***
Подходя к маленькому и ужасно уютному кафе, оборудованному для съёмок, я держала в руках два стаканчика с кофе. В одном мой любимый, чуть остывший капучино на миндальном молоке, а в другом — обжигающе горячий эспрессо. Без сахара, без сиропов и добавок. Только чистая арабика, крепкий запах которой уже заставлял взбодриться. Сколько бы времени не прошло, я всё равно переживала, чувствуя себя маленькой девочкой рядом с ней. — Bonjour Проскальзывая между людьми и с улыбкой говоря каждому приветливое «Bonjour», я наконец заметила её. На кованном стуле с резной спинкой и мягкой бордовой подушкой сидела женщина. В одной руке она держала сигарету, а другой медленно переворачивала листы, лежащие на коленях. Глаза её были закрыты темными очками, но было видно, как она вчитывается в текст, попутно поднося сигарету к чувственным губам. Её копну кудрявых коричневых волос то и дело касался лёгкий ветерок, и она легко, почти невесомо поправляла их рукой. Тот же ветер, что так и норовил затушить тонкую сигарету, донёс до меня аромат духов. Это был её запах. Фруктовые ноты мандора, нежной сирени и чувственный дуэт масел пачули. Стойкий, сладковато-цветочный аромат. И я готова была поклясться, что узнаю его из миллиона. Так же как узнаю и её саму. — Madame… Она подняла голову и улыбнулась так, как могла лишь она одна. — Ah, Marie! Я ответила ей улыбкой и подошла ближе, протягивая стаканчик с кофе. — Merci beaucoup. — она приняла его из моих рук и вдохнув аромат только что сваренной арабики, спросила. — Comment saviez-vous? — Gérard a dit que tu ne buvais que de l'espresso. — Il me connaît trop bien. — она аккуратно поднесла стаканчик к губам и, сделав глоток, в благодарность кивнула мне.***
Приятный полумрак зала окутывает со всех сторон, и я чувствую себя так спокойно, как никогда раньше. Она на сцене, и я смотрю, не в силах оторвать взгляда. С каждым её словом я, кажется, тонула в том чувстве, что поселилось в моём сердце с первой нашей встречи. Я пыталась сопротивляться, барахтаясь словно маленький ребёнок, который не умеет плавать, но как только я теряла её из виду и отплёвывалась от попавшей в рот воды, она снова настигала меня, и я тут же терялась в волнах, в одно мгновение уходя на дно. Она сбивала меня с ног, выбивая воздух из груди, и, как ни странно, я была благодарна ей за это. Я не думала, что это возможно. Мы не виделись уже восемь лет. Пару месяцев назад я отметила тридцать один в кругу семьи. С любящим мужем и маленьким, до ужаса похожим на меня, сыном. У меня есть всё о чём я когда-либо мечтала. Я достигла всего. Но не было и дня, чтобы я не вспоминала её. Женщину, старше меня на сорок один год. Мы так давно отдалились, но я всё равно хранила в телефонной книжке её номер. Я была уверена, что она давно его сменила, но все эти годы не смела удалять. Может, надеясь, что она когда-то позвонит? У меня не было объяснения. За эти года я поменялась почти до неузнаваемости, а она была такой же. За это время столько всего произошло: я стала мамой, а у неё родился внук. Но сейчас, смотря на сцену, я вновь вспоминала, как восемь лет назад приносила ей обжигающий эспрессо. Без сахара.***
Газ в пол и маленькие огоньки ночного Парижа слились в одну бесконечно длинную полосу. Она вспомнила меня… И теперь сидела на соседнем сиденье. Душа моя разрывалась от радости и печали. Я была счастлива и несчастна одновременно. Улыбка не сходила с моих губ, пока я пересекала очередной перекрёсток. Она что-то говорила, смеялась и всё так же поправляла спадавшие на лицо волосы. Я пыталась ухватиться за это мгновение, но понимала, что время ускользает сквозь пальцы. Пыталась посильнее вдохнуть аромат тех же духов, стараясь оставить его в памяти подольше. Я хваталась за него, но он, словно песок, улетучивался из моих ладоней, и я навсегда теряла его. И поэтому я почти до крови прикусывала губы. Я знала, что ещё пара улиц и я вновь потеряю её. Она улыбнётся мне на прощание и выйдет, хлопнув дверью, оставляя меня наедине с самой собой. Я включу музыку и, стараясь прогнать из головы мысли о ней, пронесусь мимо Эйфелевой башни, горящей тысячами огней, обгоняя уже порядком уставших и измотанных тяжёлым рабочим днём водителей. Я не могла её удержать. Не имела на это права. И поэтому лишь сильнее сжимала руль. — Quelque chose est arrivé? Я на секунду повернулась к ней и увидела, как она смотрит на побелевшие костяшки моих пальцев. Смотрела она обеспокоено, будто бы чувствуя ту недосказанность, что была между нами. — Non. — я улыбнулась и, перехватив руль, заправила волосы за ухо. Больше всего на свете я бы хотела рассказать ей, что случилось, но не имела на это никакого права. Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я не могу без него жить.***
Выпал первый снег. Своей тонкой пеленой он укрывал деревья в саду Пале Рояль, узкие улочки, а владельцы маленьких кофеен недалеко от Лувра, ворча что-то о вечно меняющейся погоде из-за которой болят колени, убирали стулья с открытых веранд. Парижане никуда не спешили, идя медленно и размеренно, вдыхая чуть морозный воздух, и улыбались друг другу, поздравляя соседей с первым снегом. Я не думала, что она позвонит. С нашей последней встречи прошло несколько месяцев и я даже не думала, что она вспомнит про меня. Увидев на экране её новый номер, который она дала мне в тот вечер, я лишь молча на него смотрела, боясь поднять трубку. Я не знала чего боялась, но это чувство заставляло меня оцепенеть, и только ворчание спящего рядом мужа заставило меня нажать на экран. И теперь я ехала по накрытому снегом Парижу, а в подстаканнике стояли два стакана — чуть остывший капучино на миндальном молоке и обжигающе горячий эспрессо. Я вышла из машины, и морозный ветер тут же заиграл с прядями моих светлых волос. По груди разлилась теплота. Я была счастлива. Счастлива от того что я просто была. Не нужно было никаких условий и причин. Я чувствовала, что ветер, заставляющий снежинки кружиться в быстром вальсе и ложиться на мои ресницы, это ветер перемен. Я чувствовала, как сердце моё стучало где-то под тёплой курткой, как лёгкие наполнялись свежим воздухом, а изо рта шёл тёплый пар. Я стояла, совершенно позабыв обо всём. Стояла и слушала, как ветер моих перемен шумно проносился вместе с проезжающими машинами, играл с голыми ветвями деревьев, трепал в руках проходящих мимо утренние газеты, щекотал носы детям под их заливистый смех и нещадно расправлялся с укладками идущих на работу дам. Поймав себя на том, что я стояла у машины уже очень долго, я заправила волосы за правое ухо и, придерживая стаканы, юркнула в подъезд, здороваясь с выходящим оттуда маленьким мужчиной в смешной шляпе, совершенно не подходящей погоде.***
Я обожала Париж. Его маленькие улочки, ресторанчики, где можно было купить самый вкусный в вашей жизни кофе и съесть самую свежую выпечку, его дома, стены которых видели не года, а целые эпохи. Я любила гуляющие под руку пары, смотрящие друг на друга с нежностью и безграничной любовью, скверы и парки, фамильные магазины с выцветшими на солнце козырьками. Любила то ощущение спокойствия, что дарил мне этот город. Кто-то когда-то сказал, что для того чтобы полюбить город, нужно посмотреть на него глазами того, кто его любит и кого любите вы. Так случилось и со мной. Я никогда не забуду день, когда она показывала мне Париж. Я смотрела на неё, теряясь в её бездонных тёмных глазах, улыбалась, и чувствовала как влюбляюсь. И в неё, и в город. Красота Парижа была сокрыта в каждом его камне, в каждом фонарном столбе, в каждой винтовой лестнице, по которой я поднималась. Я касалась руками перил, которых когда-то может касалась оперная дива, сбегая вниз, чтобы поехать на премьеру, или талантливый художник, бесконечно ждавший пока дверь его возлюбленной откроется перед ним. И вот уже я жду, пока откроет мне дверь она. Длинный коридор, расходящийся в разные стороны словно лабиринт, просторная и очень светлая гостиная. Расставленные на стеллаже книги в тёмных переплётах. Мягкие диваны и кресла. Низкий столик с парой фотографий дочерей и полной пепельницей. Коллекция винила, сложенная аккуратной стопкой рядом со старинным граммофоном. И даже милая женщина, открывшая мне дверь, была будто бы частичкой этого дома. Она чувствовалась здесь в каждом предмете, в каждом миллиметре огромной квартиры. Я представила, как её руки поправляют подушки, как она садится в кресло и, устало прикрывая глаза, выпускает горький дым из лёгких, вслушиваясь в мелодию, нарушаемую лишь потрескиванием пластинки. — Ça va? — она вошла в гостиную, поправляя волосы и улыбаясь мне. — Ça va. — ответила я. Я не знала, что чувствую. Может быть, я любила? Я не знаю. Я знаю лишь то, что, смотря как она протягивает мне сценарий своего фильма, я точно соглашусь с ней работать. Может потому, что я любила? Я не знаю.***
Да, я любила. Я поняла это совсем недавно, хотя прошло уже три года. Я никогда не думала, что мы сможем стать так близки. Нет, между нами нечего не было, да этого было и не нужно. Мне было достаточно того, что я имела. Достаточно было её улыбки, разделённой пополам сигареты, соседних мест в театре, звона наших бокалов и её смеха, разговоров за примеркой образов для съёмок, утреннего кофе, принесённого мной на площадку и премьерного показа, на котором она смотрела мне в глаза, сидя рядом и накрыв мою руку своей. Может, и она любила меня? Не знаю. Мы никогда не говорили об этом. Это было лишним. Я вышла из машины, стоящей в тени пожелтевшего дерева. Наступала осень, принося с собой холодный, пронизывающий до костей ветер. Под ногами шуршал гравий, и я шла. Кажется, что я могла дойти и с закрытыми глазами, настолько часто я бывала здесь последние пару месяцев. Я успела привыкнуть к чувству, поселившемуся в моем сердце. Стало ли мне легче? Нет. Станет ли? Я не знаю ответа. Серый и холодный камень — это все, что осталось у меня. Я поставила на него картонный стакан. Обжигающе горячий эспрессо. Ничего не поменялось. Теперь я пила только его и улыбалась, добавляя в стакан сахар, мысленно извиняясь перед ней за это, будто бы это было каким-то преступлением. Я знала, что мне придётся жить дальше и, казалось, больше ничего не доставит мне боли, но я ошибалась. Самым ужасным было разворачиваться и уходить, зная что кофе в стакане остынет, так и не коснувшись её губ.