Espérame

Зимнее утро. Синий свет противно въедался в окружение. Небо казалось до боли безжизненным, во дворе ни единого звука. Кажется, будто это конец. конец света? В его зеленых глазах — отражение тусклых домов, еле заметных от утреннего тумана, тёмные деревья, которые нескоро проснутся. Иней продолжал медленно расползаться по остывшей земле, касаясь опустившихся вниз ресниц. Парень сидел на старой советской качели, двигал её ногами, держась одной рукой за холодный прут металла, а второй придерживал тлеющую сигарету. Мерзкий скрип ржавой резал слух, единственное, что издавало звук на этой мёртвой улице. Мороз пробирал до костей, гладил по оголенной шее, ветром приподнимал белые волосы, но это ничем не мешало Голубину, он чувствовал лишь такую же обстановку внутри себя. На телефоне один процент, который он непременно потратит. Просматривая совместные фотокарточки, листая старые переписки, вспоминая какие-то моменты — неважно хорошие или плохие, они общие. Трясущимися пальцами он последний раз набирает забывшийся номер, ранее подписанный шатохиным Тяжело дышит, выдыхая холодный воздух. Томный гудок, на удивление, нет автоответчика, ведь еще год назад он утерял всю надежду.

Его мечта теперь не имеет лица.

как в фильмах, поднимается трубка, на той стороне абонент временно не.доступен. — спишь? — неуверенно полушёпотом спрашивает Глеб. — отъебись от меня, наконец. — резко отвечает Артём. В ответ он получил лишь хриплый смех с небольшим кашлем. Непроизвольно одна слеза предательски скатывается по щеке. Глеб кусает раздертые губы, долго набирается сил сказать последнее слово в этом глупом диалоге, перед тем, как навсегда забыть голос на линии. такой родной, как бы старший не пытался казаться злым, даже спустя время. Он эхом звучит в голове, оставляя вместо бывалого спокойствия лишь ещё один след отчаяния, которым истоптал душу Голубина. — извини, я хотел бы сказать… — спустя пару секунд говорит Артём. Телефон в руках блондина на мгновенье зависает и тухнет. Во дворе уже светает. Глеб отрывается от обжигающего морозом металла, так же тяжело выдыхает, мурашки по всему телу. Нехотя он шагает по обледеневшей тропинке к дому, чтобы в следующий раз вернуться снова, пока не забудет, пока небо его души из синего не станет чернее ночи. Ему больно, а значит, что он всё еще жив.