Бабы - дуры

      Пыль клубится под массивными колёсами тарантаса, оседая на спины господинов, что езжали в имения Базаровых. Погода стояла ладная: жаркое солнце едва выглядывало из-под лениво плывущих тяжелых и белоснежных облаков; дуновение теплого ветра приятно ласкало серьезные лица товарищей, которые уж третий десяток минут не смели заговорить друг с другом; ярко окрашенные летом частые рощи и леса обдавали своим приятным ароматом свежести носа пассажиров, предвидя ещё долгий сезон знойных дней с богатым урожаем. Впрочем, помещики только и рады — хороший урожай всегда знаменует сытный ужин.       Ритмичный шум колёс вперемежку с цоком лошадей до этого никак не тревожили Аркадия. Сейчас он погружён в особые думы, которые осели на нём как эта дорожная пыль. Бог знает, что творится у юноши в голове, даже автор горит желанием об этом узнать, однако, Базаров уж как три минуты собирается начать дискутировать, но клубок мыслей явно не даёт этому реализоваться.       Так и прошла оставшаяся половина пути, как в братской могиле. Что ж, в этом случае — товарищеской.       

***

      Кирсанов никак не смел показать своё отвращение к имениям отца Базарова, а у него его и не было — разве что неловкость, как и у Кукшиной давала о себе знать. Конечно, очень приятно, когда принимают радушно, но любой тёплый приём не будет таковым, если в нём не будет…       — Аркадий, — Базаров стремглав пролетел по лестницам, скинул с плеч одёжку и очутился возле своего последователя. — полно тебе думам предаваться, — он похлопал его по-братски по плечу, — пойдём гулять, погода благодатная. — Кирсанов не то ободрился, но последовал за Евгением, обернувшись на свои покои, которые организовал отец его друга. Не было в планах явно выходить под зной, однако и послушать в который раз хочется нигилиста.       Странным показалось, что Базаров, будто бы ничего и не случилось, продолжал презирать очередную выходку того уездного прогрессиста, задавая риторические восклицания. Аркадий заметил эту деталь — Евгений прежде не беседовал в таком тоне. «Что-то случилось…» — приметил он, оторвав высокую травинку, отправив тотчас её в рот, зажав меж губ.       — Мешкаешь, Аркадий. — Базаров упал в стог сена, взмыв руки за голову.       — Нет же. — присоединился к нему Кирсанов, грубо задев локтём соседа, однако тот и не заметил.       — У меня глаза есть. И уши.       — А как же? — усмехнулся Аркадий, продолжая теребить эту несчастную травинку, а из неё потёк сок, который наскоро испарялся под солнцем. — «Мешкают только дураки да умники», да-с. — процитировал Аркадий своего друга.       — Поэтому докладывай.              Еле сдерживаемая в недоумении улыбка загорелась на лице Аркадия Николаевича. Он из положения лёжа обратился взором к Базарову.       — Это Вы обо мне беспокоитесь, Евгений Васильич?       — Нет, — оторвал свой любознательный взгляд Базаров от задумчивых бровей Кирсанова, обратив его к голубому небу. — интересно. Молчалив ты после Анны Сергеевны.       — …от чего мне не быть молчаливым? — переменился в лице тотчас Аркадий Николаевич, приступив уже к сухому сену.       — Тогда будем порицать романтизм, который ты так любишь.       Эта фраза явно не пришлась сейчас по вкусу Кирсанову, выразив своей физиономией полное негодование. «И вот так всегда. Евгений постоянно в выйгрыше…» — вздохнул Аркадий Николаевич, тыкнув «палочкой» сена себе в уголок губ.       — Что, Аркадий? — ленивая усмешка блеснула на лице Базарова, а он приподнялся, обратившись корпусом к другу. — Как же так выходит: мой последователь не может отречься от романтизма… — показался голос друга довольно грубым, неоднозначным. Это не пугало, скорее, вызывало непонятное ощущение не то страха, удивления. Солнце стало светить ярче, а выражение глаз Базарова говорили… Не говорили.       — Нет, — Кирсанов тотчас отвернулся, пытаясь сопротивляться своему нахлынувшему чувству вины, неловкости… словом — многозначное чувство. — Евгений, мне странно.       — Странно? — Базаров не позволял тишине повиснуть между трепещущим диалогом, ведь сам он думал, что в этот момент у Аркадия идёт борьба той личности с новой, которая вот-вот настигнет совершенства — личность нигилиста.       Аркадия Николаевича, по ощущениям, настиг полный бред, словно в болезни: сильные руки затряслись от такой близости; сердце бесится по всей грудной клетке, а щёки отлились светло-алым цветом.       — С Вами, Евгений. — еле вымолвил дрожащим голосом Кирсанов, а желание спрятаться усилило неловкость.       — Помилуй! Сталось тебе плохо на солнце?        — Нет-с… — нахмурился Аркадий Николаевич, взглянув в строгие глаза друга. — Нет-с! Евгений! — воскликнул он, разбросив свои руки, — Странно с Вами, потому что Ваши речи, Ваша одежда и мышление очень нравятся мне! — жарко признается Кирсанов Базарову, подогнув колени и сев на них. — Вы мне нравитесь, очень! Но странно, очень странно мне с Вами после Анны Сергеевны, — Аркадий отряхнул свою белую одёжку от сена, подобравшись к другу. — я позабыл о ней. Всю дорогу думал о Вас, затем о Вашем отце… Ах, как Вы непохожи мыслями!.. Как матушка зовёт Вас ласково «Енюша»!.. — жестикулировал Кирсанов, а волна жара стала спадать, точно изливал душу.       Далее Аркадий Николаевич не произнёс и слова. Руки шлепнулись об колени, а сам поник, опустив голову. Осадок странного ощущения не так тревожил как прежде, но появилось о чём переживать — что же скажет Евгений?       А Базаров всё молчит и молчит. Тишина изъедает Кирсанова, давит сильно на мысли и сердце, поэтому он встаёт со своего места.       — Нет-с, Аркадий, — остановил Евгений Васильевич своего подопечного, а тот отвернул наглухо голову, лишь не встретится взглядами. — присядь-ка. Изволь, изволь. Вот, что делает романтизм с сопляками, как ты. — равнодушно опустился спиной обратно Базаров к сену, но в то же время беспокойно вздохнув.       — Как же, Евгений Васильич?.. Вы… Ничего не поняли? — изумленно спросил Аркадий, а эта «горячка» снова охватила его; он встал на четвереньки перед Базаровым, не отводя взгляд от ленивой физиономии.       — Таил в себе долго свои ощущения, и вот те на! Аркадий, — Евгений обратился к нему, заставив себя подняться.       — Не простите Вы мне красивых слов, я знаю! Но я Вас люблю!       Базаров тотчас побледнел, а на сердце сталось неожиданно горячо.       — Я знаю, знаю, Евгений Васильич… — начал было Кирсанов, закрыв свой горячий и влажный лоб пальцами, как широкие чьи-то ладони напрочь прижали к чему-то большому и такому же горячему.       — Полно. Так и скажи, бабы — дуры.       Так и просидели герои в такой обстановке. По началу, они не могли преспокойно как прежде дискутировать, однако вся неловкость ситуации испарилась в небе, как и всё остальное вокруг, пока громкие шаги Василия Базарова не напугали обоих, разъединив их по начальным позам. Но Евгений и Аркадий особо не отползали друг от друга: Кирсанов, во весь свой рост расположился, убрав руки за голову, а Базаров уместил свою голову на животе друга, руки дев туда же, а его взор был устремлен в небо.       Как сложилась дальше их судьба, автор точно не может сказать — по крайней мере, эти двое стали ещё ближе. Читатель может все пошлости представить в своей голове, однако стоит помнить, что многопочтенный Евгений Васильевич Базаров порицает романтизм!