Нить меж двух миров

****       Вечером уже, за ужином княжна спросила у Ивана о стражнике. Долго упрашивала, но служивый у её двери теперь караул нёс. Как-никак, а уже спокойнее. Без друзей было тревожно.       — Зачем тебе, Алька? Ясный Пингвин же есть… — фыркнул сын Муромца, давясь куском мяса.       — Вань, ну ешь… — Василиса покачала головой, не нравилось ей это. — А ты в самом деле чего удумала?       Девушка помолчала, выжидая. Слова всё никак не находились, и пришлось сказать правду. О неприятной встрече, о сватовстве каком-то. Видимо до богатырских игр случилось. А ей теперь что? Виноватой быть?       — Вы меня извините, но это уже ни в какие ворота! — Иван от удивления аж кулаком по столу ударил, подхватывая взлетевшую посуду. — Вот ведь… Зараза, Ясный Балабол.       Алия старалась успокоить атмосферу, заверила, что будет усиленно учиться, да и переменила тему к монументу. Это важнее.       — Братиш, я тут камень видела, тот который на площади стоял… Давай заменим его монументом? В память о защитниках Белогорья? — говорила с некой грустью, сердце-то чувствовало, и князь Горислав, и Илья Муромец не чужие ей были. А сколь ещё безымянных молодцев полегло? — У меня чертежи имеются. Сегодня сделала.       Иван согласился охотно, ему даже интересно стало. Вот эти все фигурки, оружие это он любил ещё в Москве. Тот факт, что пришлось за полгода научиться обращению с мечом его в каком-то роде обрадовал.       — Завтра с этим приходи. А что делать будешь, решила?       — Можно я пока у тебя поживу? Всего одна комната, мне много и не надо. Потом, может переберусь на окраину города.       Тут уж Василиса поднялась, смотрела на подругу недовольно.       — Алия, куда ты собралась? Оставайся. Это же твой родной дом. Добрыня его занял, когда… — вдруг осеклась понимая, что о смерти говорит. — Илья Иванович стал князем, ведь кровь перевелась. Так-то он должен первым мечником быть. Или воеводой.       Чуть позже Алька узнала, как здесь всё устроено. Старшие богатыри брали на себя обязанности воевод, мечников — охранных предприятий по современному, и дружинных командиров. Она правильно определила, что по старой должности Финист мог быть старшим в княжьей дружине, кем-то вроде капитана.       — Я до сих пор не понимаю, для чего всё это так сложилось? Жила ведь спокойно, — княжна опустила голову на руки, стараясь особо не напрягать травмированную. — Ладно ты, Вань. Здесь твой отец был, но у меня давно семьи нет.       — Премудрое чудилко, ох, — Муромец вдруг подошёл ближе, обнял за плечи. Рядом обнаружилась и Василиса. — Сама мне говорила, что моя семья — это все вы. И ты тоже. Разговор окончен. Завтра пойдёшь с Васей, ткани на платье выбирать?       Алия примирительно улыбнулась и обняла друзей в ответ. И правда, неважно где и какая семья, родители аль нет, важно, что есть она. Белогорье, комната Алии Колосовой, 27 мая, утро.       Утром её разбудил вкрадчивый стук в дверь и спокойный голос. Алия уже не спала, читала, но верхнее платье накинула и открыла. На пороге стоял тот самый богатырь, что вчера к ней во дворе подошёл. Улыбнулся обезоруживающе, и в глазах отразилось что-то мягкое, медовое. — Княжна, прости, не разбудил ли, не потревожил? Димитрий я, меня прислали к тебе. Иван Муромец велел, чтобы на страже у твоей двери кто-то стоял, ну я и вызвался, — голос оказался приятным, было немного от шелеста листвы.       — Не потревожил. Димитрий, значит? Спасибо, что вызвался. Ты вот что… — Алька отвечала вежливо, да внутрь отступила. — Можешь службу нести, как привычнее будет. Только не пускай ко мне Финиста Ясна Сокола. Нечего ему тут околачиваться.       Мужчина кивнул понимающе, он успел заметить, что их старшой дружинник переменился за ту неделю, что над Белым городом корни властвовали. Да после ходил ни жив, ни мёртв.       — Сделаю, княжна.       Девушка предложила чаю, и за книги вернулась. Рядом умостился кот, поглядывал недобро на гостя. Пообвыкся и даже вниманием одарил, почуял, что хозяйке вреда чинить не станут.       — Бран, твою шерсть с кольчуги только огнём убирать, осторожнее, — согнала кота, прыгнувшего на колени к Димитрию, — А ты прости, служивый. Он у меня больно ласковый.       — Полно тебе, княжна, я животных люблю. Не мешает он, — в ответ искренняя улыбка. Через несколько минут богатырь поднялся и вышел за дверь, не забыл поблагодарить за гостеприимство.       Алия решила вспомнить обычаи древнерусского княжества и нашла в планшете нужные документы. Не зря пять лет назад интересовалась. Вопросов становилось меньше, но все равно выбрала несколько, спросит потом. За красками она так и не сходила, поэтому на том же планшете начала набрасывать очертания будущего портрета родителей. Надо отдать должное её памяти, до мелочей запомнила почти.       — А что если нарисовать здесь, а чуть позже пойти в Москву и распечатать на большом холсте? Краской не выветрится и за неделю… — вдруг обратилась к Брану и тот повёл ушами, словно с пониманием:       — Если бы ты говорить умел, эх… Столовая княжеского терема и портняжная мастерская, после — комната Алии Колосовой, 27 мая, вторая половина дня.       Половина дня прошла спокойно, пообедали вместе с Иваном, новости обсудили. Как оказалось, Галина действительно его родной матерью была. Но простить такую подлость, как убийство отца, Ванька был не готов. Думал ещё и занимался потихоньку делами, ворчал на бересту.       — Всё тут такое неудобное, чёрт ногу сломит. Алька, ты же Премудрая вроде. Может… Наколдуешь чего? — обратился с надеждой, но без толку. Девушка не понимала, как магией пользоваться. Алатырь трогать боялась, мало ли что станется?       — Давай-ка сам? Не выйдет, меня зови. Я малость понимаю, читала же «Войну и мир» в дореформенном варианте, — ответила быстро и улыбнулась:       — Да не кисни ты, прорвёмся!       С Василисой оказалось тоже легко. Разнообразием тканей и фасонов белогорские мастерицы не блистали. Выбор пал на хлопковое платье с рукавами-фонариками и вышивкой. Алия предложила ещё посмотреть варианты, и обрисовала в двух словах самый простой и красивый фасон, с накидкой. Подруге понравилось, на том и разошлись.       От книг её отвлёк шум за дверью. Кто-то настойчиво рвался пройти. Димитрий стоял как вкопанный, перегораживал вход.       — Не положено, — слышалось из-за стены, шелестом, скрежетом почти. — Не велено, прости.       «Ага, птица значит прилетела…» — усмехнулась Алька, поднимаясь с места. — Димитрий, помоги, коль не сложно.       — Княжна, тут к тебе Финист… Его пропустить? — глянул в приоткрытую дверь, взволнованные глаза выдавали, что тяжко ему против друга ратного. За спиной показалась большая тень, недовольная. Девушка помолчала недолго, и ответила:       — Один входи.       Богатырь втиснулся в приоткрытую дверь и захлопнул её перед самым носом старшего товарища. Финист остался в коридоре и непонимающе глядел на дверь. Ему показалось, что случилось какое-то действо страшное вчера. Княжна так просто не закрылась бы…       «Нашла себе защитника по сердцу? Авось выбор в Белогорье-то появился…» — горело мыслями сердце, а разум твердил, что разобраться надо. — «Горячей голове всё помеха. Единый раз проклял девицу и что ж сталось? Себе горше делаешь, не другим», — Финист развернулся и вышел.       Ввечеру на ставни опустилась птица крупная, хищник какой-то. Уж точно голова бедовая, раз отдохнуть решил там, где опасность рядом сидела, на солнышке грелась.       — Бран, вот знаешь, странные здесь порядки. Вроде тянутся двое друг к другу, а потом глядишь, и морок какой, — Алия сидела за чертежами, выбрали с Димитрием самые пригожие. И про случай с Аксиньей наслушалась до тошноты. Красавицей да умницей она слыла, вышивать мастерица.       — Эй, ты чего? Птицу не тронь, пусть себе отдыхает, а после домой летит, — едва успела поймать кота, но гость и головой не шевельнул. Смотрел золотистым глазом и всё тут! Оперение странным показалось, не орёл, не кречет, всё узорное, коричневым пятном по светлому.       — Ох, надо будет поучить тебя речи человеческой, а то ведь и поговорить окромя Димитрия не с кем, — Алия почесала серое ухо, и кот затих, мурлыкнул протяжно, соглашался.        — Хороший он… Наверняка уж и приглядел кого. А моя беда иная, сердце вернулось, теперь одно указывает, а головой-то я понимаю, что нельзя. Из-за ошибки чужой платить большую цену — глупость. Явился же этот Терентий с Аксиньей по моё счастье.        Хищник перелетел на подоконник, будто знакомое услышал. На сердце у Финиста гадко сделалось. Не сумел добром вызнать, обманом пришлось. А как об том сказать? Прогонит ведь, уже почитай взяла себе защитника, обещалась ведь господину Солнечному. Его, Сокола, выбрала!       — Знаешь… Вся эта история даже забавная. Финисту счастье тоже полагается. Может, с Аксиньей оно и лучше будет? Не осудят, что с иномирной связался, Ивану хлопот меньше, — девушка говорила, стараясь успокоить бешено рвущееся сердце:       — Вот только мне от этого хоть к колодцу глубокому беги. Смотреть противно. И к чему мне защитник? Только смех один! Живи с одной, а от зла другую береги… Нешто попросить господина, чтоб Карталя поставил рядом? Вернусь тогда домой, нечего тут делать.       Кот вдруг изловчился, вырвался и укусил хозяйку за палец. Мол, дурного чего надумала? Не нравились ему настроения такие, а сокол на окне и вовсе, что мёртвый сидел. Только скрежетал когтями острыми от досады. Ничего сделать не мог…       «Пошто ты слова такие говоришь? Аксинья? И что теперь, мне птицею к тебе прилетать? Не гони, остаться позволь», — вдруг щёлкнул клювом, да так громко, что Бран под лавку забежал. Княжна только смотрела на него, подозревала ли? — «Снова сердце болит. Я защитник твой, богами поставленный!»       Алии вдруг послышалось как кричит кто-то в голове её, рвётся. И больно, и страшно. Когда Марк умер, и то легче было. Не так противно. А может, она уже и забыла, как настоящее сердце болит? Сколько уж лет прошло. Вдруг сила какая-то злая к полу прижала, душит, руки выкручивает, в уши льётся страшной песней. Всего-то и смогла, три раза ударить кулаком об пол.       Бран тут же выскочил, стал кругами ходить, да не справился. Мечется кот, на дверь поглядывает. Не выдержал, завопил жалобно и в дверь то когтем, то боком. А ну, как есть кто, услышит?       Финист заметил перемену странную, да ему никак не обратиться здесь было. Только если кто пером его облик развеет. А у девушки лицо меняться начало, синеть. Кот в двери бьётся, не может никого позвать, а он… Горе-защитник, сидит да смотрит.       Над княжной появилось что-то тёмное, и Алатырь померк, словно силу утратил. Не выдержал Финист, влетел в комнату и закружил, силясь сбить крылом то, что никто не видел.       Зелёные глаза стеклянными сделались, невидящими. Альке до того противно было, что бороться смысла не оставалось. Жаль только так умирать приходилось. Её кто-то словно изнутри когтями рвал, больно.       — Улетай, не смотри! — увидела вдруг человеческую душу, вместо птицы. Круг, другой и чётко уж видать глаза васильковые. Финист? Он здесь откуда? Не может быть того:       — Улетай!       От крика пошатнулся сокол в воздухе, и упал, аккурат на грудь девичью, об Алатырь головой ударяясь. Запахло в воздухе кровью, неприятно, горько. Сердце, кажись, остановилось, только шум в ушах противный. Финист понять не мог, кому смерть пришла. Так и лежал бы, руками-крыльями обнимая девушку, да только отворилась дверь. Стражник торопливо убрал птицу в сторону и принялся Алию выручать. Из кармана выглянул маленький флакон живой воды.       — Княжна, ты чегой-то? Гляди на меня, дыши! — прошептал тихонько, водицей чудесной без толку было, но девушка оттаяла, медленно открывая глаза, в которых двоилось и плыло.       — Елена Гориславна, дыши, сейчас… Сейчас Колобок вернётся, — Димитрий говорил уверенно.       Финист лежал в стороне и смотрел беспокойно. Сил подняться и улететь найти бы, раз уж так справились. В бок, под крылом ткнулось мокрое. Бран, видно учуял знакомое, теперь подталкивал, прихватил за шиворот зубами и поднял. Взлетел сокол, крикнул протяжно и был таков.       Почти сразу же вкатился Колобок, за ним вошли Иван и Светозар. Хлеб толком не объяснил ничего, вопил истошно, следом звал идти.       — Ну чего тут… — Муромец застыл, увидев как сестра на полу лежит. В другое время посмеялся бы, точно картина: «Грозный царь и сын его, царевич Иван». — Она жива?       — А чего сделается? Алатырь защитил, водица живая силу восполнит скоро, — волшебник осмотрел девушку, и кивнул на кровать.       Димитрий сразу понял, перенёс девицу. Объяснил сбивчиво, что его кот позвал. У княжны защитник смелый оказался, людям всем в пример. Только Светозар хотел напомнить, что свидетель такой делу не поможет. Явился Микула с травой красной, посыпал коту на голову.       — Вы чего? Да я за хозяйку всех покусаю! — хрипловатое, почти злое шипение. — Здесь птица бывала, такая, как павлин, крас-с-сивая.       На него смотрели с опаской и удивлением, Иван даже по дереву стукнул трижды. Говорящих животных он ещё не видел. И хотел бы не встречаться с ними.       — Ай, вы ж всё одно не разумеете. Будете искать, покуда хозяюшка моя спит крепким сном.       Первым говорил Димитрий, хоть и в новинку ему было слушать чародейства. Тревожно сделалось: девица простая, ласковая, а приключилась беда.       — Была птица, сокол. Я захожу, а он лежит, будто крылами обнимает. И навроде плачет жалобно, клювом щёлкает.       Иван смотрел на него во все глаза, да соображать начал. Кто мог ещё такое утворить? Только один охотник и есть.       — Ясный Страус? Небо над посадом и лесом, затем изба Финиста, 27 мая, вечер.       Финист кружил над городом, над рекою ближней и рощей, где любил отдыхать да рыбу ловить. Ничего не радовало, в сердце страх поселился, а ну, как не сможет девица выжить? То странное чудище-тень никто призвать не мог, сам богатырь не злился, но и княжну понимал.       «Ох, только бы спасли…» — о себе и в мыслях нет, забыл, что и сам умереть может.       Сокол, конечно, выковал маску безразличия, но таким дурнем отродясь не был. Радовался успехам ближнего, жил подвигом ратным да помощью людям. Умел и сеять, и дрова рубить, а ежели нужда — избу справить. Одно только мешало — заключение его каменное. Недолгое было, три месяца, но уж больно тягостное. Для души свободной самое пекло, быть неподвижной, скрытой даже от солнца ясного.       Финист видел перед собой рыб и чудищ морских, что плавниками его оплетали, глазами пустыми сверкая. Иногда перед ним падал новый богатырь. Думать было страшно, что собратья переживают и он утешал себя мыслью, что спят они просто. Душа мол, птичья, только ему досталась, всё на свет рвётся. Утешал себя, вспоминая славные отроческие годы, мать родную, да отца. Тем и жив остался, а как пропала ворожба, вышел наконец из водицы постылой и скорее летать.       Долго кружил в облаках, на солнышке грелся да с другими птицами ворковал. Новостей-то накопилось! Так и прознал о новом богатыре, Иване чудном. Что был у Ильи Муромца сын, то все знали, да пропал. Финист тогда на заставе был у горы западной, Лысой, где часто Змеевичей видели. Нечисть ту и загнал в один из гротов, да закрыл великим камнем. С дружиною своею, но попался Варваре один, сталбыть, пока нечисть изводили прибрать их не требовалось, дали пожить спокойно. После на берегу морском свиделся с товарищами.       От пташек вольных и о князе Гориславе узнал, что убили его подло. Доброго правителя потеряло Белогорье, вот только дочка его исчезла. От соловушек слышал, что видели девицу такую у лесов южных, где гора Синяя стоит, на солнышке хрусталём блещет. Мол, живёт там знахарка одна, тихая.       Вороны задиристые сказывали, в топях болотистых видели кафтан красный. Кому верить, Финист не знал, и решил для себя тоже: княжна сгинула. Илья Иванович встретил его радостно, избу выделил, было всего вдоволь: и службы, и отдыха. Долго Сокол принимал новый порядок, с причудами да тарахтелками младшего Муромца свыкался. Чудное, а громкое… Летал иногда только меж горами, глядел на девиц разных. Южные леса не порадовали, там старица древняя обитала.       Что же он к девице иномирной чувствовал? Уж точно ласковой была, не задиристой, как Ванюша Муромец, но и чудной поболе. Дикой, осторожной и грустной, лишь глаза сверкали изумрудом лесным, сердце грели. Да только дело ли с иномирной девицей богатырю славному путаться? Потешиться бы разок-другой, как с прочими было, всё одно в свой мир собиралась, да не вышло, не свезло. И подумать нельзя было, а оказалось княжна это и есть. Обрадовался Финист вначале, что хоть кровь княжескую Варвара-лиходейка не до конца сгубила. Та ведьма постылая княгиней стала при муже, Добрыне Никитиче. Околдовала, видать.       Подумал после, что славно жить в Белогорье станется при такой-то власти, а он рядом будет, всё одно отец к тому и готовил. Нашёл бы ему невесту попроще, того и гляди, дочку воеводы какого. Елена была к разным диковинам и хитростям способна. Через топи провела их, когда цельных два богатыря бесполезны оказались, кикиморой заморочены. Да колдовство Яги не спасло, не пропустили топи знахарку. Так бы и сгинули, но и сами спаслись, и кикимору накормили страданьями.       Соколу горько бывало, когда Елена о своём мире вспоминала, о жизни прежней. Хотела уйти, но судьба иначе решила, а боги великие помогли тому. А уж что случилось несколько дней назад... После такого Финист злился на друзей княжны. Позвали ведь, да отпустили после одну! Чья ж свадьба была? И отчего Елена хотела жить в иной стране?       «Проку теперь мало, чего ж мысли мои сделают доброго, коль сам однажды проклял?» — подумал, уже человеком обращаясь. Остался в одной рубахе красной, доспех в избе лежал. — Идти надо в город, разведать. Поздно.       Летние ночи тёплыми были, а всё ж Финист от холодка неясного маялся, отгонял подальше мысли.       «Хорошо всё будет, Алатырь сильный камень, сбережёт», — успокаивал себя богатырь. И правда, у княжны защитников много, кот, Иван…       Обнаружил только, что по скуле кровь горячая будто бы текла, и голова кружилась. Смотреть прямо, смотрел, а всего не видел.       — Где меня так приложило? — удивился, уже дома, перед зеркалом мутным. Вспомнил, как от вида княжны беспомощной сердце рвалось, крылья не держали. Запах крови вернулся:       — Так это я об Алатырь? Ох, голова моя бедовая!