как захочет того койольшауки

Эхмея тянет: — Восхитительно. Все это он говорит, когда смотрит на Фосс. Каждый раз: когда она приползает к остальным самоцветам на коленях, когда в ярости сбегает от Адаманта, даже когда устраивает бойню и разбивает на тысячу осколков тех, кто оставался на Земле. Но сейчас — когда химера из сплава и камня изгибается в агонии, видя события далекого прошлого — он произносит это по-особому. С придыханием, помутненным взглядом. Проводит языком по губам и шумно выдыхает, аж до дрожи в тонких пальцах. Каирнгорм наблюдает за этим молча. Сначала ей кажется, что он просто доволен — и не обращает внимания; в конце концов, как говорит сам Эхмея, хорошая «жена» редко перечит супругу. Но ей далек истинный смысл этого термина, все то, что должно остаться в прошлом. Ей надевают фату, дают новое имя, они даже целуются — с новым телом появляются ощущения… Но чем дальше, тем меньше ей это нравится. То, как Эхмея смотрит на Фосс. Это не довольство. Это другое чувство — она не знает его имени, но понимает это даже слишком хорошо для того, кто столетие провел наедине с собой. Взгляды, неосторожно брошенные слова, улыбки. Эхмея смотрит на Фосс с тем же трепетным интересом, с которым когда-то давно раскрыл ей самой страшную тайну: что это Призрак ведет ее вперед, а не желание защищать. Это чувство знакомо ей… Мимолетом, оно возникало в груди, когда Фосс — только пробудившаяся от столетнего сна — произнесла: — Мы говорили с Ляпис. Ляпис — только ее и Призрак. Эхмея — только ее. Фосс — проблема. — Ты слишком много думаешь для счастливой невесты, — замечает Барбата, когда Каирнгорм приходит к нему. — Но это нормальные чувства. Люди раньше называли такое «ревностью». — Я знаю, что такое ревность, — зло отрезает Каирнгорм, и Барбата хмыкает. — Да? А кого ты на самом деле ревнуешь, ты не подумала? — и затем стучит пальцем по виску, словно нет вещи очевиднее. — Вот тебе и новая тема для размышлений. Это, несомненно, очень глупо. Фосс — источник всех бед. Она губит Призрак, она разрушает прекрасное лицо Ляпис. Эхмея называет ее Марой, демоном, что соблазняет Будду, и Каирнгорм, не зная даже кто это, готова это поддержать. Фосс вытягивает ее из чужой тени, дает свое собственное имя, заставляет дружить. Тащит на Луну, жертвует всем ради чужого счастья. Она повторяет глупости раз за разом, вновь доказывая, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Она постоянно что-то делает для других, но никогда — для себя. Самоцветы по своей природе эгоистичны; они не ждут, что кто-то сделает что-то для них, как и не делают что-то ради кого-то. Поэтому у них отсутствует понятие «греха», ведь себе они намеренно не вредят. Обычно… Тех, кто начинает помогать и ждать ответа, ждет лишь безумие — грех. Рутил чинит Падпараджу, и это сводит ее с ума. Каирнгорм хочет отдать свою голову Фосс, и едва не убивает себя. Призрак, Анита — жертвуют собой и растворяются в космической пыли. Киноварь скрывается в ночи и тоже ждет. И, в итоге, получает. Фосс, Фосс, Фосс… Она везде оставляет следы. И, притащив на Луну, спасает от греха — помочь кому-то и ждать, ждать, ждать… Эхмея смотрит на Фосс, как на свое ручное божество — и Каирнгорм чувствует злость. Фосс, хоть и полная дура, дура все еще ее. Она думает о том, что сделает в этой ситуации Велегато (та, что любит Эхмею и не хочет ни о чем волноваться), и хочет заткнуть ей рот. Фосс внизу, Фосс одна, Фосс опять делает что-то ради кого-то. И даже не помнит, зачем. Воспоминания стираются, остается лишь стимул. И Фосс ему следует, потому как без него она попросту прекратит двигаться. Каирнгорм чувствует, как вновь подступает к опасной дорожке греха, откуда с ужасом сбежала Велегато. Как там говорит Барбата… — Прыгать по граблям, — подмечает он. Да, точно. — Я думаю, — произносит Антарк, когда слышит все это, — нет ничего плохого в том, что ты мечешься между Эхмеей и Фосс. Любовь — чувство неприятное, хитрое. Как луняне. И тем более ревность, когда ты любишь обе стороны. — Будто ты знаешь, — фыркает Каирнгорм, и Антарк окидывает ее лукавым взглядом. — Ну, я же делила с вами Учителя, а в конце выбрала Фосс. Они смотрят вверх, на голубой шарик в монохроме звездного неба. — И тебе тоже надо сделать выбор, — подытоживает она. Эхмея ей его тоже предлагал. И Каирнгорм — Велегато — задумывается. Потому что дальнейшая развилка слишком широка, чтобы, как до этого, вынуждать душевное равновесие замереть где-то посередине.