Vocalise - Rachmaninoff
Шерлоку плохо. Шерлок не понимает, как же это случилось. Он должен был умереть. Сейчас он должен был лежать в шести футах под землёй, мёртвый, с дыркой в сердце. А Джон должен был скорбеть. Скорбеть по нему. А не по Мэри. Мэри не должна была умирать. Нет, нет, она не должна была, как это возможно, он же давал клятву на свадьбе, она должна была жить... Шерлок судорожно вцепляется руками в спутанные волосы и издаёт тихий, практически беззвучный стон - миссис Хадсон в последнее время буквально караулит у него под дверью. Не хочется волновать её зря. Шерлоку хочется плакать, кричать, разбивать костяшки пальцев о стены, так, чтобы кровь появилась. Хочется прикоснуться лезвием к набухшим синим венах на тонких запястьях и перерезать их одним махом, чтоб не мучиться больше. Он виноват. Он предал Джона. Он предал Мэри. Джон ненавидит Шерлока, а Шерлок любит Джона. Звучит как априори, да так и есть. Шерлок любит Джона всей душой, отчаянно, до боли в сердце, до сбивающегося дыхания и трясущихся рук. Слышите? Любит, вот и всё, и ничего не может с этим поделать.***
Шерлок чувствовал себя невероятно одиноким, брошенным, оставленным. Шерлок носил фальшивые, лживые маски для того, чтобы хоть как-то уживаться в обществе. Шерлок пугался прикосновений до дрожи, до жути, до подгибания коленок. Шерлок играл роли, спасаясь от людей, от их невыносимых взглядов, слов, от их непробиваемой тупости, господи, да просто от них. От их существования. Шерлок строил из себя непонятно кого, кого-то более идеального, чем он сам. Того, каким он никогда бы не стал. Шерлок начал накачиваться наркотой потому, что не мог остановить свой бесконечный, потрясающе быстрый мыслительный процесс, постоянный анализ этих глупых существ. Он с первого взгляда мог рассказать всё про того человека, которого видел лишь однажды, да и то кончиком правого глаза. Шерлок, приходя в пустую, холодную маленькую квартиру на Монтегю-стрит, разбивал об стены руки и тихо ронял слёзы, вытирая их рукавом. У Шерлока крышу сносило и все стены вокруг падали, обрушивались на него всей своей огромной массой. И всё было из-за них. Из-за этих отвратительных созданий, которые совершенно не хотели его понимать, которые унижали его, оскорбляли, избивали. Шерлок, сколько он себя помнит, всегда чего-то боялся. Сначала мнения родителей, потом мнения Майкрофта, потом мнения одноклассников, потом - однокурсников. Те, кто думает, что Шерлок Холмс такая неприступная хладнокровная стена, очень сильно ошибаются. Они просто не знают, что бояться - это страшно. Грёбанная аксиома. Шерлок боялся до тех пор, пока не встретил Джона. Джон был человеком, который был способен терпеть Шерлока Холмса. Шерлока Холмса, холодную, бездушную машину, невыносимого Шерлока Холмса, который хранил головы в холодильнике и органы в ванной. Шерлока Холмса, который никого не любил. Или же он так считал?
***
Шерлоку плохо. Шерлок не понимает, как же это случилось. Шерлок не понимает, как он мог пропустить то, когда это началось. Шерлок не понимает, почему он снова начал делать это. Шерлок не понимает, почему у него долбанные панические атаки, когда он думает о Джоне. (А он думает о Джоне несколько раз в день, чтоб вы знали). Шерлок не понимает, почему миссис Хадсон всхлипывает, когда он наконец выходит в гостиную и залпом выпивает чай с привкусом ромашки, стоящий на столе, кажется, уже дня два. (Наверное, потому что рукав халата задирается, и миссис Хадсон видит свежие, всё ещё кровоточащие раны?) Шерлок не понимает, почему его одежда испачкана в крови. Он ведь не убивал никого, так почему? (Наверное, потому что в каком-то коматозном, странно равнодушном состоянии он режет свои руки, плечи, ключицы?) Шерлок не понимает.***
Шерлок устал уже бороться с самим собой, с этой дурацкой жизнью, где все - и Молли, и Майкрофт, и миссис Хадсон, все насквозь лживые, пропитанные неправдой существа. Шерлок продолжает жить только ради Джона, который его ненавидит. Шерлок винит себя в том, что умерла Мэри. Шерлок, если честно, никогда её не любил, но почему-то легко простил ей дырку в груди.Иногда он задумывается о том, а что будет, если резануть и по ней, но где-то в лёгких что-то зажимает, отчаянно не хватает воздуха, Шерлока выворачивает наизнанку.
Больше он об этом не думает, зато все эти тухлые, бесцветные, дождливые дни его мысли занимает Джон. В какой-то момент Шерлок понимает, что Уотсон бы не одобрил такого, он тем более доктор. Поэтому Шерлок принимает душ, переодевается и заматывает руки бинтами. Шерлок пытается больше не делать этого, но той же ночью снова срывается и режет прямо по бинтам, ощущая липкую, горячую, прямо-таки обжигающую жидкость. В голове у Шерлока звучит грустный, плачущий, раздирающий в клочья и без того убитую душу скрипичный Рахманинов. Шерлок сдавленно всхлипывает и сворачивается клубочком, зажимая уши, но музыка всё равно просачивается сквозь невидимые щели и заполняет собой все мысли. Шерлок забывается тревожным сном, в котором всё время повторяется одно и то же: Вивиан стреляет в него, он успокаивающим жестом поднимает руки, даже не успевая как следует испугаться, уже готовясь к неизбежному... и Мэри молнией проскакивает под пулей, отлетая к стенке. На её груди расплывается красное пятно. Шерлок снова боится.***
Когда Шерлок вспоминает про наркотики, про спасительный кокаин, он чувствует даже какое-то облегчение, потому что руки, плечи и ключицы уже изрезаны по самое не могу, на них не осталось уже живого места, они замотаны белыми бинтами, через которые изредка просачивается кровь. Это всё-таки больно, и, по-хорошему, боль - это плохо. Боль – это страшно, это то, чего как раз и надо бояться, но Шерлок неправильный. Он всегда был неправильным, фриком, изгоем, поэтому он не боится боли. Боль от ран на теле немного заглушает боль от ран на сердце. Это же ненормально, да? Так ведь… не должно быть. Поэтому Шерлок с облегчением набирает в шприц кокаиновый раствор и, испустив удовлетворённый вздох, откидывается на спинку кресла. Жидкость приятно разбегается по венам, будоражит кровь, вызывает какое-то будто давно забытое, словно пришедшее из другой жизни чувство адреналина. Ярости. Страсти. Вечной погони и спешки.«ты скучаешь по этому, признай. азарт погони, кровь бушует в венах и только мы с тобой вдвоём против всего мира!»
Да, он скучает.***
Миссис Хадсон, кажется, с трудом сдерживается от рыданий при виде Холмса. Шерлок искренне не улавливает её грустное настроение, ему и так нормально. Шерлок отчаянно хочет вернуть всё назад. Промотать плёнку всего-то на два года, прокрутить колесо, повернуть стрелки часов. И вместо того, чтобы прыгнуть с крыши и не сказать Джону о том, что жив, в тот же вечер прийти на Бейкер-стрит под прикрытием. Объяснить Джону, что это был трюк. Фокус для снайперов. А после взять Уотсона с собой и отправиться уничтожать сеть Мориарти. Но машины времени не существует, а отмотать время назад не может даже всемогущий Майкрофт. Хоть что-то не под силу мистеру-британское-правительство. Шерлок мечтает о том, чтобы Джон простил его. Как же, ну как же так, он ведь не сможет жить без своего Джона. Он продолжит резать себе руки и закидываться наркотиками, посадит сначала печень, потом почки, а потом и бедное израненное сердце остановится, умрёт, просто перестанет качать кровь. И не нужны будут больше бинты. Все ждали от Шерлока чего-то сверхъестественного после того, как он дал клятву на свадьбе. Все ждали, что Шерлок Холмс станет героем. Но Шерлок не герой, героев не существует, а если бы и так, он точно не был бы одним из них. Шерлок даже не машина, Шерлок – просто человек, и у него настоящее человеческое сердце в груди, а в венах настоящая человеческая кровь. Шерлок не может нарушать законы физики и уворачиваться от пуль, Шерлок не может отключить свои чувства, что бы он там не говорил про социопатию. Шерлок – человек. Он умеет радоваться, грустить, плакать и страдать. Четыре года назад Шерлок смог полюбить, и сейчас проклинает себя за то, что сделал это. За то, что дал клятву. За то, что не остановил Мэри. За то, что родился на свет. Шерлок никакой не герой, героев не существует. Шерлок безнадёжно, отчаянно и посмертно влюблённый детектив с изрезанными руками и живым, понимаете, живым сердцем. Не ждите от Шерлока Холмса чего-то сверхъестественного. Он ведь не герой.***
Вы знаете, Джон Уотсон… он ведь никогда идеальным и не был. Он не был безупречным, каким-то образцовым, правильным и моральным компасом. Он был просто человеком, который устал воевать. Он знал, что подсел на это и знал, что однажды может не вернуться с войны. Просто – не вернуться. Именно поэтому сейчас Джон Уотсон стоял у двери 221Б и настойчиво дёргал дверной молоток. Какая нелепость – он забыл ключи. Открыла ему миссис Хадсон, вся опухшая и с красными заплаканными глазами. Джон неловко улыбается и проходит в квартиру, оставляя за собой мокрые следы – на улице шёл дождь. Джон молча поднимается по лестнице, пугается тому, что Шерлок не издаёт ни звука. Наверху тихо, не слышно вообще ничего. Только на кухне, в лаборатории кипит какая-то жидкость и булькают пузыри. — Он у себя, — шепнула миссис Хадсон, сморкаясь в большой клетчатый платок. — Уже несколько дней не выходит наружу. Джону становится страшно при таких словах, но он, чёрт возьми, солдат, он воевал в Афганистане, так почему ему должно быть страшно просто подойти и открыть дверь? Но прямо перед носом Джона дверь распахивается сама, и Джон непроизвольно отшатывается назад. Шерлок не выглядит… Шерлоком. Он выглядит бледной тенью себя, каким-то призраком с того света. И без того худой, он сделался практически прозрачным – тело закрывает халат, но Джон видит руки, лицо, щиколотки, лодыжки и голые ступни, и ему этого достаточно, чтобы понять, чем занимался Холмс всё это время. Скулы заострились ещё больше, теперь бледная кожа просто обтягивает череп. Глаза, эти невозможные серо-сине-зелёные глаза покраснели и ввалились, они смотрят на Джона с грустью, отчаянием, тихой обречённостью. Джон хочет спросить, какого здесь вообще происходит и что творит этот придурок, так же нельзя, он ведь убивает себя, но тут в голову ударяет ослепительно яркая мысль, и Джон съёживается под взглядом Шерлока. — Боже, — выдыхает он и прижимает руки к лицу. — Господи боже, Шерлок. Джон не знает, что можно сказать. Он не знает, что нужно говорить в таких ситуациях, он просто доктор, он не знаток человеческих душ. Он понимает только одно – Шерлок творит всё это из-за него.Джона как будто в мясорубке прокрутили и обратно склеили. И будто ничего не случилось. А он же теперь жить должен как-то.
Мать вашу, как же хочется кричать. Но он должен держаться. Именно поэтому Джон подходит к Шерлоку и неловко обнимает его за худые плечи, чувствуя под руками выпирающие лопатки, и безмерно удивляется, когда Шерлок в ответ обнимает его. Джон чувствует, как у Шерлока бьётся сердце. — У меня сердце стучит, — еле слышно выдыхает Холмс куда-то ему в волосы. — У людей так бывает, — мягко отвечает Джон и аккуратно проводит ладонью по спутанным волосам. Шерлок, кажется, всхлипывает и ещё больше вжимается в Джона, как будто пытаясь раствориться, склеиться, исчезнуть в нём. — Джон, — голос дрожит. — Джон, я лю... — Шерлок, — глухо шепчет Уотсон в плечо, обтянутое синим шёлком. — Я знаю. Я тоже. Они вместе. Они справятся. Ведь они всегда вдвоём.