*`p`♛`k`* They say, there is no remedy and no cure for me I couldn't seem to find a reason why I'm constantly alone And I'm going through the darkest season Remedy — Our Mirage
Так как он оказался в кабинете школьного психолога? Или это был местный психотерапевт? Какой по счёту? Почему все считали своим долгом запустить свои гадкие руки в безупречно сложенную нейронную паутину, филигранно разгоняющую по клеткам чётко выверенный мыслительный процесс?! Ну-ка, поглядим! Нервы шалят по-крупному точно готовы сорвать крупный куш, разбив оземь инстинкт самосохранения и простейший механизм восприятия тленного мира через призму критического мышления. По крайней мере, для Фушими Сарухико это значило всё и в то же время ровном счётом ничего. Два года минуло с тех пор, как отец Фушими скончался и пресёк их с сыном патологическую во многих аспектах связь. С самого детства Сарухико был неким заложником в своём собственном доме, разделяя с ненавистным родителем доведённый до безрассудства недуг. На пару с отцом его личный, интимный сорт folie à deux. Но голову кружил не только этот далеко не единственный факт. Помимо прочего смуту в существование ребёнка вносила эта пугающая чуть ли не седых волос идентичность. Точная копия. Дубликация, списанная с оригинала и ни в чём ему не уступающая. Вот и получается пожирающий себя и тешащий своё самолюбие Уроборос, не способный приспособить себя к ответственности за платоническое разложение. Фушими не переносил этого налетевшего на его заключение мора под названием «как две капли воды» и по собственной воли задал себе программу с режимами «атрофирования» и «асоциализации». Разве стало жиь легче? Ему чудилось волшебным образом, что у него как-то наконец получилось проложить себе туннель из родной обители. Однако. Он вёл по итогу в совершенное конечное никуда. Оставалось плюнуть на всё с высоты дирижабля и замкнулся внутри своей скорлупы. С горем пополам мириться со всей этой безнравственностью, царящей в застенках его особняка, изничтожая душу бесчисленное количество раз. Так разве это оправдание для феерично дубинноголового мозгоправа копаться в его отточенном наборе потерявших опору мыслей? В безупречно сложенной нейронной паутине, филигранно разгоняющей по клеткам чётко выверенный мыслительный процесс? Точно! Ему же передали весточку… типа привет с Того Света… Так может в этом весь сыр-бор? Вот за этим лешим разыгрывается весь анал-карнавал? … Теперь-то я понимаю, что этому недотраханному ублюдку совсем не стоило умирать. Но он сдох. И вероятно на этот раз я увяз ещё круче. Как же мне так везёт по жизни? Что это, мать его, было?! Видение? Голос был мужской… незнакомый, низкий, угрожающий… Аж до костей пробрало! И почему мозг до сих пор не может определить на каком это было сказано языке? Ведь не на эльфийском?! Точно не на японском, не на английском, не на немецком… Ладно. Допустим, это был английский… Я ведь не слетел с катушек, правда? «Hey… kid… listen… there are so many red flags. Now another one bites the dust, right?» Слишком многое под запретом. И вот ещё один поверженный в прах. Да какого же дьявола? Что за околёсица? «And let's be clear… I trust no one.» И, сказать по правде, я больше никому не доверяю. Вот, что я слышал, но я всё ещё не понимаю… Это был не мой чёртов папаша, да? Ох, если бы, да только хер там… Вот смотрю на этого мозгоправа и аж жалко его! Идиот, чиркнул по своей дебильной бумажке какую-то несусветную ересь. Тц, ну конечно, подобное со стороны априори выглядит как цепочка позитивных синдромов обыкновенной шизофрении… Мне наплевать на того ублюдка, сдох и сдох. Но… дьявол! Тогда… аж душа в пятки ушла… Могу ли я это вынести? Солнечные поля, похожие на золотую гладь, безукоризненную и ослепительную… Да какое мне до них дело?! — Тц, чёрт! Голова! Моя голова! «Так ты можешь внимать трели мёртвых, пацан? Весьма занятно… Эй, ответь мне на один вопрос, пацан, разве это не пленительно? Solar fields. Они существуют. Смекаешь?» — Тц, как же бесит. Пошла вся эта хуета собачья к дьяволу! Я просто хочу, чтобы никого не стало… И даже тех, кто дважды не сумеет больше умереть. «Только где?»*`p`♛`k`* Your sweet insanity is whispering in my ears My world is incomplete so I've fallen at your feet while you get back on your feet Good Stories — Annisokay
В голове лишь заела некая вспышка зловредным недугом. Ярче всех Семи Солнц, облачённая в благородный золотистый бархат, растянувшаяся до самого горизонта. Похожая на самую сердцевину развращающего слабый человеческий дух праведного огня. Такого, словно облачённого в мирскую, хоть и мёртвую плоть пламени с роду никому не удавалось увидеть, а вот меланхоличному мальчишке повезло. Он судьбоносно увяз в нём точно в болоте. Фушими, представляя из себя филигранную худобу, стыдливо отводил взгляд всякий раз, когда мужчина избавлялся от верха вплоть до того, что мальчишескую с выступающими жилами кожу начинал пощипывать холодный ветерок, а металлические кольца на мужской груди — маняще блестеть на сосках. Время от времени этот восставший из Царства Аида фантом-пиротехник позволял мальчишке слепо тыкаться носом прямо в раскалённую до состояния угольной бани грудь или ямочке между ключиц, но только лишь по прихоти «Его Величества, всё ещё сгорающего заживо в праведном пламени». Самоуправно нарушить их интимную идиллию Фушими и думать не смел. Он отрешённо водил взглядом по фигуре восставшего из мёртвых Короля, всякий раз перекрывая кислород первородному страху перед лицом, замаскированным под невиданную доселе катастрофу. Фушими никогда не сопротивлялся, даже если мужчина как от нечего делать задавал безбашенный темп и срывал с его заросших уродливой корочкой уст вой побитой собаки. Стоило им лишь пересечь грань, и юноша наловчился стойчески переносить все прихоти этого ЛжеКороля с магмой, разогревающей мёртвое сердце под грудой мускулов. Сарухико точно попал на какой-то чёртов перекрёсток, дороги которого уходили в некую фантасмагорию, под которую маскировался его личный «Сезон Ада с Самим Королём Огня». Скорее уж очень похожим на свободолюбивых монстров, сбежавших из Чистилища, а не на тех, которые всеми повелевают. Хотя была и вероятность, что «Повелителю Пиротехники» всё это приелось или он не испытывал интереса к подробного рода власти вопреки своей природе. Зато над не цепляющимся ни за какие принципы по жизни скучающим Фушими Сарухико доминировать был совсем не против. Да и пацан свыкся, по-настоящему пронизывая себя этой мёртвой отравой, тленом растекавшейся на языке, пока на тазобедренных косточках виднеется блеск чужеродного еякулята. Он искренне искал способы причинить себе боль, связать себя с этим малознакомым потусторонним уродом, обладающим паранормальными способностями, но порой скрывающего их от посторонних глаз, а Фушими ведь доверия так и не заслужил. Он привык… или… просто свыкся. Но руку держал на пульсе — пламя внутри мертвеца давало о себе знать без своего предводителя, но последнего не больно это заботило. Пироман как-то вскользь ко всему проявлял интерес, однако вопреки безразличию к южному человеческому существу, вопрошал низким, и в то же время шипящим как глотнувшее воды пожарище: «Эй, пацан, ты меня боишься?» Неконтралируемая дрожь не исчезла, но Фушими заставлял себя забыть о самой своей сути, не то что о плоти или думах о насущном. Он глотнул своей уже как шестнадцать лет заржавевшей крови, когда посмел врать самому себе. Причинил себе боль, затем в ход пошли пули, напичканные ею же, а ещё через время — принял на себя град. Но заживо хоронить себя не торопился. Сдался. Покорился. Ждал с беспощадно скачущим пульсом точно застрял в чужеродном теле пока уста не окрасятся в его личный буро-малиновый поток Эта-Аквариды. Ведь раз за разом раздирать до кипящей крови покрывшиеся свежей корочкой раны так абсурдно-нелепо-сойдёт-за-последнюю-стадию-копролагнии! А разве обмазывание собственноручно своих же фаланг пальцев собственной кровью не показатель полной юношеской невменяемости? Но когда его это останавливало или страшило?! Экстаз был сродни смертельному голоду. Красное — оно и внутри и снаружи красное, так почему же не освободить литры манящей бурой лавины от заключения в материю, потерявшую всякую связь с миром живых? К дьяволу все рубежи и ограничения! Смерти должен быть подвластен тот уровень энтузиазма, с которым на ближний свет стремится попасть один разрушенный до основания индивид, да такой, что не больно любящий этот. Но Смерть тешится, лукаво скрываясь за углом из искорёженных нейронов, обречённых доживать свой век калеками и рабами собственного заключения. Как же тогда не умолять Короля-пиромана о самой незавидной участи? Поглядим, может даже крупица его силы скормиться самолюбию земного подростка, корыстно давящего под ногами ревущий страх… «А эта сила внушает тебе ужас?» Но кто сказал, что тот же страх — не расползающийся по телу пожар? Так этого никто не отрицает, вот только огонь из самой Преисподней — та самая истина, до которой самому Богу как каракатице до ястреба. А на Фушими она свалилась как манна небесная. Теперь лишь стоило разве что наловчиться этим механикам и выйти на новый левл, начинающийся где-то с минуса ноль трёхмиллионных, если он, конечно же выживет. Но разве можно выкарабкаться из могилы неприкасаемым путём гальванизации этого адищенского жителя в придачу с этим чудотворным механизмом? Даже если что-то и оторвётся в процессе — поползёт. Ведь если это будет его низкоуровневая пиромантия — уже полдела будет сделано. Это же, дьявол его разреди, пирокинез! Так о чём речь? Он же не идиот какой-то отказываться от какого-то знамения, окажись оно однажды у него на ладони? Ради такого ему должно быть страшно до усрачки?! Пф… Так о каком страхе речь?! — Я хочу её, без обиняков, — мальчишка очень надеется, что лицо непроницаемо, а вот в сердцах облизывается словно отрывает от тела накопившиеся за все шестнадцать лет саркомы. «Хм-м… с чего бы это?» — Я не преследую цель заполучить трон или какую-то долбанную корону. Мне есть дело только до крови и плоти. «Радикально мыслишь для служивого смертности» — Поэтому мне нужна сила чтобы превратить её в бессмертие и погрузить всё в хаос. «Откуда такие Наполеоновские планы?» — Я просто от всего устал, включая кое-кого, о ком я позаботился бы с особым извращённым удовольствием… «Хм… так ты совсем не дрожишь перед такой мощью?» Ни в первую, ни в ту преданную забвению бесконечную минуту срывания с уст малодушного крика, тлеющего тенями на могилах и промозглой почве под кроссовками. «Серьёзно…?» Такому жалкому созданию разрешается лишь попрощаться со здравым смыслом, и так расшатавшимся в человечьем коробке за мгновение до падения в червоточину самого мрачного сезона в году — петлю времени без начала и конца. «А не помешало бы…» А на фоне бесконечной красной пелены пусть горит в изуверском пламени привязанный к уродливой земле эфемерный дух, что без передышки кровоточит карминовым соком, не оставляя от родного тела ни крови, ни костей, ни человечности. И вновь я поддаюсь на эти иллюзии, но тут слышу взрыв. Из ничего. Тогда откуда взяться взрыву? Хах, казалось бы… Даже не успеваю толком-то осмыслить его природу, как взрывная волна от него уже разносится электричеством по венам, ударяя по лицу истеричной пощёчиной. Твой голос распадается вне чертогов этой искорёженной вселенной как пахучий радиоактивный металл, щёлочью вгрызаясь в кожу, но предотвращая всякие попытки связать воедино раздробленный на осколки калейдоскоп. Ну почему же нельзя просто просуществовать хоть один чёртов день без переключения в режим берсерка?! Использование подобной фитчи не приносит никаких утешительных последствий, знаешь ли! Ах, я же говорю о Мисаки, так чего распинаться то? — Бестолочь Мисаки. — Ощетиниваюсь я, чуя сдавившее мне горло раздражение и скручивающий меня водоворот душной классной комнаты. Кажется, в этом полугодии у нас естествознание… На этой неделе ведь естествознание? Сегодня… В этом классе… Сейчас после полудня…? Мне всё равно. Я готов на всё лишь бы вытравить твои рожу и голос из своего сознания. Да кто тебе давал право в него лезть?! Отвали к дьяволу, будь любезен! Не околачивайся возле моей парты! Но ты лишь можешь пыриться на моё лицо, теперь уже привыкшее к ослепительному свету этой земной параллели и довольно стойко переносящее твою физиономию точно самую изощрённую пытку столетия. Ну вот он я, жду. Ты с этой рожей тут вызвался изгонять дьявола или как? Какого лешего тебя так перекосило? И пары слов связать не можешь? Да ты смешон! Хочется на тебя накричать. Просто сорваться, но мне ведь на всё наплевать, в том числе и на тебя. Так что проваливай на три буквы. А вот я останусь здесь и рано или поздно отойду от фантасмагорической пощёчины и впившегося в кожу радиоактивного мусора. А синяков не видно? И на том спасибо. Пошёл вон! Всё. Уже всё тело зудит. С каждым вздохом тебя всё больше, пляшешь на расстоянии двух шагов как бельмо на глазу. Больше не могу. Закатываю глаза и отключаюсь, внимая понемногу правилам этой убогой во всех смыслах параллели. — Эй! — Э-э-эй, отбитая рожа! — Заебал рожей своей мудачей святить с утра пораньше, долбанутый придурок! Опять какого-то дерьма нажрался и хер пойми зачем припёрся в школу святить своим унылым ебалом перед всеми подряд?! Пожалуй, по мнению самого Фушими, физиономия его была близка к ипохондрической этим заунывным утром. Значит ей как самому закостенелому мизантропу до самой Матери Терезы, словом говоря, уж точно никак не похвастаться скиллом возрадовать извечно огрызающегося на всех ни за что, ни про что Яту Мисаки. — Тц… вот же несчастье уродиться Мисаки, гляди стукнет кто, поди последняя мозговая извилина вылетит через одно место. Тут тебе общеобразовательное заведение, а не лепрозорий для худосочных имбецилов со словесным недержанием. И как ты только умудряешься находить от туда дорогу сюда, а, Мисаки? — Чё, блять?! В пизду пошёл! — Тц, видно же, что, обделённый умом, хоть кол на голове теши. — Сказал же в пизду иди или урою в нахуй, обдолбанный торчок! — Ну-ну, пофантазируй мне тут, бестолочь прямоходящая. Содержательный диалог, как всегда. Переговоры провалились. Ну и шут с ними. Так на чём он там остановился? На созерцании со стороны собственных растерзанных в кашеобразное месиво губ? Проклятье! С них ещё не стекают те идеальные до безобразия реки крови… Ничего, не проблема, это поправимо. Рано или поздно он увязнет в этой рубиновой жиже, оголодалым кровопийцей слизывая растекающиеся по фалангам капли. Тёмно-бурая корочка мешает как всегда. Так это тоже не вопрос! Нужно лишь поусерднее скрести ногтями по воспалённым губам, отстыковываясь от бренности включённого на полную катушку мира, даже если судьбоносным препятствием оказывается отравляющее своим существованием недоразумение с рыжими патлами и осоловелым взглядом, способного свести в могилу даже бывалого дебошира или матёрого головореза. Этот выскочка… уже у каждого в этом общеобразовательном учебном заведении в печёнках сидел. Кому-то такая встреча могла изгадить весь день, а вот Фушими лишь отмахнулся от недоразумения как от нечленораздельного шума, который транслировало сломанное радио. Короче, Сарухико в мгновение ока забыл, о чём говорил с бездельником Мисаки. Но не успел он даже перевести дух, как его тут же зашвырнули в центрефугу. Перед взором мир заискрился точно искры, выпрыгивающие из оголённых проводов. Сарухико не хило так запаниковал, потеряв равновесие и озираясь по сторонам. Он сглотнул, поняв в чём причина такой экстремальной реакции его растущего организма: из безбрежного неосязаемого пространства в его монохромному реальность ворвалось невесомое касание. Сарухико взмолился, чтобы ожога не осталось… через чур большого. Ладонь мальчика накрыла плена пожарища, вызывая колючий, но достаточно ощутимый импульс. В голову закралось нечто пугающее, точно над юношей нависло фантомообразное облако, впустившее в его беззащитное сознание что-то уникальное, похожее на сотни и мириады эфемерид, до которых безразличный ко всему мальчик потянулся сам. Не страшась сгореть заживо. Иссиня-чёрные волоски на шее встали дыбом, а Сарухико собрал всю волю в кулак, переступил через себе и к его огромному облегчению сдержал панический вскрик. Но даже это не помогло от погружения его ускользающего через пальцы больного сознания в чистый беспробудный хаос. … Сколько уже себя помню и не совсем, а с подобным мне ещё сталкиваться не приходилось. Ищешь выход из заунывного, монотонного лабиринта. Но всё же попадаешь в иной по итогу — построенный на пожарище канувшего в лету пропускного пункта на рубеже переселения душ. Понимаешь, что это — совсем не праздная прогулка. Приходится пробиваться вперёд через кашу, которую сам и заварил. Принимаешь малейшие изменения в поведении вашего нецелесообразного дуэта за лазейку своего больного ущербного сознания. Она — как первая путеводная вспышка среди гиблых звёзд в безмолвном космосе, перекраивающего природу вселенной. А потом — глядишь на пылающий впереди фитиль с лицом маразматика и душой ипохондрика. Но шлем на голову не надеваешь, всё ждёшь, когда её оторвёт на поворотах в центрифуге. Если такой момент вообще настанет вопреки законам физики. А так приходится как-то держаться, потеряв штурвал, а вместе с тем и управление. Но метаморфоза мироздания — далеко не конечный пункт назначения. Для сознания не нужны границы, как и для материи. Потому и для самой силы. Значит необходимо разрушить ненавистные рубежи. Безумно гляжу перед собой. Потому что у меня уже есть «рабочая схема», огонь — поддаётся, остальное — не так важно. Теперь чувству гарь от захоронений прошлых эпох — мусор, который оставляет после себя человечество, захламляя спрятанные в земной копоти фолианты. И я знаю, что грядёт, вероятно, оно идёт даже за мной, рыщет под обглоданными ледяным ветром ступнями. Напрягаю зрение и вижу, что в потёмках где-то на самой периферии замаячило нечто, чему даже в Царство Аида путь заказан, а вот земное пристанище для этого полимерного паразита — вполне себе вариант. «И оно восстало из-под земли», — в лучших многовековых традициях, и Голливуд тут ни при чём. Можно сразу на потеху этому созданию кровью выцарапать знак, гласящий о приближении пробудившегося под заколдованной горой недобожества. И готов спорить хоть на силу мать её земной гравитации, что это создание горит только потому, что оно такое уродливое уродилось в пробирке где-то около центра земли. Вон даже клубится паром, исходит тресканьем с макушки до пят как горка поленьев. Но ведь не обошлось без реагентов? А откуда в Аду сверхнавороченные… лаборатории? Даже допустим мобильные. Нисколько не ущербный и не умоляющий достоинства корыстолюбивый до мозга костей красноликий вурдалак, сотканный из такого пламени, что кажется живее и тираничнее всякого заглатывающего кислород имбецила. Мне бы утонуть прямо в нём, но такая функция в человеческом куске мяса не предусмотрена априори. Могу создать себе хоть оптическую иллюзию, но тут уже явно могу переборщить — слишком уж много на мою память выпало таких вот чудес, хоть мелюзгу из ближайшего двора корми, пока не полопаются сами от перенасыщения. Но монстр из старой сказки изворотится и сам заглотит кого нужно. Он избирательный и этим кичится сутками напролёт. Даже не ощущая течения времени. Завидно ведь. Так что лучше не думать о подобном доп контенте. Потому что самое вездесущее в его случае — это именно сила. Или даже её лавиноподобная сердцевина. И она затмевает буквально всех и вся. Она — тот самый огонь из самой Преисподней — «Его Роскошество», будь оно неладно — он-то и грызёт мою не стоящую ни гроша человечью душонку не по дням, а каждую неебически грёбанную миллисекунду. Мне уже не привыкать — напривыкался на чёртову дюжину жизней! Даже когда я ищу пристанища в покрытых святым духом застенках из какого-то угла точно завалявшийся у двух монолитных плоскостей заплесневелый огрызок да выглянет красно-рыжий вурдалак. Вот что за метаморфозы со мной происходят каждый раз когда я в его поле зрения? Или даже ближе? Совсем близко, так что дышать невозможно из-за оседающей в лёгких золы… На вкус ощущается совсем как террор — диковато даже для меня, но мне куда интереснее приноровиться к изощрённости методов обретения немыслимой силы… Так-то роптать на каждый камень преткновения не в моих правилах, но даже я не могу себе представить чего-то кошмарнее того, что уже со мной происходит…*`p`♛`k`* I see a face I don't recognize and the lightning in your eyes I feel it haunts me every time that you blame me Blame Me — Project Vela
Открываю глаза уже не помня себя, тесно прижамаясь затылком к шершавой плоскости, и от моего нерационального мятежного хода пламя на какую-то мили секунду замолкает, где-то скребя когтями на лопатках и рёбрах. На меня накатывают приступы боли и изнеможения. И как всегда всё забрано кровью. Задолбало. Можно остановиться? Вопрос не риторический — сверх глупый. Пожарище крадёт вокруг мой раскалённый воздух, окрашивая обзор в красную плену, вгрызаясь в кожу у виска до зудящей боли и урчащих где-то в глубинах сознания стонов. Но я себе приказываю не поддаваться совсем легко. Отвожу взгляд точно зрячее насекомое, срисовавшее собственную физиономию за незавидным физиологическим непотребством. В моём случае даже копролагния сойдёт. Она же не настолько возмутительна, как те ослепляющие вспышки, запах гари. Или даже грохочущий смех, пропитавший мою кожу насколько, что уже не ясно, где заканчивается питающаяся моей слабостью нежить из Преисподней и начинаюсь я, всё ещё не оставляющий попыток вернуть контроль хоть над какой-то крупицей этого коматозного трёхклятого тела. Я — не предатель! Ведь… так? Ну не точно не штрейкбрехер с дерьмом вместо мозгов, мать его! Правда…? Да мне, как-то уже до лампочки… Пламя на языке ощущается ярче солнца, свежее потоков ветра. И да, оно смешалось уже с моей кровью, так что немного кружится голова. Это — замечательный знак. Но всё ещё не уверен, для какой части меня… Однако, пожалуй, это — больше чем причина чтобы не пресекать эту гротескную фантасмагорию… Принявшую ипостась человеческой особи. Мне же это не привиделось? Какого-то мужчины с особенностями августейшей особы, а, ну да, куда же без этого удовольствия? А это ведь тоже не привиделось? Со смеху можно сдохнуть, но даже имя имеется… Кагуцу Гунджи… я ничего не путаю? И за каким хреном оно вообще нужно?! Я почти его не замечаю, но что-то в нём мне знакомо. Фиг с ним, это — дело десятое. Пироман продолжает внаглую черпать из лёгких запасы кислорода до скребущего по стенкам горла лимита, от которого уже не будет ни горячо, ни холодно. Останется лишь остро ощутимое присутствие скользящих внутри искр ослепительной боли, затягивающей на синюшней шее ошейник. Всякий раз мне всё дурнее и дурнее. Больно быстро выдыхаюсь. И не сказать, что этот Г… Кагуцу в восторге. Он — последний кто мне готов исполнить дифирамбы. Даже заупокойные. Глаза заволакивает соль. Я не совсем понимаю, что твориться, но какого-то хрена мужчина отстраняется. Он впивается в тощее увязшее в конвульсиях тело двумя горящими в прорезях глаз кристаллами, окрашенными в мерзотно-знакомую золотистую мстительную палитру. Вроде бы при иных обстоятельствах я бы даже залюбовался, но… У меня трясутся колени как у последнего труса. Из разбитого рта на одежду и кожу уже проникает красное семя потока Эта-Аквариды. Даже вон от зубов отдаёт бурым зловоньем. Молчание затягивается и удерживает от опрометчивости, нарушаемое моим предательским дыханием. Ни ниже на октаву даже сейчас, точно завело сумасшедшую трель реквиема. Оно невыносимо громкое, знаю. Надо успокоиться. Вдох. Выдох. Не так быстро, я же сейчас блевану! А ему всё с рук сходит! Кичится и скалился в моём-то присутствии, в моём-то состоянии. И его жар оставляет ожоги, даже изнутри, даже на изнанке. Бесит, что готов устроить ему вторые похороны! Может в этот раз стоит чутка растянуть? Будет неповадно, зато хоть не вся округа будет в курсе. Пусть тут и пустырь… Если это не происходит в очередной грёбанный раз у меня в голове… Нет, остановись! Дьявол! Блять! Я же сейчас свалюсь тут замертво! Точно мысли читает, недотраханная блядь, раз не ударила кувалдой под дых и вклинилась за раз всей длинной! Но как же непереносимо больно, до искр из глаз и треска костей! Да сдохнуть в разы легче, надышавшись выхлопных газов прямо из трубы! Не благородно, но прихоти не прикажешь. Или сразу виском о первый застрявший в почве булыжник! Лишь бы это прекратить! Да разве эта мертвечина понимает моё положение?! Может, пожарище мольбу, вырезанную на крови? Что ж, на этот раз — огромное облегчение. Как скала с плеч. Наконец-то в ней копится что-то от человека, когда она начинает двигаться прямо в такт под солнечным сплетением, растагивая становяшиеся с каждой секундой резиновыми мышцы. Ну и пусть, уже в печёнках сидит! Пусть она перестанет! Прочь! Ого! Услышало! Кто в этот раз? Пожарище? Кагуцу Генджи? Мёртвый выродок жалеет в этот раз попавшего в незавидное положение меня, орущего ему в хрящик, пронизанный чёртовой четвёркой колец. От этого прямо на поверхности становится легче дышать, ибо почти рухнувшее в Тартарары и спущенное с поводка сознание обессиленный я в лобби вернуть не в состоянии, пусть вспотевшие ладони и превратились в кровавую жижу. Я не брежу, как порой бывает, а с чутким пристрастием глотаю каждую солёную каплю пота, пока та не испарится на коже грёбанного мёртвого духа. Или мне так кажется? К дьяволу, ибо в присутствии такой иллюзии последним кощунством будет поднять свой неуместный щенячий бунт, тявкающий зудом под самой носоглоткой. Уж куда лучше давиться солёным морем и грызущими мышцы стенаниями и рыком. Кагуцу нетерпеливо отсылает меня прочь. Ублюдок отмечает так некстати, что я ещё легко отделался. Может я обнаружил чит-код и с его помощью будет целесообразнее добраться до той механики? На последок под кожу проникают пламенные всполохи, насыщаюсь кислородом пока не заболит в груди, не затрещит в рёбрах… Раны на губах чертовски больно заднят… Да сколько это уже повторяется?! От такой залупленности меня ещё как тошнит! Мне именно что неприятно всё это дерьмо. Телом. Да и психологически уже не выдерживаю. Неебически хреново попадаться вот так каждый мать его раз на какую-то кринжовую галлюцинацию, отдающую довольно реальными последствиями. Эта дрянь… Вносит свои коррективы. Мешает. Бесит. Привлекает нежелательное внимание. … — Чё припёрся? Да так… Препод немного охуел от моей рожи, когда я впал в какое-то идиотское подобие транса, поддаваясь на провокации галлюцинаций, от которых меня штырит похлеще всяких там курительных амфетаминов или мескалина. Да куда им до эффекта расширенного сознания! На мне уж так точно… Вот я и решил молча выйти из класса от греха подальше и подрубить очередной игровой сервак в уборной от нехер делать. — Ты как сгонял до гроба и обратно. Поднимаю на тебя мимолётный взгляд и узнаю себя со стороны. Так ты такой же, бестолочь… Пропускаю мимо ушей свист от невидимого пара, поднимающегося от твоей кожи, а затем — грохот сжатых до боли челюстей. Можно подумать, что я тут — твой личный сорт вселенской вражины номер один. Ну, это, как сам же и выяснил, не я сагрил твоего моба в пати, а потом расхерачил его так, что весь лут разлетелся по грёбанной карте, и какие-то левые НПС успели его похватать, в отличие от некоторых, не блещущих мыслительным процессом. Это же был не я, так что вали к чёрту на опочивальню. А то тут уже воздух невозможно потяжелел. Из-за тебя ведь… Эй, Мисаки, гляди, уже во всю лопаются лампочки и плитка на потолке. Неужто уродливый обросший плотью син вздумал отыграться на мне, этаком козле отпущения, и похоронить уже нас в этой незавидной гробнице? Хотя… куда там вздумалось, когда нечем?! Какой Мисаки — такие мобы. Перестань! Что ты творишь? Совсем рассудок потерял?! Хотя в его здравии мне больше не приходиться сомневаться. А у нас, оказывается, имеется не хило так чего-то общего. Всего-навсего какие-то паталогические отклонения! Едкая совсем незаметная полуухмылка дала о себе знать — редкая гостья моего бренного бытия. — Как же ты лыбишься! Ах, это?! Видимо, она мне совсем лицо перекосила точно шрамоподобное бельмо для глаз Мисаки. Что, тебе вдруг поплохело? Вот умора! Я бы даже впал в ступор от этого непонятного обилия эмоций на твоём лице, если бы не оглох… — Как же ты орёшь, — вибрации твоего голоса аж до моих пят достают, хоть нас и разделяет целая комната из прогнившей плитки. Как бы не сглазь, иначе ещё полопается от твоего воя точно паучье стекло. Или уже полопалась… а что тогда на очереди? За меня возьмёшься? — Тц… ничтожество… Вдруг замечаю, что ты посылаешь меня в одно место и включаешь воду, закатывая перепачканные в чём-то рукава и отворачивая ворот убитой в дерьмо школьной рубашки… — Эй…! Да на тебе живого места нет… вроде хочу озвучить сою мысль, но ты же ебанёшь мне по носу своим пиздецки-зашкварным хуком, а у меня заболят ещё и рёбра, потому что помру со смеху от кринжа во плоти. Тебе в пору переорать сверхзвуковой двигатель, а вот даром следить за внешним видом и словесным потоком природа тебя обделила. Как забавно и зашкварно! Ну вот честное слово! — Какой ты немощный, — у тела точно второе дыхание открывается, и оно пружинит к тебе на сверхсветовых скоростях, на финишной прямой остервенело, без тормозов хватаясь за раскрашенное синяками запястье, — придурок… — Угх! — Тебя сейчас прям как пиксельного сина дамагнуло, вон какую рожу скорчил. — Какого дьявола?! А-а?! Что за дьявольщину ты творишь?! Конченный мудак! Тут-то до меня дошло, что я хотел что-то… что-то… но уж точно не впасть в ступор при виде твоих искорёженных смятением и яростью черт лица, водянистых золотых охровых глаз или осиного огненно-рыжего гнезда на макушке. Всё такое до боли знакомое… Даже кровь под кожей бурлит магмой, переходя в остервенелое драконье дыхание. Нет, ты точно… — Отошёл от меня! — Только сейчас до тебя доходит, что руку надо спасать из моей цепкой хватки. Отдаёшь дань боевому кличу и коленом ударяешь в солнечное сплетение. Меня пронизывает вспышка боли как от сломанных рёбер… Хах, да ты на взводе, Мисаки. Мне даже нравится — заметно отрезвляет. Не успеваю рухнуть тебе под ноги, как ты сцепливаешь блестящие от пота ладони на моей шее, а затем — точно это тебе скорлупа грецкого ореха, со всей дури прикладываешь виском о ни в чём неповинную раковину… Всё перед глазами мутнеет и белеет одновременно, пока не достигает сочной красноты, приумножающей груз ватно-свинцового тела, оседающего на пол, завертевшийся внезапно калейдоскопом. В районе виска болит до солёной влаги на ресницах и трещит как продолжающий сбоить из последних сил дефектный диск с покорёженными гранями. С дужками очков придётся попрощаться. Ну удружил, Мисаки… Совсем с головой не дружишь, средь бела дня атакуя безоружного законопослушного… меня? Я ведь лишь хотел… Касаюсь своих почти затянувшихся ран под пластырями, щёлкая раздражённо языком и отмечаю, что неосновательно так не держу на тебя особо зла, ведь собака не может знать, что вгрызаться в тело малознакомого ей человека — не всегда правильно. Хотя куда там Мисаки да какой-то собаки… ну вот, кажется, я невольно запятнал пушистое достоинство каждой дворовой шавки… Всё же мои наблюдения недалеки от правды. — Как же можно было так ошибиться и принять тебя за человека, а не за псину… — из глотки вырывается ядовитый смешок, даже слишком уж неожиданно даже для меня, так что я уже через пару глубоких вдохов начинаю трястись от почти клинического смеха. А у тебя мурашки от всей этой мизансцены по коже, даже сглатываешь с трудом, когда я пронизываю тебя насквозь циничным совсем не праздным взглядом, задевая какие-то неизвестные струны твоей бандитской души — …которую давно пора было усыпить, а, Мисаки? Лишь чудом мне удаётся вернуть себе вертикальное положение, но я на тебя зла не держу, так что не ищи во мне родства с анакондой, готовящейся к молниеносному прыжку, способного перевернуть за секунду всю твою жизнь незавидного простейшего организма. — С-сук…ка, — слышу лишь твоё сбивчивое дыхание из какого-то угла, которое ничем не милосерднее того травмоопасного ора, — от тебя несёт… мертвечиной и перегаром, к-к-какого хуя?! Чем… ты… блять, занимаешься, выблядок? Ща блевану, не, ну… реально! Мертвечиной? Без шуток? Что ж, хоть какие-то крупицы наблюдательности некого немощного насекомого ещё теплятся в твоей черепке. Но это — не твоего москитного ума дело. Поэтому посылаю тебя в известное место между шлючих ног, а ты ещё и огрызаешься всей уродливостью рожи бразильской горбатки. Щёлкаю яростно языком, пока ты со злобой шакала лицезреешь моё физическое нахождение здесь, точно оно развеивает твоё заколдованное достоинство, перемешанное с идиотской гордостью моба-миротворца, впившегося последними целыми зубами в квест по избавлению мира от заразного мора-антропофага. Расслабься, тобой и в голову не придёт отужинать. Упаси Господи! Да никогда в жизни! Но твоя природная жестокость лишь усиливается с каждым моим вздохом, грибком отравляя мозг и жидкоподобной рубиновой жижей растекаясь по внутренностям этой керамической ловушки. Вот теперь мне ясно, что от твоей нечеловечьей ярости отдаёт… пурпурно-бурым, почти червлёным, а нет, всё же… Идеальным рубиново-красным. Именно так ты видишь всё вокруг, не сквозь призму розовых очков. Тебе глаза застилает яркая красная пелена подобно какому-то знамени или тряпке матадора — искусного и самозабвенного самоубийцы. Ты злишься словно уже не человек, скалишься по-звериному, распаляясь без тормозов. Так ты ещё сильнее смахиваешь на того типа… с красной аурой… Вот теперь настала моя очередь беситься! Настолько, что слишком поздно осознать, что на этом Мисаки мир клином сошёлся! Ну почему именно Мисаки?! Я должен быть тем, кто ближе всех к этой силе, пусть и никакой я не Король… поэтому лучше скармливай мне свою ненависть, а не жалость, потому что я-то найду лазейки заполучить самое желаемое! Посмотри как смеюсь в лицо твоей жалкой пародии! Что, уже представляешь как из всех щелей полезет пламя и не оставит от меня и мокрого места? Тебе тоже не чужда жестокость? Вот же заноза… Кто же сказал, что будет так легко заполучить этот огонь? Но тебе уж точно такая участь не светит! Даже роль пажа или шестёрки Мисаки не достичь, ведь он — не более чем простейшее, самое патологические явление, самый вредоносный баг в системе. И его надлежит аннигилировать пока мы ещё в лобби — даже не в начале игры. — Что ты мне сделаешь, Мисаки? — А-а?! Хватит тыкать в меня этим дерьмом вместо имени, конченный некрофил! — А то что? Обозлишься до смерти, а потом реснишься ещё более бесполезным и ни к чему не приспособленным мобом? — А то от рожи твоей сраной совсем ничего не останется, злоебучая ты блядь! Не надо меня провоцировать, потому что каждый раз, когда ты будешь думать, что задел меня, я не свалюсь, а буду твёрдо стоять на ногах и отплачу тебе десятикратно. За каждый твой выпад… когда ты будешь ожидать этого меньше всего… Но ты не строй теорий, почему я так хочу тебя смешать с грязью. Мне лишь нужно кого-то ненавидеть, повышая коэффициент враждебности, ведь иначе свалюсь замертво! Поэтому не вини меня, если покалечу тебя этим демоническим пожаром, когда заполучу его. Опять ведь поломаю твои планы, какой-какой у тебя там был левел? Мне интересно понаблюдать за тобой подольше перед тем как махнуть отсюда к чёрту на опочивальню, поэтому искажаю лицо в ухмылке, точно уродливым шрамом, и позволяю из глотки вырваться голосу, похожему больше на громыхание перегревшихся труб нежели на человеческую речь: — От самых немощных и отбившихся от стаи избавляются в первую очередь, такая очевидная закономерность работает даже для мобов, смекаешь, недоумок? Не вкачивай в следующий раз всякую ресурсозатратную хуйню раз ни бить не умеешь, ни пользоваться пошаговой стратегией. — Ах, ты…! Это ты был в пати?! А-а, Сарухико?! А ты не слишком охуел раз завалил моего перса на которого я убил целый херов месяц и двести часов прокачки?! — Я и пальцем не тронул твоего моба, — скалюсь на тебя теперь точно лицезрю своё родное отражение по ту сторону, но лишь с тем преимуществом, что мне пиздец как весело, — мне как-то параллельно было на него. Может, косвенно удалось его расхерачить, но я как-то не обратил внимания, уж прости. Был моб вкаченный, а теперь уже никакого не стало. Но не огорчайся, Мисаки, ты всё ещё превосходишь кого бы то ни было в одном исключительном только для Мисаки искусстве. Так что даже совершенствоваться больше не надо. Такими темпами скоро случатся две вещи: урок подойдёт к концу, а Мисаки — прожжёт во мне дыру своим испепеляющим взглядом, горящим такой сокровенной ненавистью, что будь моя воля, я бы её законсервировал. У меня ноги подкашиваются, в голову ударяет разряд какого-то неистового задорного возбуждения, похожего на припадок, а у тебя под кожей проступают вены и желваки, раскаляя воздух до ярко-рубиновой ядовитой поволоки, но всё же недоверчиво рявкаешь: — Да ты, блять, издеваешься… в какой такой хуете? Ты и про скейтбординг уже пронюхал? — Хм…? — Секунду обрабатываю эту совершенно никчёмную информацию, но надёжно запечатываю её на чёрный день. — Не, в слабоумии, — и наивности, пожалуй. Стоит только досчитать до трёх и вот он непостижимый момент. Мисаки слетает с катушек. Ну развлеки меня, я побуду на этот раз твоим партнёром по шоу. С проклятой трелью школьного звонка смешивается твой звериный вопль, которому стоит поучиться даже заядлым пустынным псинам, давящимся дрянным песком вперемешку с тёмно-бурой кровью. Но не реплицируй своего почившего сина таким бестолковым способом — я ведь уже весь этот кринж уже видел, от второго раза воздержусь. На этот раз ты слишком близко, тебя слишком много. Аж вселенная схлопывается вокруг и перестаёт существовать, как… и моё дыхание? Его же перехватывает! Какого же дьявола ты творишь, Мисаки? Лучше кончай с этим! Перехватываю без каких-либо трудностей твои руки чтобы слегка вывихнуть, только слегка, если такое вообще возможно, и чуть ли не окочуриваюсь от захлестнувшего с головой вопля, который уже превратился в изощрённое устройство пыток для моего слуха и твоих голосовых связок. Какой же ты отбитый кретин, Мисаки! Кретин! За каким хреном так вопить? Ненавижу в тебе эту почти животную ипостась! Ты ничего не можешь сделать по-человечески! Так что свали на три чёртовы буквы! Подальше от меня! Бесишь! Швыряю тебя на пол. Так-то лучше. Самое подходящее место для Хоть и никакого видимого вреда твоей и без того ущербной плотской субстанции не наношу, зато успеваю сохранить на ладонях… не просто тепло, а раскалённое до бела святило, словно поймал голыми руками огниво. Только вот незадача: подобному не место в цепочке химических реакций внутри живого организма! Что ты вообще такое? Это я тут умалишённый недочеловек?! От моего кривоватого полоумного оскала тебе аж поплохело, глаза вон уже из орбит вываливаются! Но мне уже как-то фиолетово, я лишь ошалело как после нехилой такой шоковой терапии пытаюсь прочитать непонятное послание, которое несёт в себе природа температуры моих ладоней. Может, мне уже на пару с тобой мерещиться какая-то противоестественная галиматья, слепленная наспех на Аидовых коленках? Да ну, ахинея всё это, я-то нормален… в некоторых смыслах. Но скажи, Мисаки… А мои руки… «За каким дьяволом они такие неебически ледяные?! Как у трупа, блять!» — Читаю на твоей фихиономии. «Блять, может я таким родился! За каким лешим я должен это знать?! Как вообще прикажешь отвечать на такой неебически всратый вопрос, а, Мисаки?!» — Возмущаюсь в сердцах, лишь чудом избежав ловушки, в которую затягивает меня злоебучая паника. … для тебя невообразимо холодные? Перестань уже таращиться на меня как на восставшее прямоходящее из ледяного Ада! Я тоже в шоке. Мы походу… как заточенные на контрастах бестолковые мобы, функционально противостоящие друг другу и идущие на поводу бездарно прописанного искусственного интеллекта… Эй, да ты горишь, Мисаки! Так и пылаешь. Но всё равно в янтарных глазах клубком сворачивается испуг. Как же я был слеп и не замечал этого раньше… Тебе… даже идёт. Разворачиваюсь чтобы махнуть на тебя рукой, уйти и размозжить эту реальность о первую мостовую, на которую набреду. Провалюсь в свой самый неебически мрачный кошмар, наплевав на всякие законы мироздания. А ты меня не остановишь, Мисаки, раз такой правильный и живучий? И ты всё хлопаешь глазами, но пристально так, точно ждёшь подвоха. И ответа всё нет и нет…*`p`♛`k`* I've come to expect the worst so don't tell me you put me first I'm terrified but not backing down overthrow your tainted crown Blame Me — Project Vela
«Хм… так ты совсем не дрожишь перед такой мощью?» Ни в первую, ни в ту преданную забвению бесконечную минуту срывания с уст малодушного крика, тлеющего тенями на могилах и промозглой почве под кроссовками. «Серьезно…?» Такому жалкому созданию разрешается лишь попрощаться со здравым смыслом, и так расшатавшимся в человечьем коробке за мгновение до падения в червоточину самого мрачного сезона в году — петлю времени без начала и конца. «А не помешало бы…» А на фоне бесконечной красной пелены пусть горит в изуверском пламени привязанный к уродливой земле эфемерный дух, что без передышки кровоточит карминовым соком, не оставляя от родного тела ни крови, ни костей, ни человечности. «Тогда тебе стоит однажды проснуться в менее альтруистичном мире, став человеком со звериным нутром или совсем перестав им быть…» Ах эти бредни о нежелательных побочных эффектах! «…и тогда ты уж точно не отыграешься даже лелея в рукаве Джокера»*`p`♛`k`* So tell me… do you know any more good stories? Which role should I play?