всё хорошо, пока я в запое и я живу у тебя, пока не допиты наши запасы вина
че? они вместе живут? это типа — девочки-мальчики-шипперы ликуйте, два долбоеба нашли друг друга? неа. кого-кого, а себя сережа не нашел точно. и как он вообще к бессмертных переместился в душе не ебет. а, знаете, интересно однако. но пешков на все свои «почему к нему нахуй это вообще типа что.» с комком в горле и тяжестью где-то в области правого полушария мозга отмахивается любимым и уже сводящим зубы похуй. стыдно даже. его, вроде, не звал никто? даже шмотки не забирал со своей квартиры. просто приехал вот так дня три назад, а на уехать назад сил не осталось. но ваня и не выгонял. он за рукав хватал наоборот, чтобы пешков не ушел больше. уходить не хотелось от слова совсем. но для приличия надо было хоть показать, что неудобно ему на ваниной шее сидеть. боялся, что заебывает. боялся, что из жалости только не прогоняет. валяться полумертвым в ваниной квартире, от стеночки-к стеночке пропахшей лавандой, ввалившемуся в нее внезапно сереже нравилось явно больше, чем в своих четырех стенах, сдавливающих так сильно, что дышать невозможно. хоть окна, хоть дверь входную настежь. стены давят. еще сильнее давит пустота этих ебучих стен. с появлением вани начинает давить где-то еще. внутри. что-то новое? именно. и пешков явно такому новшеству не рад. во всем надо искать плюсы — говорит с детства мама. надо искать плюсы — говорит физичка в душном кабинете во время лабы, которую сережа успешно проебывает в туалете. плюсы — талдычит всему классу математичка. но сереже так похуй. сережа так заебался искать плюсы. и минусы тоже. сам — минус ебучий — думает сережа. с кем бы он не встретился, с кем бы не общался — правило одно — не привязывайся. ни за что. ни в коем случае. нельзя. минус на плюс — минус. хоть где-то ебаная алгебра пригодилась. лучше бы не пригодилась. сереже теперь нельзя ни с кем. из-за него все перестают искать плюсы. становятся такими же. или не дожидаются момента и — уходят. справедливо — думает сережа. все верно, да. так и должно быть. кто хочет стать пустым телом, тем более рядом с таким же ничем не отличающимся? только ебнутый. это определенно. и поэтому ваня остается. себя он почти вытащил, остался только. сережа. оказывается сложнее, чем предполагалось. пешков еще слишком слаб, чтобы самому держаться за руку протянутую. его самого держать надо. и ваня держит. по крайней мере, старается. и сережа, кажется, не против? нетнетнетонжеобещал а как же правило? снова отмахивается. в русском же исключений дохуя? ему тоже можно наверное? невыносимо тяжело становится. и че это? кризис отношений? какой блять кризис, мы че любовники. — опять думает сережа. почему он вообще постоянно думает? от этого можно как-то избавиться? увеличить дозу успокоительных — как делать нехуй. только вот смысл. закинешь — заснешь — когда проснешься снова в голову ударит и опять «почему именно с ним», «ему похуй?», «помоги?». за неделю почти не разговаривают. сил нет. чтобы поток слов в предложения связать — это пиздец сколько усилий надо. над языком, не поворачивающимся вообще, и над головой разбитой и ноющей. ваня и так делает слишком много — думает сережа. разучите его думать. пожалуйста. сережа перестает в один день. и падает где-то у входа на кухню, напоследок проехавшись лбом по углу деревянной арки. сколько лежал? понятия не имеет. просыпается на кровати ваниной, вдыхая ту же лаванду от постельного. и, господибоженаконец-то, забывает о том, что можно думать. как же приятно оказывается жить, не забивая голову абсолютно ничем. только ваню не слышно давно. сколько дней прошло? сережа у вани, и сережа просто спит все это время, пока тот незаметно подкладывает под голову белые подушки, пахнущие порошком, ставит на тумбочку рядом стаканы воды и иногда осторожно накрывает одеялом. заботится? заботится — проносится в голове у сережи, когда слышатся невесомые и аккуратные шаги в его сторону. глаза закрывать больше не получается — и ваня проскакивает тихонько в комнату. окно открывает, боковым посматривая на свое горе полусонное. садится на край кровати и тыльной стороной ладони лба касается. — жарко, да? — почти шепотом, глаза в глаза. вауваувау ваня заговорил, надо случаем пользоваться срочно. не-за-мед-ли-тель-но. — не, нор.. мально, — после больше чем недельного молчания, работать связки видно не сильно спешат. — спасибо. сережа рот открывает, чтобы еще что-то, наверное, сказать, но только вдыхает и сглатывает воздух. но ничего. сейчас ваня точно что-нибудь придумает. — ты как? голова сильно болит? — как будто с десят.. с десятого упал.. вниз головой.. этажа, — переносицу потирает и хмурится — предложения составлять сложнее обычного, но он постарается. нужно кое-что узнать. ваня выдыхает и руки заламывает. нельзя его одного оставлять было. на себя злится. не смог уследить. сам вызвался — так будь добр нести ответственность за своего ненаглядного. спрашивают себя не раз — они вообще кто? знакомые? друзья? любовники? все на потом оставляют. в следующий раз узнают. ваня как-то вечером приносит очередной стакан воды. и рядом ложится. кровать двуспальная, и сережа влево сдвигается молча. внутри сдавливает и к ване тянет ближе. а стóит ли? в голове мелькает правило, ставшее на один-единственный-разочек исключением, и ваня мысленно отвечает — стóит. ночью глаза открываются сами, и тревога пробивает все тело. бессмертных разворачивается на спине и на долю секунды застывает, убирая с лица челку — разделяющего с ним кровать сережу передергивает судорожно. пешков воздух глотает, до белых костяшек в темноте сжимает простынь и точно-точно пытается что-то сказать. ваня вскакивает мгновенно и, обойдя кровать, около двери нажимает на выключатель. теперь он обязательно купит тот светильник в икее. и поставит рядом с кроватью. на всякий случай. убирает влажные кудри с лица и слегка по щекам хлопает. в руках тремор. у сережи глаза открыты — хорошо или плохо? на спине. — проносится у вани — паралич? слез ручьи на чужом лице и выбивающиеся тихие стоны-рыданья. бессмертных за плечи трясет сильно-сильно. страшно. слишком долго для паралича. что делать. паничка — думает ваня. с губ напротив срывается что-то похожее на «по мо ги» — это пиздец. ЧТОБЛЯТЬДЕЛАТЬ. в голову не приходит варианта лучше, чем трясущимися руками набрать ноль-три, но ваня и этому радуется. он еще стоит на ногах — значит все отлично.
ты вызываешь мне скорую, меня трясет, и мне холодно.
ты так хороша, когда напугана.
левой ставя на громкую связь, правой держась за мокрую от соли щеку сережину, бессмертных прокусывает губы и сглатывает металлический привкус. у сережи цветные круги перед глазами и сильно плывущая комната. и ваня на груди. сдавливает очень сильно. дышать невозможно. как в моей квартире совсем, — думает сережа и пытается хоть что-то внятное произнести. из трубки вместо гудков наконец слышится трескучий голос работника, и ваня с груди поднимается, судорожно путаясь в словах, называя адрес. а дальше сережа не помнит. он точно был в сознании, но если бы его сейчас попросили до трех сосчитать, то он, наверное, вырубился бы от перегруза информацией. помнит только расплывчатые очертания ваниных острых черт лица, то и дело метающихся из стороны в сторону, силуэты синих костюмов с оранжевой полоской где-то в линии сгиба локтя и ванино горячее «дыши» в шею. таких панических атак у него не было давно. или это было что-то другое? этого сережа тоже не помнит. потом утром посмотрит длиннющий список успокоительных и, может, погуглит какие симптомы на них. прилично его так въебало. в районе четырех утра, по ваниным обрывкам фраз, синие костюмы уехали. в больницу забирать не стали — сказали такое бывает. это ничего. ничего — это трясущийся сережа. ничего — это такой же трясущийся ваня. ничего — ваня бы поспорил. точно не сегодня. бессмертных под одеяло залезает, холодными ладонями обхватывая лицо сережино. и в губы целует смазанно никак не засыпающего пешкова даже после чего-то больно вколотого в руку. утром обязательно разберутся — кто они. а сейчас сережа чмокает ваню в лоб и, прижимая к себе катастрофически крепко, кажется, начинает догадываться.