tell the wolf I love him

Когда безумец решит мраку присягнуть, Волк Северной звезды укажет путь. Родится неожиданный союз во льдах. Землю накроет холод, людей — страх. Волк откроет правду. Предаст любовь. Дитя пророчества — всё повторится вновь. Кто-то захочет взять, кто-то — дать. Кровью невинных окрасится водная гладь. И ради силы Волк свою убьет любовь Или убьёт себя, призвав дух Четырёх.

      Две зимы спустя Салим сидит на улице возле своего дома, и юное Солнце робко греет его лицо.       Вместе с холодами отступили и кошмары, так что сегодняшний день можно считать даже сносным, а, пока дети весело играют на улицах, словно не помня про ужасы конца Цикла, Салим не может не чувствовать себя благодарным. Все прошло. Проходит всегда. Просто человек так устроен, что ждет иногда вопреки доводам разума, даже зная, что ждать уже нечего. Чувства, влияющие на то, какой человек делает выбор, продолжают теплиться где-то внутри, как бы в силу привычки, даже тогда, когда предмета, на который они были направлены, уже нет, и заставляют еще долгое время сердцем тянуться к тому, что исчезло. От этого Салим устает.       Умом он понимает, что, забрав в ту ночь с собой часть его души, Джейсон спас всех от неминуемой гибели, но сердце ноет, не заживая, как пульсирует подо льдом даже в самую холодную зиму сердце самого Озера.       Умереть в ту ночь должны были Четверо.       Волк.       Орел.       Олень.       И медведь.       Но то ли и Пятому нашлось место над головами простых людей, то ли разбитое сердце тоже считалось, но так сложилось, что из всех них жив остался Салим. И теперь ему приходится любить за двоих.       Весна мягкой поступью крадется в Долину вот уже несколько дней: несмело земля сбрасывает оковы, обнажая прогалины, черные, жирные, напитавшиеся водой, все радостней шелестят голые ветви деревьев, птицы поют, готовясь к самому чудному времени года. В душах людей все еще слишком уж живы воспоминания, но и те украдкой здороваются с весной. Молодежь готовится к Инициации.       Они не знают.       Им никто не сказал.       Все будет идти своим чередом до тех пор, пока новый Безумец не проснется вдруг одним утром с черным пятном, испачкавшим мысли, но пока все в порядке. Все хорошо.       Салим слышит голоса на окраине поселения, но ждет терпеливо, ведь он знает, что Мервин по-прежнему не охотник долго болтать. Он бы и не пришел — люди нечасто встречают его теперь, но Салиму сегодня как-то по-особенному паршиво, а Мервин…       Говорят, что он чувствует тех, кто нуждается в помощи, а потому и приходит.       — Да будет урожай богатым в этом году.       — Здравствуй, Мервин. Садись. Рассказывай.       Да, Мервин все еще не охотник болтать, но только так они спасаются с тех пор, как для их любви не наступила весна — друг другом. Долгими, неторопливыми разговорами, как когда-то в укрытии у корней ели. Салиму рассказывать нечего. Салим, в основном, слушает.       — На могиле уже распустились подснежники, — как и всегда, Мервин неосознанно баюкает руки. Ногти на некоторых пальцах так и не отросли после того, как он до заката рыл ладонями мерзлую землю, ведь «Пятый дери дерьмовую традицию оставлять их в лесу!» Он хотел Джоуи того, на что надеялся и Салим — покоя.       — Тот олень больше так и не появлялся?       — Нет. Всего раз, но я знаю, что это был он.       — Я верю. Он бы тебя не оставил.       Они сидят молча несколько долгих мгновений, подставив солнцу испещренные морщинами лица. Прохладный по-зимнему, но уже ласковый Ветер-олень приносит с гор запах лежалого снега.       Снег Салим ненавидит.       — У Эрика все путем, обжился, почти научился быстро ходить. Хотя сейчас этой его палкой только грязищу месить.       Иногда Салим видит перед собой полные страха глаза. Иногда — окровавленный обрубок ноги и месиво кости. Но чаще Салим слышит во сне отчаянный шепот: «Где он, Салим? Он не ранен? Скажи, что с ним все хорошо».       — Я рад, что с ним все в порядке. Если вдруг увидишь его, передай, что мне жаль.       Мне так жаль…       — Передам.       — А что Рейчел?       — Живет. Правит. Ей до Луны повезло, что пацан светлый как репа. Никто ничего и не понял, а спрашивать после такого, ну… Сам понимаешь. Пол-улья недосчитались.       — Да уж…       Теперь вместе с запахом снега Ветер приносит и детские вопли. Поначалу Салим даже не обращает внимания — после битвы он едва ли не силой научил себя игнорировать крики, иначе сошел бы с ума, но, по мере того, как голоса приближаются, тревога растет в груди.       — Погоди.       Он прислушивается, жалеет о том, что никогда больше не мог ощущать все и сразу, потому что в разрозненных возгласах ему слышится до боли знакомое слово.       — Амулет! Мы нашли амулет!       Девчонка, та самая, что повздорила с Эриком у лошадей и осталась после всего жить на юге, бежит во главе оравы детишек и держит руку высоко поднятой. В ладони ее на шнурке болтается клык.       — Мы нашли его у реки!       — Озеро принесло его!       — Стойте! — Салим поднимается резко настолько, что дети пугаются. Медведь, разрисованный шрамами лет, вот кто он для них. Одинокий. Угрюмый. До ужаса напуганный каждой новой весной. — Я возьму?       Девочка не противится даже: она единственная, кто видел его тогда вместе с воинами и если не знает, то догадывается, через что он прошел.       — Мы нашли его на мелководье, — тихо поясняет она. — Это же не?..       — Нет.       Салим выдыхает.       На мгновение он снова чувствует все, в основном — пение птиц и запах талой воды, вкус сочных ягод и терпких грибов.       В руке у него лишь клык, самый обычный волчий клык с небольшой зазубриной.       Вокруг тепло и пахнет талой водой.       Начинается очередная весна.