каллисто

      ночью очень тихо.       эту тончайшую нить всегда хотелось схватить, удержать, но не каждый мог бы это сделать, не повредив ее. она хрупкая, такая хрупкая и еле видимая, ее присутствие можно лишь чувствовать. не всякий мог бы это сделать, не всем доступна такая способность, но кому открывается возможность — те сразу смолкают, индивидуально оценивая естественную красоту.       жизнь — это миг. и каждый такой миг рядом сиял ярче драгоценности. он был дороже золота, лучше ветра в волосах, желанней свободы.       с ним все обострялось.       закатные лучи переливались медью в рыжих волосах и к ним хотелось прикоснуться, чтобы обжечься. рассматривать его издали, восхищаться, не дышать. ловить его пристальный взгляд — сродни окунуться в бурлящий кипяток, а лисью ухмылку — стать жестоко брошенным в мороз нагим.       я бы никогда не подумал, что смог бы укротить огонь. но вот он здесь, такой горячий и яркий. заставлял тянуться к его теплу, а сам благодарно грел, огибая вечно мерзнущие конечности своим спасительным пламенем. я хотел целовать его плечи и мог позволить больше, не боясь сгореть до тла от собственных чувств.       больно не было — мне нравилось плавиться от его прикосновений. я любил его руки, широкую грудь, светлые глаза, очертания губ. любил его нежность, отдавал всего себя общей страсти, мешая сахар с кислым соком.       я наслаждался его присутствием. каждая считанная минута до нашего расставания после нескольких часов поцелуев и танцев на палящем костре — всего лишь ничтожно нескольких часов, которых нам всегда было мало — были томяще мучительными. на дне его тихого омута отражалась вселенная — он и сам был этой вселенной. необъятный, внеорбитный, манящий своей неизведанностью. каждый, кто пытался изучить его, терял счет времени, путал пространства и сходил с ума.       любить его — опасное приключение. металлический привкус не раз сопровождал наши беседы, костер порой трещал громче, но дышалось все также спокойно.       я складывал письма с аккуратным почерком дальше от посторонних глаз, с упоением перечитывая родные строчки. хотел бы посвятить ему свои книги, да не только какие-то бумажки — он достоин всего мира. мир же не достоин его.       я готов посвятить ему свое существование, готов остаться в живых. желал узнать истинный облик жизни вместе с ним, опробовать на вкус, дать название цвету.       он был бы рядом.       та самая хрупкая нить обретала форму. она становилась куда крепче, четче, объемней. но также недоступна для внешнего мира — нельзя. боится быть уничтоженной жадным жалким отродьем.       и я боюсь. а он — нет.       я люблю его игру. из-под его волшебных пальцев доносились такие звуки, коих свет не слышал — и не услышал бы никогда, ведь он не позволил. самая прекрасная мелодия раздавалась в отголосках моей загнивающей в вине души, оживляя её.       «эта музыка напоминает о тебе» — я таял на месте от одной фразы спустя столько лет, проведенных в нескончаемой русской зиме.       я влюбился в него с первого танца и продолжал любить на расстоянии. вдохновялся его клавишными. они давали сил двигаться дальше, побуждали отчего-то верить в нечто светлое и ждать следующего дня. я был готов бесконечно целовать его, сгорать от ласк снова и снова, пока могу ловить пристальный взгляд и отвечать на лисью ухмылку очередным до слез мягким поцелуем.       нить оборвалась.       больше не было холодно.