иная развилка

      «Знаешь, Мэри, есть истина в вине и теле, религии и постели. Но я отыскал в тебе»       На памяти Дилюка Мондштат всегда был живым городом. Дети носились по улочкам за бабочками, взрослые разговаривали о своих делах или просто вели диалоги по интересам. Проще говоря, в стенах города никогда не было тихо, вечно стояла суетливая атмосфера, которая казалась совершенно неотъемлемой частью. А сейчас его встречало тревожное спокойствие и практически пустые улицы вместе с парой разрушенных ларьков. Цветы, которые продавала Флора, давно увяли и одиноко стояли у дороги, сувенирная лавка закрылась, а Катерины не было на месте.       Под глазами действующего магистра залегли тени. Она, казалось, не спала настолько давно, что даже не признала старого знакомого сразу, но тут же предприняла попытку выглядеть хоть сколько-нибудь радостной. На самом деле, это были самые приятные новости за последний год, поэтому Джинн действительно была рада.       — Уже даже не надеялась увидеть тебя вновь, — не в укор отметила она, после чего встала из-за своего рабочего стола, чтобы обнять пришедшего.       Говорила Джинн много. Казалось, она успела рассказать о всём, происходящем в Мондштате за эти годы и даже больше, прежде чем Рагнвиндр остановил её жестом руки и спросил о брате, потому что в её рассказах тот даже близко не упоминался. Магистр, ощутив ком в горле, опустилась на своё место, придерживаясь за стол. Почувствовав неладное, Дилюк последовал её примеру.       — Я… Мы не имеем ни малейшего понятия, где он сейчас. Он ушёл так внезапно и так же внезапно иногда попадается на глаза. В последний раз его нашли в Вольфендоме, раненого, притащили к Барбаре, — Джинн поджала губы, — он ушёл ночью, через окно, ничего не сказав, и после этого его нигде не видно. И я… не советую тебе его искать.       После этих слов Дилюк нахмурился, и Джинн продолжила объясняться.       Кажется, Рагнвиндр прочесал добрую половину Монда, прежде чем, ближе к ночи, заметил знакомый силуэт на краю утёса звездолова. Сразу за этим пришло понимание, почему сюда следовало идти в первую очередь.       Услышав шаги, Кайя поднялся на ноги, пьяно мотнувшись в сторону, и тут же обнажил меч.       — Мастер Дилюк, — вдумчиво произнёс он, ухмыльнувшись и выставив меч вперёд, — с возвращением. Но, полагаю, вам следует держаться отсюда подальше, потому что умереть от вашей руки я всё ещё не готов.       Но весь его вид, дрожащая рука и неуверенная стойка кричали только «не подходи, не нужно пытаться поговорить со мной, я больше не хочу тебя видеть». Дилюк понял. Понял, что Кайя — не он, и, подняв голову, зашагал вперёд, пока конец меча не упёрся в его грудную клетку. Наигранно вздохнув, Альберих отбросил меч в сторону, вернулся на своё прежнее место, и, дождавшись, когда Дилюк займёт своё место, спросил:       — Что тебе нужно?       Нервно щёлкая пальцами, Рагнвиндр говорит, что не стоило так по нему убиваться, пытаясь свести всё в шутку чтобы вернуть себе равновесие и не выглядеть на фоне абсолютно спокойного брата так жалко.       — Не бери на себя слишком много. Я здесь просто чужой.       — Нет смысла врать, я разговаривал с Джинн.       А что ему могла рассказать Джинн? Например, что Кайя как-то пытался найти утешение в сражениях, и, вступив в Ордо Фавониус, успел завоевать доверие и расположение, не без помощи, но практически очистить окрестности города от хиличурлов и прочих, чтобы граждане могли спокойно заниматься своими делами, не боясь оказаться убитыми за, например, сбором трав. А что сейчас? Маги бездны уже беснуются у самых ворот, а ему вот совсем неинтересно. Выпивку и в Ли Юэ можно достать, невелика потеря. Он поклялся не причинить городу вреда, а не защищать. Кайя вскидывает руки вверх, в знак поражения.       — Отлично. Что с того?       Дилюк опешил. Он ждал хоть каких-то попыток оправдаться, выяснить, что именно ему известно, чтобы не сказать лишнего, ведь это так в его стиле, а ему… всё равно? Так хочется спросить «почему?», хочется обнять и как в детстве напомнить, что всё обязательно будет хорошо. Что Дилюк спасёт его от любых монстров, но, оказывается, кроме себя самого.       Кайя читает его, словно открытую книгу, такого растерянного, резко узнавшего, что всё, что было для него родным, растоптано в пыль. И отвечает на не озвученный вопрос.       — Я расскажу, — заверяет Кайя, вырисовывая пальцем на плече Рагнвиндра странные узоры, — ты же прекрасно знаешь, что значит потерять близкого человека, не мне тебе объяснять. В тот день я тоже потерял отца, потом любимого брата, а следом чуть не лишился и головы, по воле последнего. Ты нашёл своё утешение, а я своё найти так и не смог. А без этого, жить так… страшно.       Альберих запинается и отдёргивает руку от чужого плеча как от раскалённого пламени.       — Я пытался злиться на тебя. Пытался сблизиться с людьми, найти кого-то, кто мог бы заменить мне моего братца, видят архонты, долго пытался. Больше двух лет был примерным рыцарем, помогал людям, мучился от кошмаров по ночам и оставаясь один мечтал вернуться в прошлое и сложить меч, дать тебе меня убить. За что я боролся в тот момент? Наверное, всё произошло так быстро, что у меня не было времени подумать, что ты просто бросишь меня гнить здесь, — кинув взгляд в сторону Дилюка, Кайя улыбнулся. Для него, на самом деле, всё позади. Он заручился поддержкой самой верной сущности, которая его точно не бросит — алкоголя.       Поначалу, он хотел защитить Мондштат. Его изначальной целью было доказать брату, что причинить вреда он не способен, что по возвращению Дилюк увидит всё так же процветающий город, увидит людей, для которых Кайя стал его частью, стал человеком, на которого можно положиться. В конце концов, когда судьба забросила его сюда, он был всего лишь ребёнком. Он не успел привязаться к родине, к родителям, и первым положительным событием в его жизни стало нахождение на винокурне. Здесь был, хоть и не родной, отец, прекрасный брат, которые стали ему семьёй. И Кайя нашёл дом тут же, в Мондштате, на винокурне, рядом. Но Рагнвиндр не возвращался, а надежда продолжала угасать. Сомнений в том, что он вернётся, у младшего по какой-то причине не было, но разве бросают родных людей на такое время, оставляют ли один на один с такой ношей? Альберих для себя решил, что нет, так не бывает, а лишившись смысла вести эту борьбу, ведь доказывать что-то уже некому, он оставил позади и мысли о своём доме. Раньше дом был там, где родной человек, а теперь ничего родного у него и в помине нет.       Всё это он и выкладывает на и так не желающего воспринимать происходящее Дилюка. Затем внезапно осекается, смотрит на усыпанное звёздами тёмное небо и поджимает колени к груди. Им обоим, определённо, было непросто. Сейчас ему до чёртиков жалко Рагнвиндра, который, не зная, куда ещё деть трясущиеся руки, перебирает собственные волосы, как всегда аккуратно собранные в хвост на затылке. Прям как раньше, когда думал, что сейчас ему попадёт от отца за какую-нибудь проделку. Но понять Кайя его просто не может, как бы ни пытался, как бы ни хотел, это просто выше его сил.       — Ты потерял ко мне доверие, когда я решил избавиться от единственного, что держал от тебя в тайне столько лет. То ведь была даже не моя тайна и уже на тот момент я не хотел иметь с ней ничего общего, хотел, чтобы твоё безусловное доверие ко мне было полностью оправданным. Иронично, да? — Альберих оборачивается, чтобы посмотреть на Дилюка. Тот, видимо, уже потерял дар речи и ворошил взглядом раскинувшийся травяной ковёр.       Он всё ещё был невероятно красив по любым меркам, и, если бы не происходящее, как обычно бы ходил с гордо поднятой головой, смотрел бы на всех свысока и на его прекрасном лице не читалась бы ни единая эмоция. А сейчас это один комок ничем не прикрытых чувств, и Кайя знает, он бы отдал всё до последней моры, чтобы не видеть брата таким. Уж лучше бы тот пришёл и открыто ненавидел, винил во всём случившемся и даже не пытался бы найти его. Но это было буквально первым, что сделал Дилюк по прибытию в город, а Кайя просто не хотел давать себе повода для надежд. Обжечься во второй раз на том же месте будет больнее, чем было в первый, и даже больнее чем сейчас.       — Иди сюда, — Альберих пару раз хлопает ладонью по месту рядом с собой, приглашая Дилюка перебраться поближе, — я не знаю, как распорядится судьба, но возможно это последняя наша встреча. Так что, если ты хочешь что-то сказать мне, или сделать, более подходящего момента чем сейчас уже не будет.       Рагнвиндр послушно встаёт на ноги и отряхивает одежду от земли. Это не помогает, да и сейчас он снова окажется в ней же, когда сядет в другом месте, но нужно выиграть время. Нужно собраться. Нужно подумать. Нужно решиться. Осталось узнать, насколько это нужно Кайе. Со вздохом Дилюк практически падает на землю, чуть подальше места, на которое ему указали, чтобы обнять Кайю со спины и уткнуться лбом в плечо. Слёз не было. Хотелось выплакаться, объяснить, обвинить, извиниться, да что угодно, но слова в голове путались в бесформенный комок, с приличной силой давивший на мозг. Он появился, когда Альберих только начал говорить и покидать голову до сих пор не собирался, этого было слишком много, гораздо больше, чем Дилюк мог бы вынести. А Кайя, даже не дрогнув, продолжает:       — Ты был для меня всем, Дилюк. Рядом с тобой мне в голову не лезли мысли о том, на чьей я должен быть стороне в случае чего. Потому что знал, что в первую очередь должен защищать тебя. Что мне до Каэнри’аха, если бы под угрозой был дом родного человека? Впрочем, может я и сейчас лгу. Кто знает, — Кайя кое-как дотягивается до чужой макушки и гладит по волосам. Неудобно, в таком-то положении, но тому это, сейчас, кажется, необходимо. Дилюк цепляется пальцами за чужую одежду, боится, что достаточно отпустить, чтобы его брат мгновенно исчез.       — Я знаю, — тихо отвечает он. Ставит подбородок на плечо, подставляясь под гладящую руку. Раньше это было его работой, успокаивать, вытирать слёзы с лица младшего, убеждать в том, что всё обязательно будет хорошо, подставляться под удар в случае чего. А сейчас он слышит успокаивающий тон Альбериха, видит, как тот всем своим видом говорит «отпусти, ты будешь в порядке, обещаю». Но такой расклад не устраивал. Хоть по возвращению Рагнвиндр и не собирался кидаться в ноги и просить о прощении, планов остаться совсем одному у него точно не было, — я знаю, что ты мне не врёшь. И у меня никогда не было повода сомневаться в тебе, я просто…       На глаза навернулись слёзы и пришлось замолчать. Кайя и не нуждался в продолжении. Последнее, чего он ожидал в этой жизни, это увидеть старшего брата в таком состоянии. Он этого и не хотел никогда, наверное, было бы достаточно вернуться пораньше и простить.       — Посмотри на меня, — всё так же, почти шёпотом, просит Дилюк. Он касается лица Кайи и тот действительно разворачивается, понимая, что даже сейчас вторая рука всё ещё плотно сжимает его рубашку.       — Если ты веришь мне, — Альберих тянется вверх и невесомо касается губами чужого лба, — поверь, что ты действительно мне больше не нужен.       «Но все-таки, между прочим, пусть я и обесточен, ты вся, до ресниц и точек — причина того, что я жив»