Срывая цепи

***

— Всё ещё можешь терпеть? «Могу». — Упрямый мальчишка… значит, я недостаточно наказала тебя. Даже вздрогнуть недопустимо, иначе эта женщина раззадорится ещё больше. Алатус привык к боли, но к унижению… наверное, не сможет привыкнуть никогда. Очередной удар кнута рассекает кожу и мышцы, кровь стекает по спине вместе с потом и грязью. Однако, словно этого мало, Веноми проходится рукоятью кнута вниз по позвоночнику и сильно надавливает на копчик. Раздвигает ягодицы. И прижимает к сжавшемуся отверстию. Алатус знает, что лучше расслабиться. Но это рефлекс. — Не дёргайся, никчёмный мальчишка! Сколько лет уже прошло с тех пор, как Повелительница Ядовитого Тумана нашла его среди болот и взяла на воспитание? Сто? Двести? Кажется, ещё больше. И всё же она продолжает звать его «мальчишкой». И её приказы до сих пор абсолютны: сейчас Алатус даже шелохнуться не может — но мышцы сокращаются сами, без его ведома и без дозволения архонта. — Держись крепче! Снова приказ — и вновь его тело подчиняется: влажные пальцы сильнее обхватывают балку, вдавливая в голые плечи. Алатус распят в этом подвале без всяких верёвок и цепей, ведь такова воля хозяйки. Распят и вынужден покорно принимать наказание за то, что не смог узнать ничего полезного. Архонты воюют за власть, за территорию, за силу: чем больше у них последователей, тем больше магической мощи. Только вот одни воюют грубой силой, а другие используют саботажи и хитрость… Например, Веноми приказала целый месяц убивать всех торговцев, пересекающих долину Суйху, и пожирать их сны — в результате ей удалось рассорить Хеврию и Богиню Цветов, заключивших торговый союз, но Алатус так ничего и не узнал об их дальнейших планах. Впрочем… Веноми наказала бы его всё равно. Она всегда находит, в чём его обвинить. Кажется, ей доставляет особое удовольствие мучить живых существ… но Повелительница Ядовитого Тумана не может позволить себе подобное с людьми, которые верят и следуют за ней, ведь достаточно даже малейшего слуха, чтобы повлиять на их веру, а значит, и на её силу архонта… Сила же эта и так невелика. Может, поэтому она и выбрала его? Рукоять кнута входит всё глубже. Веноми никуда не торопится. Она наслаждается растянувшейся пыткой. Оставленные кнутом раны понемногу затягиваются, но Алатус не чувствует облегчения — наоборот, разрывающая боль в животе нарастает, достигает позвоночника и пронзает затылок… кровь стекает по подбородку из-за прокушенной губы. Это помогает отвлечься от боли во внутренностях. Действительно помогает. Но только до того момента, пока Веноми не выдёргивает рукоять кнута. И не всаживает обратно — одним толчком на всю длину. Теперь кровь стекает уже и по ногам. — Знаешь, что мне нравится в тебе больше всего? — шепчут на ухо холодные губы, и к спине почти тут же прижимаются мягкие объёмные груди. Алатус не отвечает. Однако Веноми и не ждёт ответа. — …у людей и животных есть досадный недостаток: они умирают, когда я теряю терпение. А если сдерживаюсь — сходят с ума. И это очень досадно. Но ты, малыш… ты прекрасен. Не каждый дух обладает подобной выдержкой и способен так быстро залечивать свои раны… И всё же иногда мне хочется любоваться на твою кровь дольше пары минут — так же, как и слушать твои крики. Алатус уже знает, что последует дальше: его спину снова превратят в лоскуты. Только уже не хлыстом, а острым кинжалом. Когда-то, целую вечность назад, он плакал и умолял о пощаде, Веноми это очень нравилось, поэтому она заставляла его плакать и умолять снова и снова — пока Алатус не осознал, в чём именно хозяйка находит наивысшее наслаждение… и не научился терпеть. Пусть стало лишь хуже — Веноми начала искать способы причинить ему ещё больше страданий — но, по крайней мере, теперь она мучает лишь его тело. Ведь душа… «Кажется, от моей души уже ничего не осталось. Ничего, что способно болеть». — Твой член… тебе не кажется, что ему скучно? «…нет, только не снова!» — Риель! Девочка моя, займись-ка делом! Видимо, Веноми успела позвать дриаду мысленно и теперь лишь слегка повышает голос, а дверь в подвал уже открывается, и по каменным ступеням спускается девушка, которую можно принять за родную дочь Веноми: у неё такие же тёмно-зелёные волосы и почти прозрачные, словно слюда, глаза, только вот фигурой Риель напоминает повисшую на кустах ряску — тонкую, почти воздушную и очень хрупкую. Веноми же скорее олицетворяет собой раскидистое дерево: у неё пышные формы и властный взгляд королевы. — Радость моя, ты же знаешь, что делать? Риель покорно кивает и опускается перед Алатусом на колени. Прикосновение её пальцев кажется нежным… и как Алатус не пытается мысленно отстраниться от происходящего, возведённая в сознании плотина трещит по швам. Он ненавидит чувствовать себя жалким. Ненавидит быть покорным. Но больше всего он ненавидит эту омерзительную нежность, омываемую его кровью. Однако приказ хозяйки — нечто большее, чем просто слова. Она дала ему имя. И с тех пор может видеть его глазами, слышать его ушами и заставлять страдать, даже не прикасаясь. Только вот ей нравится прикасаться. Нравится размазывать его кровь по грязной коже. Запускать ногти в волокна обнажившихся мышц и чувствовать, как те содрогаются от невыносимой муки… пока в другом месте Алатуса омывают ласкающие волны. Оставшаяся в венах кровь приливает к низу живота, но то ли её оказывается недостаточно, то ли боль слишком сильна, но у Риель не получается достичь желаемого Веноми результата. Дриада мусолит его член, играет с мошонкой — но орган остаётся вялым и безучастным к стараниям. Веноми об этом пока что не в курсе. Алатус чувствует жар её взгляда на своих ягодицах. Рукоять кнута ритмично двигается взад и вперёд, то вбиваясь на всю длину и упираясь в желудок, то выдёргивается наружу… кажется, вместе со внутренностями. Алатуса тошнит. Укачивает на волнах боли. Лёгкие и горло сжались, не пропуская даже глотка воздуха, в ушах гремит. Но всё, что он может — это упрямо цепляться за балку, ведь ноги его уже еле держат. А упасть — значит навлечь на себя гнев и подвергнуться ещё большим мукам. Ведь то, что происходит сейчас, всего лишь лёгкое наказание на скорую руку… Веноми уже совсем скоро нужно будет отправиться на совет людей, чтобы, как обычно, озарить старейшин лучезарной улыбкой, обвинить во всех бедах Войну Архонтов и пообещать, что осталось лишь чуть-чуть потерпеть и всё станет просто прекрасно. Да, когда-то она и Алатусу обещала, что прекратит его наказания сразу, как только тот станет полезным. За что ему это? В чём он… провинился на самом деле? И почему ему не дозволено даже умереть по собственной воле?