***
после великого рассказа и пьяного осознания, как сильно андрей вляпался, особо ничего страшного не происходит. лишь плюс восемь часов в инсте к недельной статистике, набросок "клубники в декабре" (черновое название) и один мальчик из волгограда, приехавший в питер. — у вас в петербурге охуеть как круто, не как в москве или любой другой точке россии, – рассказывает кирилл, допивая кофе в простой кафешке у отеля. – москва, к примеру, больше стремится к чему-то сильно модерновому, куда-то спешит, куда только – неизвестно. в новгороде все пасмурно, и эта река в центре города будто ощущение разлома между его частями, что где-то все снова спешит, а где-то хорошо и как в девяностых – а то и в союзе, – но все это на диком контрасте. а у вас... у вас история, плавно перетекающая в развитие. не в центре стоят эти башни, а там, на окраине, чтобы не портить целостный пейзаж. — да, город на болоте творит чудеса, – ляпает андрей, совершенно не уважая новую родину. хотя, конечно, любит он петербург своими особенными чувствами, где на "я тебя люблю" ты посылаешь нахуй, но любя. — чтоб на каждом болоте был такой охуенный город, – подхватывает мысль кирилл, переводя ее в позитивное русло. кошмар, он такой светлый, и как вообще создает всю мрачноту вокруг себя? — как ты вообще с такой оптимистичностью создаешь свою музыку? – все же вырывается у него. — ну, знаешь, – лермонтов берется за уже пустую кружку двумя руками, рассматривая на ней узор, – я выливаю туда все, что не могу вылить в жизни. мне намного проще выпустить альбом, посвященный теме смерти, дну человеческой личности или навсегда невзаимной любви, чем говорить словами через рот, как сложно иногда приходится в жизни. может, это маска все, конечно, но, – вдруг запинается парень и сразу же останавливает поток слов. – бля, прости, что выливаю, я что-то подумал, тебе это знакомо, вот и продолжил этот монолог, – пряча лицо в руках, оправдывается он. андрей в ответ лишь молчит, отвернув голову от собеседника в сторону окна. в нем пасмурный питер, люди с разноцветными зонтиками и в потухших красках осени зимний дворец. в нем живет андрюша пирокинезис, который как никто лучше понимает слова кирилла, потому что, конечно, ему знакомо это двоякое творчество, отделенное от себя. только разница с лермонтовым в том, что его музыка – показатель человеческих грехов, что даже самые святые люди не святы полностью, а музыка пиро – выебистый концептуал, оторванный от целостной личности андрея, который в жизни то еще мефедроновое быдло, пишущее "лучшую осмысленную музыку современности" — в какой-то степени да, – чуть ли не шепотом отвечает андрей, пытаясь взглядом уже отследить официанта для оплаты счета. – но, думаю, это все, что я могу сказать в ответ. — значит я тебя раскусил? – с ухмылкой спрашивает, а лучше сказать подъебывает, кирилл, но тут же осекается об острый взгляд собеседника и моментально капитулирует. – прости. — знаешь, если тебе проще думать, что это так, – пожалуйста, я не против, – сквозь зубы цедит андрей, разрываясь между желаниями послать нахуй и понимающе обнять. только он продолжает тираду: – но в душу намеренно лезть не советую. потому что андрею самому проще думать, что в его душе он и сам разберет свой беспорядок, ведь лучше закрыть комнату на ключ и проглотить его, чем приводить гостей в этот хаос депрессивного расстройства в миксе с другими побочками.***
идут дни, недели, месяцы, кирилл больше не лезет в душу пиро, а только в штаны, а острие от андрея проявляется только в его клыках на чужой шее. и все хорошо, все как можно лучше: между ними приличная дистанция, которую кирилл мирно соблюдает, а андрей только радуется такому пониманию его психологии, и что кирилл даже не пытается пересекать границу, не ждет ее сокращения, – что за подарок судьбы, – только тянется нарушить ее сам пирокинезис, будто не он выстраивал и выкладывал золотым кирпичиком каждый метр между ними, каждое слово в монологах о закрытости андрея. парадокс, немыслимое в жизни андрея, ждите завтра метеорит и солнца в питере. — знаешь, я, возможно, впервые чувствую к человеку не только потребность его тела, но еще и чувств, – размышляет пиро, обнимая за плечи лермонтова. – удивительно, что ты делаешь со мной. — что, даже разрешишь мне лезть к тебе в душу? или все еще не советуешь? – язык у кирилла острый, развяз(ан)ный, и андрей знает все, что тот может сказать, но еще лучше – что делать им. — советую, – бросает он не задумываясь. и, после немой паузы, продолжает: – и я даже не разрешу – я попрошу это сделать. только если ты готов тонуть в этом болоте со мной, конечно. — я выстрою на нем самый красивый город, – смеется кирилл, вырисовывая узор (кажется, это сердце или хуй) на груди пиро. – или прыгну с разбега. — главное не забудь сделать сальто, – хмыкает в ответ. — оставим это профессионалам, – шепчет в губы парень, – я всего-то любитель в домашних условиях.