Лунное затмение

Его называли Лунным Затмением. Лунное Затмение случалось нечасто, раз в несколько лет, а иногда его не было и пару десятилетий. Никто не мог угадать, и даже Хуа Чэн не брался за это, пуская дело на самотек. В конце концов, Инь Юй всегда был образцом честности и непредвзятости, и его не в чем было упрекнуть. Хуа Чэн мог видеть только вершину айсберга, и он любовался ей с высоты полета бабочки. Там было на что посмотреть, но никому другому даже в голову не приходило подойти ближе. Посланник Убывающей Луны танцевал с мечом, и тонкое лезвие сверкало горячим алым блеском, отражая свет фонариков. Меч погружался в плоть демонов с такой же легкостью, с какой горячий нож разрезал бы масло. Обрубки конечностей разлетались далеко. Черная кровь хлестала фонтанами в стороны, и Инь Юй, при всей его аккуратности, обычно купался в ней. На черных одеждах ее почти не было видно, но белую маску покрывали густые потеки. Хуа Чэн слышал крики и мольбы о пощаде. Демоны клялись, что больше не будут, никогда больше не станут обманывать ни Инь Юя, ни господина градоначальника и станут самыми мирными и самыми послушными на свете. Никогда не будут затевать ничего дурного и плести интриги против господина градоначальника в его же собственном городе. Инь Юй не слушал, и крики обрывались под лезвием его меча. Он продолжал свой танец до тех пор, пока все демоны, которые должны были понести наказание, не оставались лежать черными грудами плоти, на этот раз умершей окончательно. Только тогда Инь Юй останавливался, сделав последний оборот вокруг себя, и убирал в ножны меч, который впитывал в себя всю кровь и снова делался чистым, сияющим. Сейчас Инь Юй поднял голову, чтобы посмотреть на темное небо, и серебристая бабочка слетела вниз, порхая прямо над его лицом. Хуа Чэн, сидя в своих покоях Дома Блаженства, мог смотреть в темные глаза, в которых пульсировал крупный зрачок, почти полностью скрывший коричневую радужку. В первый раз, когда это случилось, только призрачная бабочка Хуа Чэна, которая спокойно порхала над местом бойни, давала понять остальным, что все происходящее делается с разрешения градоначальника. Иначе жители могли бы понять неправильно и напасть, и Хуа Чэн не был так уверен, что они победят Инь Юя в таком состоянии. Уж точно было бы много беспорядка и трупов. В первый раз он опасался, что Инь Юй, войдя в раж, может не прекратить вовремя. Хорошо, что тот сам сразу же остановился, как только жертвы закончились, но еще довольно долго стоял посреди улицы, украшенной свежими кусками тел и черной блестящей кровью, и смотрел в пустоту перед собой невидящим взглядом. А потом медленно пошел по улице, пошатываясь, будто из него выпили все силы. Сейчас Инь Юй приходил в себя быстрее. По крайней мере, он почти сразу смог сфокусировать взгляд на бабочке, порхающей над ним, а затем опустился на одно колено, склоняя голову. Кланяясь перед Хуа Чэном за хорошо исполненную службу. Потом он поднялся на ноги и неторопливо направился по улице вглубь города. Черные сгустки душ метались вокруг своих бывших оболочек и медленно рассеивались в красном свете фонарей. Местные жители только сейчас осмелились открыть двери и ставни, чтобы выйти наружу и продолжить ночь. Самые голодные накидывались на останки первыми, и Хуа Чэн знал, что к утру от грязи не останется ни следа, даже черную кровь слижут с камней до последней капли. Инь Юй шел в Дом Блаженства, это тоже Хуа Чэн знал точно. В первый раз, когда это случилось, он был растерян и даже не предполагал, как Инь Юй поведет себя дальше, и наблюдал цепко, готовый в любой момент перехватить его, если что-то пойдет не так. Но Инь Юй повел себя совершенно разумно и рационально: ему нужно было вернуться в свою комнату, чтобы умыться, сменить одежду и очистить белую маску от крови. Серебристая бабочка-наблюдатель, которая следовала за ним, пока Инь Юй шел по городу и коридорам Дома Блаженства, не смела залетать внутрь. Пришлось Хуа Чэну идти самому. Не то чтобы он был против. Когда он открыл дверь, чтобы зайти в комнату, Инь Юй в нижних одеждах уже сидел на циновке на полу, пытаясь войти в состояние медитации, но у него получалось совсем плохо. — У тебя руки дрожат, — сказал Хуа Чэн вместо приветствия, покачав головой. — И тело слишком напряжено до сих пор. Инь Юй поднял на него глаза, и его взгляд не понравился Хуа Чэну: темный и испуганный одновременно. — Господин градоначальник, — сказал он тогда, опускаясь перед ним на колени и склоняя голову. — Простите. Мне нужно было сказать вам, но я… я… вышел из себя. Они заслуживали смерти. — Почему? — спросил Хуа Чэн, хотя ему было совершенно не важно, за что Инь Юй убил этих несчастных демонов. — Они обманывали вас и нарушали законы Призрачного города, — ответил Инь Юй. — Я предупреждал их о возможном наказании, но они не хотели меняться. Насмехались над вами. Я разозлился. — Ну что же, ты помог им измениться полностью, — Хуа Чэн усмехнулся. — Встань на ноги, тебе не за что просить прощения. Я доверяю твоему суждению. Инь Юй сначала поднял голову, чтобы посмотреть на него настороженно и недоверчиво. Хуа Чэн кивнул. Вздохнул тяжело, всем своим видом показывая, что Инь Юй его утомляет, не исполняя приказаний. Инь Юй кивнул и поднялся на ноги. Из его движений пропала обычная плавность, они стали резкими, рваными, как будто он до сих пор до конца не вернул себе контроль над собственным телом. Хуа Чэн прекрасно помнил, что именно из-за внезапной вспышки ненависти Инь Юя и изгнали с Небес. А сам Инь Юй помнил об этом еще лучше, чем он, и Хуа Чэн был уверен: именно эти воспоминания добавляли напряжения поверх простой зажатости мышц. — Это было красиво, — сказал Хуа Чэн, улыбнувшись ему уже мягче. — И поверь, впечатлило не меня одного. Инь Юй криво усмехнулся. — Да уж наверняка… Теперь меня будут считать сумасшедшим. — Не будут, если ты станешь вести себя, как обычно, — возразил Хуа Чэн. — Если ты поверишь в то, что сделанное было лучшим наказанием. А я уверен, что так оно и есть на самом деле. Тебя будут уважать еще больше, вот увидишь. В Призрачном городе уважение невозможно без страха. Инь Юй улыбнулся ему криво и кивнул. — Но это сработает только в том случае, если ты сам будешь уверен в том, что поступил правильно. А для этого тебе нужно расслабиться и вести себя, как обычно, когда выйдешь из этой комнаты. И ты должен сделать это сегодня. Как можно скорее. Инь Юй отвернулся, посмотрел в сторону. — Я понимаю это. Вы видели, что я пытался вернуть себе спокойствие при помощи медитации. — У тебя плохо получалось, — хмыкнул Хуа Чэн. — Я бы даже сказал, отвратительно. Никогда не видел такой бездарной медитации. Он врал, конечно же — у него самого поначалу медитации не получались вообще и у него сердце скакало, как бешеное, стоило только закрыть глаза. Сколько лет ему потребовалось? Десять? Двадцать? Инь Юй поднял голову и сверкнул глазами зло. Хуа Чэн мысленно возликовал и наградил себя — он обожал моменты, когда Инь Юй злился. Выходил из себя. Разрешал себе темные эмоции. Инь Юй этого, напротив, не любил. Поэтому и возникали эти вспышки ярости, не подчиняющиеся рассудку. — Я попробую еще раз, если господин градоначальник позволит, — ответил он, быстро усмирив раздражение. — Не стоит, — Хуа Чэн отмахнулся, а затем мгновенно стал серьезнее. — Я могу помочь тебе, и поверь, сейчас принять мою помощь для тебя будет выгодно. Не спорь. Инь Юй посмотрел на него с сомнением, но все же кивнул. — Хорошо, — сказал он. — Что мне сделать? — Ляг на кровать. Инь Юй послушно отошел от него и опустился на низкую кровать, лег на спину, положив голову на невысокую подушку. Влажные волосы, заплетенные в слабую косу, он перекинул через плечо, и они черной витой лентой пересекали грудь, скрытую под тонкой белой тканью. Теперь Инь Юй смотрел на него уже спокойнее. Он доверял и ожидал помощи, даже не зная, какой именно она будет. Осознание этого согревало холодное, давно мертвое сердце, которое раньше оживало только тогда, когда Хуа Чэн думал о Его Высочестве. Хуа Чэн подошел, сел на бедра Инь Юя, прижимая его к кровати, и с усмешкой поймал непонимающий взгляд. — Господин?.. — спросил Инь Юй. — Демоны, даже непревзойденные, знают мало способов расслабиться, — пояснил Хуа Чэн с улыбкой и провел указательным пальцем по груди, от обнаженной ключичной ямки вниз, по кости, и нырнул в мягкое солнечное сплетение, отчего Инь Юй инстинктивно вздрогнул. — Если не помогает медитация, есть еще один проверенный способ. Хуа Чэн, глядя в темные глаза, медленно склонился к лицу Инь Юя и коснулся губами его губ. Поцелуй был достаточно чувственным для того, чтобы Инь Юй понял, что он говорит серьезно. Инь Юй выдохнул ему в губы и ничего не ответил. Но и отстраняться он тоже не собирался. — Я видел такое, несколько раз, — заговорил Хуа Чэн негромко, склонившись над Инь Юем и водя губами по мягкой коже на щеках и скулах. Его собственных щек и носа касались мягкие кончики ресниц, щекотали кожу, когда Инь Юй моргал. Он лежал под ним, напряженный, как деревянный, только дышал тяжело и моргал часто, и теплые выдохи ложились на кожу. — Сначала человек спокоен и невозмутим, а потом он приходит в ярость и крушит все, что находится рядом. Всех, кому не повезло оказаться неподалеку. Огромный выброс энергии, не оправдано ничем. Разве ты не мог убить их просто так, зарубить мечом? — Вы же сказали, что было красиво, — Инь Юй попытался отшутиться, но получилось неудачно, и он отвернулся. — Потрясающе, — согласился Хуа Чэн и снова поцеловал приоткрытые губы. — Многое в этом мире выглядит потрясающе, и что-то из этого опасно. Может свести с ума и даже может убить, если не взять эту силу под контроль. — Я не собирался этого делать, — Инь Юй мотнул головой. Интересно, он вообще осознавал, что Хуа Чэн его целует, или действительно воспринимал это лишь способом снять напряжение и ничем иным? Это было бы правильно, но… это задевало самолюбие. — Я разозлился. Я редко злюсь по-настоящему, и каждый раз это кончается плохо. Мне хочется убить тех, на кого я злюсь. Самое плохое, что я могу это сделать. Хуа Чэн рассмеялся, уронил голову, прислонившись лбом к горячему плечу под тонкой, почти ничего не скрывающей тканью. — Ты можешь, — сказал он, отсмеявшись. — И это не плохо, поверь мне. Даже полезно. Мне, тебе, всему городу. — Но господин… Инь Юй нахмурился, попытался возразить, но Хуа Чэн не позволил, закрыв ему рот еще одним поцелуем. И не отпускал губы до тех пор, пока Инь Юй не перестал сопротивляться и не расслабился под ним, разводя ноги шире, чтобы рука Хуа Чэна могла двигаться так, как ему удобно. И кажется, Инь Юй действительно воспринял это всего лишь как действенный способ расслабиться и переключиться. После он привел себя в порядок, поклонился и даже сказал спасибо. И его руки перестали дрожать. Только взглядом он предпочитал не встречаться, но Хуа Чэн посчитал, что для первого раза этого более чем достаточно. Он был почти уверен, что следующие разы последуют. Хуа Чэну не хотелось бы в этом ошибиться. Он не ошибся. Следующее Лунное Затмение, как жители Призрачного города окрестили Посланника Убывающей Луны в очень плохом настроении, случилось спустя пять лет. Хуа Чэн, конечно, привык ждать, но на этот раз утомился даже он. Впрочем, зная сдержанность Инь Юя, стоило поблагодарить судьбу уже за то, что оно случилось. На этот раз он ждал Инь Юя не в своих покоях, а в его собственной небольшой комнате. Даже угли разжег, чтобы помещение успело прогреться, и своими духовными силами нагрел воду в бочке для мытья. Вряд ли Инь Юй почувствовал бы холод, но тепло всегда действовало хорошо. Успокаивающе. Хуа Чэн подумал, издав странный смешок, что нагревать стоило бы не воду, а самого себя. Инь Юй ворвался в комнату черным вихрем, оставляя на полу темные капли крови, срывающиеся вниз с насквозь вымокших рукавов, и остановился как вкопанный, увидев Хуа Чэна, стоявшего возле противоположной стены со скрещенными на груди руками. Замер, тяжело дыша и не зная, что делать дальше. — Простите, — наконец сказал он. Горло было сухим, а голос — тихим и хриплым. Хуа Чэн вздохнул и подошел к нему в несколько широких шагов, сам стянул с лица маску, отбросив ее в сторону. Послышался глухой стук, от которого Инь Юй вздрогнул. — Прекрати извиняться, — сказал Хуа Чэн, проводя пальцами по бледной щеке, поднимая опущенную голову за подбородок, заставляя Инь Юя смотреть на него. — Это по-прежнему выглядит очень красиво. И я уверен, что причины, которые вывели тебя из себя, были вескими. Инь Юй прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Хуа Чэн поймал выдох губами и поцеловал коротко, но ощутимо. По крайней мере, он надеялся, что это было ощутимо для Инь Юя, почти целиком погруженного в свои эмоции, где прошлое смешивалось с настоящим. Поморщился от влажного и затхлого запаха крови. — Нужно смыть с тебя всю эту грязь, — сказал он, сразу же начав развязывать пояс. Инь Юй не сопротивлялся: кажется, все его силы сейчас уходили только на то, чтобы сдерживать дрожь в теле. Это было даже на руку Хуа Чэну. Когда Инь Юй остался обнаженным, Хуа Чэн взял его за руку — сейчас он мог себе позволить трогать эти пальцы свободно, пусть они и были почти такими же холодными, как и его собственные, — и повел за собой в соседнюю комнату, где уже стояла бочка с теплой, почти горячей водой. Инь Юй опустился в нее, и Хуа Чэн с интересом наблюдал, как оттаивает его застывшее лицо: сначала недоумение от того, что вода внезапно оказалась теплой, потом удивленный взгляд в его сторону, потом легкая улыбка, тронувшая бледные губы. Инь Юй был удивительно красив, когда улыбался, он словно освещался изнутри, даже сейчас. Жаль, что он редко ходил с открытым лицом, и в те моменты, когда Хуа Чэн видел его, выглядел серьезным, сосредоточенным, озабоченным делами. — Спасибо, — сказал он и откинулся головой на край бочки, пытаясь расслабиться. — Чем же я заслужил такую заботу от моего господина? Хуа Чэн усмехнулся и наклонился к его лицу, почти прижимаясь губами к уху: — Я просто ценю того, кто облегчает мои труды каждый день, — ответил он. Инь Юй снова улыбнулся и кивнул, принимая ответ. Хуа Чэн выпрямился и положил раскрытую ладонь на голову Инь Юя, перебирая между пальцами слипшиеся пряди. А затем надавил на макушку, погружая голову под воду. И если не считать напряжения во всем теле Инь Юя, которое мешало ему двигаться так же плавно, как обычно, он поддавался с легкостью, как мягкий металл, который гнется под пальцами оружейника — или ювелира. Принимает нужную форму. Хуа Чэн отпустил голову, и Инь Юй вынырнул на поверхность. Хуа Чэн намылил его волосы и вымыл тщательно, перебирая каждую прядь. Снова погрузил Инь Юя под воду, смывая с головы остатки грязи. Когда Инь Юй вынырнул и снова опустился головой и плечами на деревянный край бочки, Хуа Чэн положил руки ему на плечи, нажимая с силой, разминая все еще напряженные мышцы. Инь Юй подался вверх, к его рукам, склонил голову набок, чтобы Хуа Чэну было удобнее. Хуа Чэну было отлично. Он наклонился снова, прижимаясь губами к шее, и опустил руки ниже, погружая их в воду, мутную от черной грязи. Красная ткань широких рукавов двигалась в воде, как флаг на ветру, а тяжелые серебряные наручи скользили по бледной коже, все дальше вниз. Хуа Чэн не смотрел, он прижимался губами к шее и ловил каждый неровный вдох и выдох, довольствуясь ими, прислушиваясь и понимая, где лучше всего трогать. Это занятие было настолько увлекательным, захватывающим, завораживающим, что Хуа Чэн почувствовал досаду от того, что оно подошло к концу. Инь Юй выгнулся, грудь поднялась, и Хуа Чэн не смог удержаться, дотянулся губами до темной бусины соска и сжал губами, почувствовав, как от этого Инь Юй вздрогнул еще раз и затих. Опустился в бочку полностью и прикрыл глаза. — Благодарю за заботу, — сказал он. Вместо ответа Хуа Чэн усмехнулся. Может быть, просто потому, что не знал, что на это ответить. Хуа Чэн не лгал, когда говорил, что этот способ отлично работает, но и у него были свои недостатки. — Мне нужно одеться, — сказал Инь Юй все тем же тихим, спокойным голосом. Это спокойствие и раздражало. Не сильно, но то, что Инь Юй своим поведением в принципе мог вызывать раздражение, как и другие эмоции, было интересно. — Мне выйти? — спросил Хуа Чэн и сам с удивлением услышал в своем голосе насмешку. Это было плохо — он должен был лучше держать себя в руках. В конце концов, почему это должно его волновать? — Да, пожалуйста, — Инь Юй кивнул и повернул к нему голову. Румянец на щеках был почти таким же ярким, как одежды Хуа Чэна, но Инь Юй говорил спокойно и смотрел прямо, ожидая, что же сделает Хуа Чэн сейчас. Он на самом деле вышел и оставил Инь Юя одного. Тот явился спустя полчаса, одетый в новое ханьфу, идеально чистое. С идеально прямой спиной он поклонился и спросил с идеальной вежливостью, что господин градоначальник ему прикажет делать. — У тебя куча дел, ты и без меня знаешь, чем заняться, — Хуа Чэн покачал головой. Настроение у него не портилось уже очень давно. Он ничего не собирался с этим делать. С тех пор было еще несколько Лунных Затмений, которые заканчивались неизменно — в комнате Инь Юя, на его кровати, под звуки сбившегося дыхания и тихих вздохов. У него получалось все лучше и лучше справляться, не погружаться в жажду убивать столь безрассудно, немного оставаться собой даже в те моменты, когда он яростно рубил и протыкал демонов мечом. Это было хорошо — для самого Инь Юя, а значит, и для Хуа Чэна тоже. Но вскоре у него не останется поводов приблизиться. — Господин градоначальник, — коротко поклонился ему Инь Юй, зайдя в комнату и привычно увидев там Хуа Чэна. С рукавов по-прежнему капало черное, но если раньше Инь Юя это не заботило, то сейчас он посмотрел на темные кляксы на полу с явным неудовольствием. А затем он стянул с лица маску и начал стягивать с себя одежду. — Думаю, что сейчас я справляюсь лучше. Мне хватит простой медитации. Не нужно утруждать себя помощью. Это был неприятный момент. Хуа Чэн нахмурился. Хуа Чэн сомневался. Разве Инь Юй когда-то давал ему понять хоть жестом, хоть словом, что хочет его просто так? Ничего подобного не было, Инь Юй был превосходным слугой и знал, что нужно быть послушным, чтобы как можно скорее вернуться к своей работе, только и всего. И если сейчас он говорит, что ему будет достаточно простой медитации, чтобы привести в порядок эмоции и мысли, то… — Я хочу быть уверенным, что ты справляешься, — сказал Хуа Чэн, склонив набок голову и улыбаясь одним только краешком губ. — Я не буду утруждать себя сильнее, чем это необходимо. Правдой из всего, что он сказал только что, было лишь «Я хочу». Чего он хотел? Он и сам не мог себе ответить. Инь Юй посмотрел на него с полуусмешкой: точно такой же, как у него самого, понял Хуа Чэн. И покачал головой. Вздохнул так шумно, что звук слышно было даже на расстоянии нескольких шагов. Подошел и опустился перед ним на колени. — Ты опять делаешь это? — спросил Хуа Чэн со скучающим раздражением в голосе. Инь Юй поднял голову, глядя на него снизу вверх. — Я хотел бы поблагодарить вас, — проговорил он. Голос отчего-то стал суше, чем звучал до этого, как будто у Инь Юя вдруг пересохло в горле. Он потянулся вперед и взял руку Хуа Чэна, притягивая ее к себе. Коснулся губами тыльной стороны ладони, прижимаясь. Мгновение растягивалось. Хуа Чэн смотрел сверху вниз и пытался понять. Прикосновение все длилось и длилось, определенно превышая все пределы приличного изъявления благодарности, пусть даже и самого пылкого. Зачем Инь Юй все же оторвался от его руки, чтобы прижаться губами к согнутым суставам. Затем — к кончикам пальцев. И, отстранившись, посмотрел на Хуа Чэна снова, не выпуская его руки. Взгляд был вопросительным. Кажется, Хуа Чэн все же получил то, чего хотел — признания. Намек выглядел невинным, что спасало слишком уязвимую гордость их обоих, и при этом полностью прозрачным. Так почему он стоит столбом и снова не решается ни на что? Хуа Чэн тихо рыкнул, ужасно недовольный собой и собственной медлительностью, и сжал пальцы Инь Юя, которые до сих пор держали его руку. Вздернул вверх. И прижал к себе, обнимая за талию, не выпуская руки, которая оказалась зажатой между их телами. Инь Юй смотрел на него из-под полуприкрытых век, и на бледных щеках начинал проступать румянец. И еще… Хуа Чэну в бедро упиралось что-то твердое. Ну да. Что-то. Хуа Чэн усмехнулся, и Инь Юй покраснел еще сильнее. — Я принимаю такую благодарность, — сказал Хуа Чэн. Какую же чушь он несет! Ему нужно было собраться, взять себя в руки — в конце концов, это должен делать он, а не Инь Юй! Прежде, чем Хуа Чэн решил, что лучше не делать вообще ничего, он наклонился и прижался к губам Инь Юя. Поцелуй был ужасно, невероятно неловким и нелепым, и Инь Юй сначала ответил, а затем все же прекратил его. Хуа Чэн мог только мысленно поблагодарить судьбу за то, что мертв, а значит, покраснеть от стыда за себя он не может. И ему не нужно следить за биением своего сердца, которое могло бы выдать волнение. Он продолжал держать Инь Юя. — Господин, — позвал Инь Юй, опустив голову. Почти положив ее на плечо Хуа Чэна. Черных шелковых волос хотелось коснуться губами, и Хуа Чэн сделал то, чего хотел. — Да? — отозвался он после этого. — Кажется, вы держите меня слишком крепко, — сказал Инь Юй негромко. — Это проблема? — Хуа Чэн снова усмехнулся. Кажется, уверенность постепенно возвращалась к нему. Это было бы отлично. Превосходно. По крайней мере, он был в более выигрышном положении, чем Инь Юй. При любом раскладе тот все еще оставался живым человеком с очень человеческими реакциями, которые сейчас невозможно было скрыть. Хуа Чэн подумал так, и ему снова стало стыдно за себя. Инь Юй, даже будучи максимально открытым и уязвимым, пытается что-то сделать, а он сам? Идиот и трус! — Если господин градоначальник захочет, это может стать решением, — сказал Инь Юй, все еще не поднимая головы. Свободной рукой он погладил Хуа Чэна по шее под волосами — легко, осторожно двигаясь пальцами по позвонкам, обводя каждый. Хуа Чэн откинул голову, давая понять, что прикосновения ему приятны. Ему действительно было приятно, хоть и непривычно. Никто раньше не касался его так — сначала не хотели, затем не осмеливались. Даже теперь сказать, что ему нравится, было сложно. У него не повернулся бы язык. Вместо ответа он поцеловал Инь Юя в щеку, потерся о нее носом и почувствовал улыбку, от которой снова дернулось в груди. — Тогда оставьте меня сейчас. Мне нужно привести себя в порядок, — сказал он. Хуа Чэн отпустил руки, кивнул ему и вышел сразу же. За дверью он прижал ладони к щекам, чтобы убедиться, что они действительно холодные. Было похоже на позорное бегство, но возвращаться назад было бы еще более странно. Ему так казалось. Сейчас он не был готов. Сейчас ему нужно было охладить пылающую голову. Вот только раньше, чтобы остыть, он шел к вечно прохладному, спокойному и рассудительному Инь Юю, а сейчас именно он и стал причиной его… Волнения? Возбуждения? Напряжения? Хуа Чэн мрачно рассмеялся и пошел дальше небрежной походкой. Это было хорошая, правильная маска, чтобы прийти в себя. И только когда добрался до своего трона, он рухнул в него. Кто такой этот Инь Юй, из-за которого он так волнуется? Всего лишь слуга, не более того. Тот, кто хорошо исполняет все его поручения. До того хорошо, что предугадывает многие заранее. Который выходит из себя от того, что безмозглые демоны говорят что-то плохое о его господине. Который расслабляется полностью только в его руках. Который прогнал его из своей комнаты, когда Хуа Чэн… что? Что он сделал не так? Все шло, как обычно, и раньше Инь Юй не был против. Не был против потому, что действительно нуждался в помощи. Теперь же он справляется с собой и без Хуа Чэна. Но Инь Юй целовал его пальцы. Был возбужден. Гладил по шее так мягко и осторожно, что его прикосновения едва различались. Хуа Чэн улыбнулся сам себе и покачал головой. Так легко было сделать вид, что он забыл все, не обратил внимания, не придал значения. Снова сделать Инь Юя просто слугой. Он не сомневался, что Инь Юй будет работать так же хорошо, как раньше. И так трудно было сделать вид, что ничего не было, когда он до сих пор чувствовал эти легкие прикосновения на своей призрачной коже на шее, под волосами. Ему нужно было отвлечься на что-то, но сейчас не хотелось ничего. Только снова почувствовать эти прикосновения и убедиться, что они действительно были. Так глупо и банально: купиться на простое тепло и нехитрую ласку. Так по-человечески. Он ждал Инь Юя, и время тянулось медленно. Когда тот наконец явился — белая маска, черные одежды, длинный, аккуратно собранный на затылке хвост, — Хуа Чэн жестом подозвал его к себе. Поднялся с трона, когда тот подошел ближе, и стянул с лица маску. Под ней лицо Инь Юя пылало красным до сих пор. Хуа Чэн поцеловал в щеку, губами ощущая жар под ними. Взял Инь Юя за руку и поднес ее к губам, целуя кончики пальцев, а затем прикусывая зубами каждый по очереди. Если румянец мог стать жарче, он стал. Инь Юй набрал в грудь воздуха, словно хотел что-то сказать, но все же промолчал. — Я тоже хочу поблагодарить тебя, — сказал Хуа Чэн и поцеловал в центр раскрытой ладони. Пальцы дернулись, касаясь лба, бровей, ресниц. — За что же? — спросил Инь Юй, и в сдержанном голосе проскользнуло любопытство. «За то, что напомнил мне о том, что и я тоже человек», — подумал Хуа Чэн, но это все еще звучало слишком жалко, чтобы быть произнесенным вслух. — За помощь, — ответил Хуа Чэн так серьезно, как только мог. И все равно рассмеялся в конце, глядя на удивленно вздернутые брови. Он потянул Инь Юя за собой, усаживаясь на трон вместе с ним. И все-таки поцеловал глубоко, так, как ему на самом деле хотелось. Он тоже очень долго сдерживал свою жажду. На этот раз Инь Юй его не останавливал.