глубокими становятся глаза во время бесконечных, кажется, споров между сторонами - и за тем, как он устало поводит плечами, стряхивая с них очередной сложный день. Это так странно. Уметь чувствовать природу и окружающий мир едва ли не до мельчайших деталей, в то же время не имея возможности разобраться в собственных чувствах. Берту непривычно, незнакомо, но на удивление не неуютно. Даже когда Роб в очередной раз прожигает его недовольным взглядом, заставляя ответить загадочной ухмылкой. Путешествие в земли Дикарей не может не пугать. Берт повидал многое, однако даже ему становится не по себе при виде островершинных скал, встающих на горизонте. Всё его существо противится пребыванию в столь мрачном и неуютном месте, лошадь, чувствуя настроение всадника, сама останавливается и мотает головой. Как будто прислушивается. - Боитесь? В голосе Роба, даже если не стараться, можно уловить лёгкие нотки презрения. Берт в ответ лишь пожимает плечами и крепче перехватывает поводья. - Справедливо опасаюсь. Маргарет как-то проговорилась, что чем дольше живёшь, тем сильнее начинаешь цепляться за свою жизнь. Тогда он не понял, ибо знал, что после смерти каждый драяд станет един с природой, из которой родился. Сейчас же смутное чувство тревоги помогает осознать, что имела в виду заходившаяся в очередном приступе кашля сестра. Умирать действительно не хочется. Особенно так далеко от дома. - Можете остаться здесь. Я справлюсь с разведкой сам. Роб говорит это абсолютно спокойно, а в глубине души Берта мгновенно вспыхивает желание назло рвануть вперёд. Доказать наконец-то человеку делом, что драяды могут не только прятаться за увитыми плющом стенами и бесконечно распинаться о высоких материях, что каждый из них готов вступиться за свою родину. Приходится разжать ладонь, которая сама вцепилась в рукоять меча крепко, до боли. - Нет. Роб в ответ лишь качает головой. Берт невпопад думает, что не хочет, чтобы с этим человеком что-то случилось. Дикари, сбившиеся в кучу, пробуждают самые потаённые страхи, смешанные с брезгливостью; таких кровавых и безжалостных чудовищ не должно существовать, а они всё равно существуют, раздирают на куски себе подобных, подбираются всё ближе, угрожают его родине и... Угрожают Робу. Дальнейшее затягивается туманом. Стонущие от напряжения мышцы, собственный голос, который почти невозможно расслышал, смрадное дыхание, ударившее в лицо, громкий треск, разорвавшийся над ухом. Жёсткие скалы, впившиеся в колени и ладони. Запах пороха и едва уловимая тревога в чужом взгляде. Он не умеет читать мысли, зато прекрасно может понять благодарность, пусть выраженную без слов. Роб всё ещё остаётся непостижимой и манящей загадкой, так что Берт почти не удивляется, когда они останавливаются у ручья, затерявшегося в чаще леса. Почти - потому что беспокойство, переполнившее обычно недовольные глаза, кажется искренним и неподдельным. - У вас кровь. Берт, глядя на ладони, испачканные буро-красным, не находит ничего лучше, чем тихо хмыкнуть. - Заживёт. И вместо того, чтобы двинуться дальше, Роб вдруг слезает со своей лошади. Роется в карманах, ругается сквозь зубы, делает несколько шагов в сторону, отходя к ручью, а уже оттуда смотрит на своего спутника. - Слезайте. Пока Берт про себя размышляет о том, что эта манера говорить короткими чёткими фразами ему даже нравится, ноги будто сами собой ударяются о землю. Брат бывшей королевы беспрекословно слушается людского военачальника. Ну разве не прелестно? Роб хорошо дерётся и действует без лишних сомнений, когда это нужно, но его руки совсем слабо подрагивают, опускаясь в ручей. Он не морщится от холода, лишь выливает воду на расцарапанные ладони, и в глаза так сложно заглянуть, потому что голова опущена. От скал, оставшихся не так уж давно позади, тянет злым хлёстким ветром, а Берту почему-то тепло. И вместо запаха листвы в лёгкие проникает аромат красок, мокрой после прошедшего дождя земли, горячего воска... - Что-то не так? Всё, хочется ответить, всё не так, всё неправильно на ту сотую долю, что начинает бросаться в глаза. Берт лишь качает головой. - Нет. Спасибо. Он и сам начинает заражаться привычкой говорить этими выверенными словами. Во дворце не одобрят. Хотя Лилит, быть может... Почему он вообще сейчас думает о новой королеве? Роб слишком близко, всё ещё поддерживает его ладони своими, смотрит наконец-то прямо и внимательно, в глазах мелькает непривычная дымка, несвойственная для того, кто ведёт постоянный бой со своим прошлым. Берт не убирает руки и думает, что такое упорство заслуживает уважения. К счастью - или к сожалению - наваждение исчезает быстро. Дождём больше не пахнет, лишь их общей усталостью. До самого дворца они не говорят друг другу ни слова. Лилит как-то позволила себе забавное выражение - "спускать всех собак". Именно этим сейчас занимаются драяды, а Берт совсем не уверен, что стоит. Слишком много всего между двумя народами, эти нити натянуты до предела и вот-вот разорвутся. Обидно. Они с Робом едва успели найти общий язык. Если, конечно, так можно назвать желание оказаться как можно ближе не только к мужчине, но и к человеку. Берт, как брат умершей королевы, часто предоставлен самому себе. Его мнением на советах интересуются не всегда, да он и занят на этих самых советах больше тем, что рассматривает Роба. Пытается придумать пояснение, какую-нибудь маленькую историю каждой детали, будь то шрам или же привычка постукивать пальцами по столу. - Ты подозреваешь его в чём-то? - спрашивает Лилит, когда они выходят из высоких дверей зала. - Нет, - полуулыбкой отрицает Берт, которого прямота новой правительницы всё больше восхищает. С ней у драяд определённо есть будущее. Но вот есть ли в этом будущем место ему с этими странными мыслями и крепнущим чувством неправильности происходящего? Кто знает. - Вы подозреваете меня в чём-то? - спрашивает уже Роб и прежде, чем услышать ответ, добавляет: - Если нет - мне хотелось бы знать причину столь пристального внимания. - Она вам не понравится, - ехидно отзывается Берт и уходит, не в силах избавиться от ощущения, что дразнит способного стать опасным зверя. Самое, наверное, забавное заключается в том, что ему это нравится. Берту снится дождь. Бесконечная водная стена, падающая с затянутых серыми тучами небес, лужи, залившие мостовую. Ни лучика солнца, ни единой улыбки на лицах спешащих куда-то людей... Людей. Он останавливается во сне, тянет руку к голове, вздрагивает, не ощутив знакомой остроты ушей. Прижимает ладони к ноющим вискам и идёт вперёд. Без знания, без цели, отчаянно желая прийти хоть куда-то, вырваться из лап наползающего тумана. Кованые решётки возникают впереди неожиданно, почти заставив в себя врезаться. За ними расплывается фасад здания, вызывающего укол тревоги. Не стоит туда идти, но ноги сами делают шаг вперёд. А затем ещё один. И ещё, под пристальным взглядом распах В воздухе всё сильнее пахнет воском свеч и... Он просыпается от тихого стука в дверь и лишь через несколько мгновений замечает, что так и держит руку у головы. Боль кажется такой настоящей, что преследует даже наяву. Дождь. Кто-нибудь из советников королевы сказал бы, что такой сон обязательно к добру. За дверью оказывается Роб, и Берту слишком не по себе, чтобы удивляться или прогонять его. - Простите, если разбудил, - Роб выглядит так, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову. - Ничего, - отмахивается Берт и делает шаг в сторону. Вот вам и возможность убить одного из членов королевской семьи, подаёт ехидно голосок полузабытое опасение в адрес людей. Роб, однако, не кажется тем, кто собирается совершить злодеяние. Глупое оправдание, но Берт не может, уловив его потерянный взгляд, подозревать в злом умысле. В конце концов, они друг другу жизнь спасли. - У вас нет чувства, будто вы забыли нечто очень важное? Голос вырывает из тягучих неповоротливых мыслей, за что можно и поблагодарить. А ещё можно соврать, можно съязвить или тонко уйти от вопроса, только Берт почему-то отвечает честно. Кто бы сказал, почему ему так часто по-настоящему комфортно только в обществе человека, который изначально ненавидел весь "остроухий род". - Постоянно. Роб не обладает природной ловкостью драяд в полной мере, но всё равно оказывается рядом быстро, будто взмахом клинка. Берт смотрит на него молча, не уделяя внимание ночной рубашке, сползающей с плеча, не думая о том, что стоит вплотную к посланнику чужой страны в растрёпанном и неприглядном виде. Потому что в груди потрескивает нечто неприятное и не даёт нормально дышать. - Ненавижу дождь, - едва слышно произносит Роб, на мгновение взглянув в окно, за которым не видно ни облачка. Чёрт бы побрал этого Роба. Чёрт бы побрал его самого. Губы у человека тёплые, волосы чуть жёстче, чем у драяд, но струятся между пальцами приятно, пульс под улёгшейся на грудь ладонью быстрый и рваный, дыхание тяжёлое, пахнущее терпким и дымным. Не давящим, как надоевшие свечи, лёгким, умиротворяющим. И собственное сердце ненадолго выбивается из ритма, стоит уловить тихий выдох прямо в поцелуй. Берт чувствует, как ему пытаются что-то сказать, а затем сдаются. Чувствует крепкую хватку на талии, чувствует стену, в которую вжимаются лопатки, чувствует, как вековая преграда становится всё тоньше, пока не остаются двое, которых влечёт друг к другу, и какая разница, у кого какой остроты уши, кто из королевских драяд, а кто всего добился упорным трудом... Странно ощущать себя на своём вместе - впервые за последние недели. Длить бы эти мгновения ещё и ещё, до самого утра, пока тепло не пробьётся в каждую клетку тела, пока вечная настороженность в чужом взгляде не смягчится и не пропадёт совсем. Пока он не услышит повторно тот тихий, почти стонущий выдох, от которого по шее и спине бегут мурашки. Пока он не изучит каждую мелочь, так долго не дававшую ему покоя, не проберётся под старательно выкованную броню отстранённости и замкнутости. Пока не поймёт, наконец, почему его так тянет к этому человеку, словно раньше они уже были знакомы. - Пожалуй, мне нравится эта причина вашего внимания, - хрипловато произносит Роб и с неожиданной осторожностью проводит кончиками пальцев по щеке. Берт в ответ привычно усмехается, но голову немного поворачивает, продлевая контакт. - Приятно знать, что хоть что-то у нас вам нравится. Крепкая тяжёлая рука с его талии так и не исчезает, за окном шелестит ночной ветер, ни на йоту не предвещая дождь, и Берт думает, что вместе, может быть, они сумеют найти то странное и утраченное.