Amertume

10 февраля. 22:15. Вчера с утра мой экипаж подъехал к госпиталю. Я боялся, что из-за метели кучер собьётся с дороги, поэтому горячими выдохами растапливал корочку на стекле и внимательно следил за виляющей снежной тропой. Но всё было в порядке: мы доехали, замёрзшие, вовремя — было шесть тридцать утра. Кучер, косолапя от холода, выпнул мой чемодан из повозки. Я только кивнул — и от него, и от целого экипажа след простыл, скрылся в белеющей пелене метели, будто стараясь убежать от проклятого кладбища или трухлявого особняка. Было недалеко от истины. Я болезненно поморщился от дикого ветра и подошёл ближе — к неприветливым холодным стенам, к облупившейся штукатурке и тёмным окнам. Всё выглядело тихо и мертво. Мне такое по душе. Встретить меня обещали по приезду, но парадный вход оставался тихим и нерушимым, будто все забыли про меня, забросили больницу за день до приезда нового сотрудника и совершенно забыли отослать ему письмо-объяснительную. Я вздохнул, потянул на себя широкую ручку — хрустнул подмёрзший у косяков лёд, и дверь отворилась. Тихо, без скрипа и неприветливо. Затем дверь с воем захлопнулась (ненавижу вой сквозняков, он действует мне на нервы…) Встретили меня через пять минут: главный врач, Трейси Резник (это я вычитал у неё на бейдже), беспокойно заламывала руки и всё говорила: «Ой, вы так рано… так рано… И пациентов так много — очень, жуть как много!» Я старался не смотреть ей в лицо, только коротко представился и протянул бумаги об образовании с пригласительным письмом. Она сказала: «Конечно-Конечно! Я вам сейчас всё объясню, доктор Карл!» — и я слышал, отчётливо слышал, что во время разговора она всё время улыбалась. Милая девушка. В таком месте я бы не находил в себе сил улыбаться для новых сотрудников. А затем она повела меня по бесконечным коридорам больницы. Длинные лампы то трещали над нами, то, лопнувшие, съедали дорогу мраком, и было холодно, нестерпимо холодно. Я смотрел на медицинский пост, скользил взглядом по ординаторской комнате и всё время стягивал рукава своего пальто. Господь, и как они тут работают?.. Скоро доктор Трейси закончила ознакомительную прогулку и оставила меня наедине с новой униформой, одноразовыми перчатками и спиртом. Её маску я не стал брать, от шприцов тоже отказался, ибо они выглядели использованными и нестерильными. Так выглядела и моя комната: сырой потолок, скрипящие доски со старыми гвоздями, продувающие окна… зато пахло свежо — петрикором и мятой, заваренной крутым кипятком. Я выключил мигающую лампу, действующую мне на нервы, и комната погрузилась в утренние сумерки… За это время я успел примерить медицинский халат с накрахмаленными оборотами, проверить состояние шкафчиков, светильников и деревянных стульев. Терпимо. А ровно через полчаса ко мне снова забежала Трейси с кипой бумаг. Кинула их на стол и весело защебетала: — Ознакомьтесь, доктор Карл, со списками больных, а ещё — с лекарствами на складе! Ох, и… — она помедлила, — заполните, пожалуйста, форму, и с утра я назначу вас больному. — Вас понял, — спокойно ответил я, взглядом скользя по бумагам. И только когда Трейси вышла, я смог вздохнуть и рассмотреть каждую из них. Особенно меня интересовали списки оборудования и медикаментов. Это — визитная карточка любой больницы. Комната рентгена, операционная, палаты больных — с этим было всё в порядке. Меня смутило, что в списках лекарств карандашом знаком «минус» были помечены препараты с противосудорожным действием. Они ни в коем случае не должны кончаться — неужели привоз был давно? Я закончил заполнять анкеты, а наутро, как Трейси и обещала, она проводила меня в палату. Одиночную, не как обычно. — Мы ещё не установили диагноз, но, думаю, пациент несложный. Если будут трудности — зовите, мистер Карл! — она улыбнулась (я слышал это в искажении её голоса) и дотронулась до моего плеча. Не знаю, хотела ли она меня поддержать, но от этого стало неприятно и неловко — и я повёл плечом, сбрасывая осторожно ладонь. — Спасибо, — это я коротко отозвался и, оставив Трейси за спиной, поспешил в палату. Меня окутало почти сразу свежестью, холодом и напряжением — в полутьме, едва развесив гардины, стояла тонкая фигура. В просыпающихся солнечных лучах проблескивала жёлтая атласная лента. — Я вас ждал, — отозвался мужчина у окна, и, клянусь, даже в темноте я разглядел его улыбку. Вежливую, ласковую. Больную. Так начался мой первый приём в этом продрогшем от холода месте.