Башня

Возможно, Эйден поступает неправильно - один из выживших говорил, что здесь, на Базаре, нужны добрые люди. Старый Вилледор буквально рушится на глазах парня: вечные войны с миротворцами, наплевательское отношение на все жизни, кроме своей собственной, грабежи, убийства, ненависть, доведенная до края, - этот город уже давно мертв, двери и окна наглухо закрыты, и через них не проступает свет, поэтому пилигрим не видит смысла даже пытаться поднять этих людей с колен. Да, базарных определенно жалко, - сидят, как птички в клетке, которым подрезали крылья, - но современный мир не щадит никого: либо убиваешь ты, либо убивают тебя. У Эйдена до сих пор бегут мурашки, когда он вспоминает первый день на Базаре. Никто не собирался ему помогать, парня просто вздернули к потолку в петле и оставили судорожно глотать воздух на виду у всех, трястись от бегающего по венам вируса и кряхтеть. Если бы не Хакон, который, какого-то хера, - идиот, не иначе, - спас парня от лап смерти, так еще и от превращения в ходячий труп, Колдуэлл сейчас бы не стоял на дощатом полу Базара и не разглядывал бы потолок. Эйден чувствует, что и с миротворцами не так-то все просто, но между Софи с ее ебанутым братом и Айтором он выбирает сурового, но честного военного. Конечно, он мог бы посоветоваться с Хаконом, возможно, вместе с мужчиной решить, как ему поступать, но бывший бегун сам сновал туда-сюда: то Карлу поможет достать какие-то вещи, то для миротворцев захватит очередной ветряк. А еще он любил постоянно шутить, поддразнивать, и вообще складывалось ощущение, что мужчина что-то скрывает. Почему Эйден до сих пор не прикончил этого засранца, не понятно. - Как дела, малыш? - динамик рации привычно хрипит, и Эйден воровато оглядывается по сторонам, поднося прибор ко рту, - лишь бы никто не слышал. Долбанное прозвище, за которое Хакон еще не получил по роже, а пилигрим каждый раз замечал, что ему, черт возьми, нравится, и сердце часто биться начинало. - Хватит орать в рацию. Ты так всех кусак в округе соберешь, так еще и я отдуваться за это буду. - Да ладно тебе, - мужчина мягко смеется, и Эйден буквально видит улыбку на его лице. - ты все равно на Базаре сейчас. И только не говори, что просто смущаешься. - Следишь за мной? Пилигрим намеренно оставляет вторую фразу без комментариев, но щеки и уши горят, поэтому парень выходит на свежий воздух. - Ты обо мне очень плохого мнения, Эйден. Парень хмыкает и цепляет рацию обратно на пояс, на свое законное место. День близится к завершению, но у Эйдена слишком много дел, чтобы отсиживаться ночью в убежище под светом ультрафиолетовых ламп. Он осторожно открывает дверь, ведущую на улицу, и прыгает на крышу стоящей рядом машины. Даже и не верится, что эта малышка когда-то пересекала городские дороги с огромной скоростью. Ночью за пределами стен Базара или убежища миротворцев действительно опасно: крикуны, орущие в радиусе нескольких десятков метров при любом чихе, ненормальная концентрация кусак на один квадратный метр, прыгуны в одиноких домах, выскакивающие на тебя из неоткуда, и темнота, в которой почти ничего не видно. Эйден, как и всегда, по неосторожности цепляет ногами жестяные банки, когда пытается проползти мимо опасной группки зараженных, и срывается на бег, как только замечает открывающийся рот ненавистного крикуна. Паркурить, почти чувствуя, что в спину дышат голодные монстры, не очень то удобно. Можно и подскользнуться из-за расторопности, пропустить поворот, собрать собой все углы кирпичных построек на крыше и чуть не вписаться носом в оконное стекло. Этот страх подохнуть по глупости и литрами выбрасываемый в организм адреналин только мешают, и Эйден чудом цепляется за хлипкий карниз, подтягивается и прячется в свете уфэшек, висящих у входа в чье-то убежище. Пилигрим громко дышит и сгибает ноги, когда несколько зараженных пытаются схватить его за штанину, но обжигаются о сиреневые лучи, и, недовольно рыча, отступают. Погоня прекращается. - Хэй, Эйден... - Хакон, как всегда, вовремя, - словно чувствует, что парень вовсе не спит, и тут же связывается с ним по рации. - Ты жив, парень? Колдуэллу сейчас говорить желания нет: кровь все еще бурлит в венах, как лава в вулкане, дыхание не хочет приходить в норму, а тело сильно ломит, но себе дороже ответить этому упертому мужчине, чем потом слушать часовые лекции о том, что, "блядь, не суйся на улицу ночью, убьет". - Не будь таким очевидным. Я не умру, так что не мечтай. - Эйден отчего-то улыбается, ухмыляется даже, и откидывает голову на деревянную стену постройки. Голос Хакона успокаивает, сердце перестает так агрессивно стучать, и парень внезапно хочет тихо, но нежно и трепетно позвать мужчину по имени, попросить прийти и побыть рядом. Приходится до боли закусить щеку и встряхнуть головой под какую-то очередную историю напарника. Эйден смеется, отвечает на увлекательный рассказ, морщится от боли в отбитых ребрах и задерживает дыхание, когда Хакон еле слышно начинает петь. Его бархатный голос плывет в воздухе, рисует незамысловатые картинки в голове, гладит по щекам, носу, вместе с ветром запутывается в волосах и играет на струнах души пилигрима, открывает невидимые замки к сердцу, обволакивает теплом и заботой. Хакон редко пел, - можно сказать, что почти никогда, - и каждый раз Эйден боялся даже моргнуть, пропустить этот поистине уникальный момент, спугнуть мужчину. Только завороженно смотрел своими небесно-голубыми глазами, ловил каждую нотку, слово, и грелся у костра. Или, как сейчас - жался у стены под светом уф-ламп. - Ты очень красиво поешь. - Эйден держит рацию настолько близко к себе, что, кажется, Хакон слышит его сбитое дыхание и начинает догадываться обо всем. Пилигрим, на самом деле, до дрожи в пальцах боится, что после его слов мужчина больше никогда не будет петь в его компании, возможно, замкнется и вдруг отдалится от парня, отпрыгнет от него, как от вспыхнувшего огня. Но динамик старенькой рации передает какое-то шуршание, треск, звон то ли стекла, то ли удара металла об асфальт и характерное ругательство из чужих уст. - Ты где там? - Хакон пытается перевести тему в другое русло, и как хорошо, что Эйден не видит его красных щек и бегающих глаз. Комплимент бьет под дых, но мужчина активно убеждает брюнета, - и себя, - что ни один нерв не дрогнул при произношении таких важных слов. Мужчина уже давно чувствовал себя не в своей тарелке: вечная беготня от выживших к миротворцам и обратно, косые взгляды и сплетни, отвращение в свою сторону за прошлое, одиночество. Эйден был для Хакона свежим глотком воздуха, поэтому каждый раз он позволял себе все больше и больше в его компании: то расскажет какую-то личную историю, скребущую когтями и так раненое сердце, то запоет или на ходу сочинит стих, тут же поделившись этим с парнишкой, то нежно огладит по щеке и плечу, когда Колдуэлл, забывшись сном после их вылазки, удобно лежит на матрасе, заменяющим нормальную кровать. - У какого-то убежища. Опять убегал от погони. - врать смысла нет, поэтому пилигрим не отказывает себе в желании поныть, почти как маленький ребенок. Радует, что Хакон молча слушает и не ворчит. - Я бы сказал тебе возвращаться на Базар, но шансов, что ты доберешься живым, крайне мало, поэтому кутайся в куртку на пороге убежища, ибо вряд ли тебя пустят. - Ну спасибо. Эйден выключает рацию, грубо пихая ее в карман; ветер задувает за ворот куртки и теплой кофты, пускает по коже мурашки, и брюнет медленно встает, отряхивается и прыгает на соседнюю крышу.

***

Эйдена буквально выворачивает наизнанку, когда он видит несколько трупов: кто-то потерял ногу или руку, один с головой, держащейся на честном слове, у другого кишки наружу. - Боже мой, парень, что с тобой? - Хакон хлопает напарника по плечу, пока тот чуть не выплевывает желудок со всем содержимым в ближайшие кусты, и искренне не понимает реакции: Эйден - человек, который отправил на тот свет тысячи зараженных, сносил им головы, разрубал толпы направо и налево, сейчас так отреагировал на какое-то кровавое месиво из некогда живых людей? Пилигрим кашляет, жмурится до белых пятен перед глазами и с благодарностью принимает из чужих рук бутылку с водой, залпом выпивая половину содержимого. Он сам не понял своей реакции, ведь каждый день видит трупы. Эй, организм, что сейчас случилось то? Парень неаккуратно возвращает бутылку владельцу. То есть просто со всей силы бьет ею в чужую грудь и тут же извиняется. Голова постепенно перестает кружиться, и в глазах уже не темнеет, поэтому Эйден выпрямляется окончательно и выдыхает. - Кажется, я начинаю стареть. - Кажется, твой организм дает понять, что ему нужен отдых. На слова Хакона брюнет только закатывает глаза и связывается с лидером миротворцев по рации. - Айтор, я нашел твоих людей, но они, мягко говоря, немного не в форме. - из динамика раздается вполне лаконичное "блядь" и благодарность за то, что пилигрим потратил свое драгоценное время на поиски. Которые, правда, ни к чему, кроме как к кучке трупов, не привели. Стоящий рядом Хакон задумчиво пинает камни под ногами, и когда краем глаза замечает, что разговор завершился, поднимает один камешек, маленький, пыльный, зеленовато-серый, и кидает его в парня, попадая в плечо. Эйден, не ожидавшись такой подставы, целую секунду тупит, а затем срывается на бег за рванувшим в сторону церкви мужчиной. Оба резво скачут по навесам автобусных остановок, фонарным столбам, машинам, быстро забираются по балконам и подоконникам на крышу. Колдуэллу каждый раз кажется, что он вот-вот догонит напарника, схватит его за капюшон и потянет на себя, чтобы после отомстить за этот выкрутас с камнем, но Хакон буквально выскальзывает из пальцев, как змея, смеется, смотря на недовольное лицо парня, - Эйдену кажется, что издевательски, - и вдруг резко тормозит у самого края, зажимая рот догнавшего его пилигрима, садится вместе с ним на корточки. Брюнет недовольно мычит в чужую ладонь, пытается убрать ее от своего лица, но после осудительного шика прекращает вырываться. Хакон показывает пальцем куда-то вниз, Колдуэлл прослеживает за этим указателем и замечает бандитов. Их достаточно много даже на пятерых человек, но что мужчина, что пилигрим, не сговариваясь, кивают друг другу и спрыгивают вниз. Драться с живыми людьми куда сложнее: они и уворачиваются, и сами ходят с битами и топорами наперевес, и, конечно же, они умнее бездумно ходящих по улицам кусак, хотя Эйден все равно называет бандитов безмозглыми. Ну вот не понимает парень желания бить всем проходящим мимо морды и жить буквально на улице. Перед глазами пролетает лезвие мачете и только оставляет царапину на переносице; Эйден в ответ хватает татуированного парня за руку и толкает в сторону, сшибая с ног. Хакон дарит этому парню перелом черепа, со всей силы наступая на лежащую на асфальте голову, одновременно с этим скручивает руки другому. Один из бандитов, стоящий на приличном расстоянии от мужчин и собратьев, очень метко кидает нож в голову Хакону, но, к счастью, не попадает: Эйден краем глаза замечает летящее в напарника лезвие и отталкивает его в сторону, получая ножом в предплечье. Бывший бегун отплачивает таким же нападением, но уже успешным, отталкивает ногой бегущего на него парня в платке, закрывающим половину лица, и помогает Эйдену отступить. Лучше он будет слабаком, сбежавшим в самом разгаре драки, зачинщиком которой и являлся, чем станет рисковать жизнью брюнета. Колдуэлл шипит и болезненно стонет, когда Хакон, спрятавшись с ним в какой-то квартирке, вытаскивает нож и тут же пережимает руку, останавливая кровь. Повезло, что лезвие не задело артерию или вену. Мужчина одной рукой шарит в своем мешке, - по привычке, выработанной суровой реальностью, он всегда носил с собой бинты, жгут, таблетки и прочие вещи, которые обязательно пригодятся в непредвиденных ситуациях, - перематывает чужую руку, предварительно приложив к ране кусок пропитанной спиртом марли, и завязывает аккуратный узелочек ближе к сгибу локтя. - Вот и все, - Хакон смывает со своей руки кровь и отряхивает ее. - жить будешь. - Спасибо. Обратный путь до Базара проходит в тишине: Хакон вынужден был расстаться с Эйденом и убежать по каким-то там своим делам, а сам парень уже с головой окунулся в захватывающие приключения и на сегодня ему больше не хотелось. Биомаркер на запястье привычно попискивал, а раненое предплечье периодически отдавало колющей болью, но вопреки этому пилигрим чувствует себя легко, и, наверное, это один из редких моментов в его жизни, когда прыжки по домам, борьба с одинокими зараженными и, в принципе, пребывание за стенами доставляют ему удовольствие.

***

Эйден резко садится на постели, часто дыша и вытирая холодный пот со лба. Ему снова приснился кошмар, который шел по пятам за парнем долгие годы, словно собственная тень. Сердце громко стучало в груди, и пилигрим сжимал в ладони ткань одежды под ребрами, глубоко вдыхал и медленно выдыхал, стараясь успокоить свой организм. Всего лишь сон, болезненный, пугающий, преследующий - побочный эффект, вызванный пережитыми экспериментами в детстве. Лампа, висящая над окном снаружи убежища, редко мигала сиреневым светом, и Эйден засмотрелся на эту игру теней, отвлекся от навязчивых мыслей, сжирающих разум парня каждый чертов день. У руки хрипнула старенькая рация, нехотя возвращая в реальность. - Малыш, ты спишь? - голос Хакона был каким-то тихим, хриплым, словно он только что проснулся или сильно устал, пробежав без остановки несколько километров. - К твоему счастью, нет. - Отлично, - раздался шорох, приглушающий бормотание мужчины, но даже так Эйден услышал привычные "черт" и "да где же...". - как раз нужна твоя помощь. - Где ты? - В одиноко стоящей заброшке на западе от Базара. Примерно в 500 метрах от него. - Понял. Пилигрим протер глаза, отгоняя сонливость, и встал, накидывая на плечи куртку и хватая лежащий у стены мачете. Если Хакон опять оказался зажат в угол кучей зомбарей или бандитов, то Эйден его лично прибьет. Мужчина всегда любил залезать в самую гущу, - почти всегда в одиночку, - за что потом часто расплачивался - в одну из таких вылазок его и укусил зараженный, любезно поделившись харранским вирусом. Правда, взамен он получил битой по зубам и ногой по ребрам, а затем Хакон просто превратил его в месиво из органов и костей, вымещая всю свою злость и отчаяние на уже бездыханной тушке. Радовало, что на тот момент и биомаркер, и хоть какая-то репутация в обществе у мужчины была, поэтому скитаться по безжизненному городу, задыхаться от приступов в страхе не пережить этот день, все время тратить на поиск необходимого продовольствия не приходилось. Хакон никогда не признается, что, на самом деле, был благодарен тем людям, которые, пусть и вели себя с ним, как последние ублюдки, помирать его на улице не оставили. Хотя мужчина еще припомнит Киллиану его выходку - он с Эйденом тогда чуть не сдох от кусак. - Ты еще долго? - Если будешь торопить, то вообще не приду. Хакон хрипло смеется и заходится сухим кашлем, который старается приглушить в рукаве куртки, но Эйден все равно слышит и хмурится. Ему сложившаяся ситуация ой как не нравится. - Если ты там подыхаешь и позвал, чтобы попрощаться, то я просто тебя добью. - парень не видит, но мужчина улыбается этим словам, стараясь удобнее опереться о стену. Как-то отшучивается, но сухо, вяло, и пилигрим ускоряется. Зданием, в котором был заточен Хакон, оказалось, мать его, логово прыгунов. На пару первых этажей, но все же. Брюнету приходилось практически не дышать, когда он пробирался сквозь комнаты с выбитыми дверями, и, конечно же, повесить фонарик на пояс, из-за чего дальше своего носа увидеть что-либо было весьма проблематично. Мужчина, на удивление, не заперся в квартире на самой верхушке, а предпочел спрятаться от монстров на несколько этажей ниже. Эйдену пришлось свернуть шею нескольким зараженным, чтобы они не подняли на уши всю округу, и взломать замок, - пилигрим отчего-то был уверен, что Хакон даже на ногах стоять не может, не то что подойти и дверь открыть. Как только последняя преграда, разделяющая напарников, была преодолена, мужчина предстал перед Колдуэллом во всей красе: ссадины на лице и руках, фиолетовая гематома на скуле, окровавленное плечо и слегка подранная одежда, местами испачканная кровью. Чужой или собственной - это еще планировалось узнать. Брюнет тихо прикрывает за собой дверь и садится перед Хаконом на колени. - Ну и что это? Даже в таком состоянии бывший бегун не отказывает себе в шутках и заверениях, что "все в порядке, не волнуйся, малыш". Все в порядке, я просто позвал тебя поговорить по душам, да? - Ты такой идиот, Хакон. - у Эйдена глаза на лоб лезут, но он старается не повышать голос: сейчас неподходящее место для ссор. Колдуэлл поднимается с пола и протягивает руку Хакону, помогая встать. Обратный путь до безопасной зоны занимает много времени, в основном из-за груза в лице храмающего мужчины, который каждые 5 минут кашляет и почти задыхается. Пилигрим заставляет напарника чуть ли не обнимать компактную уф-лампу, которую он прихватил с собой, и постоянно подгоняет его, подбадривая, что "скоро придем", "еще чуть-чуть", "давай, Хакон, ты справишься". - Только не кричи, пожалуйста, у меня голова болит. Тело мужчины перестает держать его, и, когда они оказываются в убежище, Хакон падает на матрас Эйдена, устало выдыхая. Раненое плечо сильно ноет, ребра болят, а порезы не устают периодически напоминать о своем существовании. Мужчина, однако, старается не показывать, насколько ему тяжело: тепло улыбается пилигриму, когда тот фыркает и уходит за аптечкой, болезненно щурится, пытаясь сдвинуться, сменить положение, но после легкого удара по предплечью сдается и позволяет напарнику позаботиться о себе. Эйден ворчит, обрабатывая ладони и лицо, покрытое шрамами, аккуратно наматывает кусок бинта на кровоточащий палец, невесомо касается синяка на скуле, - так, словно любое, даже легкое прикосновение может принести ужасную боль. Хакон замечает в голубых глазах плещущееся волнение и заботу и мягко сопротивляется, когда чужие руки пытаются стянуть с него верхнюю одежду, добраться до раны на плече. Колдуэлл, не желая церемониться, оттягивает ворот и внезапно останавливается. Взгляд цепляется за полосы шрамов, три, ровно идущие от левой ключицы вниз, под куртку. Характерные шрамы от кастетов, владельцем которых был только один человек во всем Старом Вилледоре и, кажется, даже во всем мире. - Это что? - брюнет пытается сморгнуть наваждение, но перед ним самая настоящая правда. Мужчина закусывает губу и отворачивается, цепляясь за чужое запястье. - Хакон, зачем... - Это был приказ Вальца. - Что?! Парень отталкивается от напарника и встает, отходит на несколько шагов, будто боится, что мужчина сейчас накинется на него с ножом в руках. - Я... я могу все объяснить. - карие глаза бегают по лицу пилигрима, боятся видеть эту нахмуренную мордашку в последний раз, и Хакон сжимает в руке одеяло. - Только выслушай, прошу. Колдуэлл борется с собой: он просто не понимает, почему Хакон не сказал ему, почему работал или все еще работает на Вальца, почему каждый день лгал, уверенно смотря в чужие глаза и даже, блядь, не собирался признаваться. Эйден ему душу свою нараспашку открыл, рассказал о всех потаеных страхах и слабостях, позволил относится к себе бережно, как к фарфоровой кукле, заботиться и сердце задаром отдал, а мужчина, оказывается, в броне непробиваемой, маске лживой, скрывающей всех демонов. Бессовестный лгун, сумевший приручить, возможно, самого недоверчивого, осторожного зверя. - Что мне объяснять? - парень сжимает и разжимает ладони, стараясь унять злость, успокоиться. - Тут все и так понятно. Хакон отрицательно мотает головой и морщится от новой вспышки боли в плече. Смотреть на него, беспомощного, раненого, умоляющего, как собственноручно топить щенка в озере, и брюнет только рычит, помогает снять куртку и обработать рану. Под тихий рассказ мужчины и редкое скашивание взгляда на шрамы от Лазаря Эйден перематывает бинтом плечо, после накидывая на чужую спину плед, вздыхает. Верить словам напарника не хочется, но сердце в груди жалобно ноет, и пилигрим, наверное, впервые решает довериться мышце, перекачивающей кровь, а не мозгу. - Ложись. - Хакон послушно устраивается на матрасе, и брюнет, если честно, удивлен. - Спокойной ночи. И только Колдуэлл собирается встать, как чувствует крепкую хватку на своем запястье и поднимает глаза. Хакон несильно, но, блядь, так уверенно тянет на себя, словно между ними не было этого напряжения и зарождающейся вражды. - Не уходи. - мужчина виновато скашивает взгляд куда-то вправо, словно только сейчас осознавая, что не имеет права касаться Эйдена, просить его побыть рядом. Это служит толчком к очевидно неправильный действиям, возможно даже, что смертельным. Эйден плюхается рядом с напарником, спиной к нему, и вздрагивает, когда чужая рука плавно обвивает талию и Хакон прижимается к парню, утыкаясь носом в шуршащую ткань капюшона. Впервые пилигрима не посещают ночные кошмары.

***

Барни оказывается тем еще подонком: только узнав, что Эйден использовал его и Софи для получения информации, а после любезно предоставил водонапорную башню миротворцам, парень начинает открытую, но подлую вражду. Он караулит пилигрима за углом одной из многоэтажек около Базара и четким ударом в голову вырубает Колдуэлла, уволакивает в свое логово, где привязывает к стулу. Эйден приходит в себя спустя минуту и не понимает, как он тут оказался, дергает руками в попытке высвободиться, но, к сожалению, безуспешно. Рация, нож, фонарик и прочая мелочь, принадлежащая брюнету, покоятся на столе в углу помещения, а к горлу неожиданно приставляется холодное острие кинжала. - Спящая красавица, наконец, проснулась. - Эйден не видит лица парня, но уверен, что тот ухмыляется. - Отпусти меня, Барни. Тот только смеется и обходит заложника, встает перед лицом брюнета, крутя в руках свое оружие. Эйден присвистывает, когда замечает под чужим глазом синяк и спешно наклеенный пластырь на подбородке. - Неужели не смог увернуться от кулака? - пилигрим скалится, радуясь, что кто-то хорошенько вмазал этому ублюдку, и его пинают в голень. - Заткнись. - Барни скашивает взгляд, недовольно рыча. - Твой напарничек не усвоил урок, вот и посмел поднять на меня руку. Но больше не сможет. Последняя фраза была пулей в небо: парень не знал, как именно Эйден отреагирует, - но ни разу не пожалел, когда увидел результат. В глазах Колдуэлла начала кипеть злость, брови нахмурились, а руки сжались в кулаки и слегка вздулись вены. Брюнет очень сильно хотел ударить довольную рожу напротив, но банально не мог пошевелиться, и Барни упивался этой властью, давил на болезненные точки. И пока что не понимал, что живым он отсюда сегодня не уйдет.

***

Эйден моет руки и лицо в одной из немногих речушек, где вода еще не успела напитаться химикатами, не кишила трупами людей и зараженных. Костяшки неприятно пощипывали, а пальцы ломило, и парню потребовалось приложить некоторые усилия, чтобы перемотать ссадины стерильным бинтом. Листва растущего рядом дерева приятно шумела, успокаивала, солнце грело землю и освещало широкие улочки. Пилигрим, однако, привыкший к ночной жизни, прятался в тенях домов, недовольно щурился от ярких лучей, перелезая с крыши на крышу. - Хэй, парень! - с соседней многоэтажки ему активно машет какой-то мужчина, и Эйден немного меняет свой курс, подходя к незнакомцу. - У тебя есть травка? - Простите, я не... - Ты это, не подумай, - мужчина виновато смеется и трет висок. - я не наркоман. Я лекарства из нее делаю. Действенные, к слову. Колдуэлл растерянно кивает и выслушивает длинный, нудный рассказ о том, как мужчина пришел к этому рецепту, как эта каша из всевозможных ингредиентов лечит чуть ли не все болезни в мире и "парень, если вдруг найдешь травку, принеси, хорошо? я в долгу не останусь". Подозрительный незнакомец чуть ли не на коленях умоляет, и Эйден нехотя соглашается. Остальной путь до водонапорной башни проходит в спокойствии - пилигрим по пути только помогает двум выжившим отбиться от кусак и доводит заблудившегося рядового до одной из баз миротворцев. На месте встречи его уже ждет Айтор со своим отрядом. - Опаздываешь, Эйден. - Да по пути мужик странный остановил. - и брюнет кратко рассказывает миротворцу о своих приключениях. Башня находилась в немного потрепанном, но рабочем состоянии, однако ремонт все же требовался, и сейчас пилигрим вместе с военными чинил забор, препятствующий проникновению на территорию зараженных, и устанавливал по периметру ультрафиолетовые лампы. Какой-то молодой паренек, - даже очень молодой, - рисовал граффити на одной из стен, кто-то натягивал колючую проволоку; Айтор руководил мужчинами, развешивающими флаги миротворцев почти на самой верхушке постройки и помогал укрепить одну из балок - работа шла полным ходом, и уже через несколько часов все было готово. Теперь на расстоянии нескольких сотен метров можно было заметить ярко синюю крышу и развевающиеся на ветру полотна ткани с отличительным знаком фракции. Эйден отряхивает руки от пыли и смотрит на небо, постепенно окрашивающееся в оранжевые и красные тона, на медленно плывущие облака и выглядывающую из-за них луну, которая ночью будет чуть ли не единственным спутником для пилигримов и компаньоном для плакальщиков, кусак и ревенантов. Брюнет прикрывает глаза, подставляя лицо прохладному ветру. Ветер нежно ерошит чужие волосы, заползает под полы куртки, очерчивает худой силуэт парня - он словно пытается запомнить Эйдена, его черты лица, шрамы, исполосившие лицо и тело, приласкать, успокоить, а после бесследно исчезнуть. - Малыш, чем занимаешься? - пилигрим вздрагивает и открывает глаза: Хакон тепло улыбается парню, поправляя висевший на спине мешок, немного наклоняет голову вбок и ерошит чужие, уже отросшие волосы. Уши Колдуэлла очевидно краснеют. Эйден смущенно потирает шею: не ожидал он встретить тут мужчину, да и выглядел сам парень, скорее всего, глупо. Но Хакон не подшучивает, не тычет пальцем в ребра, только тихо смеется и зовет брюнета за собой. Они поднимаются по лестнице почти на самый верх и выходят на импровизированный балкон, окружающий башню по периметру: от неминуемого падения с огромной высоты людей защищает металлический забор, укрепленный ребристыми листами из стали. Хакон опирается руками об ограждение и смотрит вниз на людей, снующих туда-сюда по территории, смеящихся, болтающих и пьющих пиво за столиком у навеса. Сиреневый свет вперемешку со светом от ламп накаливания придает этому моменту какую-то мягкость, спокойствие, будто и не было никогда вспышки вируса, эпидемии и Падения, почти погубившего человечество. Эйден встает рядом с мужчиной и выдыхает: они хорошо постарались, и сейчас это место выглядело достаточно уютно и безопасно, чтобы, наконец, расслабиться. - Как день прошел? - Хакон поворачивает голову вправо, на парня, впивается карими глазами в голубые, изучает. - Да ничего особенного, - брюнет улыбается. - наткнулся на кучку бандитов, нашел пару ингибиторов, грохнул Барни, а по дороге сюда какой-то мужик попросил у меня травки. Я что, похож на обкуренного хрена? Мужчина смеется и переводит взгляд на горизонт. - Барни? Ну ты, парень, даешь. - Не надо было меня злить. - Мне стоит начать волноваться? - Эйден оценивающе изучает Хакона, и бывший бегун даже немного пугается. Но через секунду чужой серьезный взгляд смягчается и губы растягиваются в легкой улыбке. - Я бы тебя тоже грохнул, но это такая морока. Шумят листья и миротворцы, разморенные выпитым алкоголем; на Базаре кипит жизнь, а Эйден, ведомый каким-то необъяснимым желанием, кладет прохладную руку на чужую шею, тянет на себя и целует - неумело, сильно прижавшись дрожащими губами к чужим, возможно, немного больно, но Хакон не жалуется. Прикрывает глаза, кладет ладонь на покрытую шрамами щеку, успокаивающе поглаживает и отвечает, раздвигая языком чужие губы. Пилигрим жмурится, впивается в шею ногтями и, после тихого шипения, словно извиняясь, отпускает, проводит подушечками пальцев по выбритому затылку, старается отвечать. - Предупредил хотя бы, малыш. - Хакон облизывает влажные и слегка покрасневшие губы и упирается своим лбом в чужой. - Я бы научил тебя целоваться. - Дурак. Мужчина хрипло смеется и вновь целует, - нежное касание, длящееся несколько секунд, - неотрывно смотрит на бледно-васильковую радужку, различает яркие искорки счастья в глазах парня, щекочет кожу дыханием. Они так и стояли почти на самом краю, защищенные надежным забором, не переставали друг друга касаться; Хакон целовал шею и ключицы пилигрима, изучал языком шрамы, пока Эйден сжимал губы и откидывал голову, ненавязчиво прижимая напарника ближе к себе. Мужчины были настолько увлечены друг другом, что не заметили взгляда, направленного на них. Айтор только закатил глаза, случайно наткнувшись на силуэты, которые он знал наизусть, и мысленно пожелал этим двоим как можно дольше быть вместе. И ушел к остальным отмечать маленькую победу.