— А-а, есть у меня к ней, конечно, свои вопросы, какие-то недопонимания и так далее. Есть вещи, которые я никогда не смогу ей простить. Но она, я так скажу, она самый искренний человек, и вот уже ближе к финалу, когда мы остались без Маши, без этого всего, мы с ней нормально общались. Не было каких-то там недопониманий и так далее.
На часах уже ближе к полуночи. В комнате слабо горит свет, стоит полумрак. От этого Желточенко совсем малость тянет ко сну, даже несмотря на громкие голоса девочек, давящие на слух музыкальные биты и Танин смех. «Такой по-своему приятный, теплый, родной…чтоли, даже пьяный. Любой. Он же Танин», — медленно рисуется в мыслях Кристины. Она обратно падает на подушку, когда понимает, что Таня замолкла, мягко приземляя голову за счет своих пышных дредов. Ей не хочется пить. Не хочется танцевать или разговаривать с девочками. Не хочется спать, не хочется думать. Желточенко старается всячески пустить в голову туман. Это легко сделать алкоголем, но ведь она не собиралась, не хотела пить. Таня. Опять Таня. Крис одновременно смешит и становится противен тот факт, что в ее мыслях сидит Каширина. Она приходит в ее голову из ниоткуда, прямо как напряжение. Хотя, это напряжение появляется, как только Желточенко улавливает присутствие Тани. Пусть не совсем рядом, уже слыша ее голос, смех, шаги, которые Кристина почему-то умела угадывать, и почему-то только Танины, шёпот и зевание — все это вызывает в ее теле отклик, иногда слабый, а иногда слишком сильный.— Ну, Желточенко она и Желточенко. Она похожа на такого человека, который, ну…показывает себя не себя. Не себя показывает, а человека, который вымышлен у неё там где-то.
Дверь в комнату кто-то порывисто распахивает. Крис сразу чует эту грубость, с которой схватились за ручку двери. Она сразу понимает, что никто больше не может так бесцеремонно и нелепо топать, что-то пьяно бормоча себе под нос. Никто, кроме Тани. — Сюда, сюда идём, — кричит Каширина девочкам, поднимающимся по лестнице и медленно заходящим в комнату вслед за ней. Кристина зажмуривается в надежде тут же уснуть, но, конечно, у неё ничего не выходит. Одноклассницы одна за другой заходят в комнату, принося с собой свой гам и грохот. — Про че ты там говорила, Настюх? — хриплый смешок, сглатывание накопившейся слюны — Таня помнит, о чем говорила Наточий. Помнит, но будто оттягивает то, чего так хочет. — Бутылочка, — Настя заливается в смехе, одной рукой прикрывая рот, а второй крепко держа полную вина бутылку. — Точняк, — Каширина кусает щеки изнутри, сжимая подбородок. — Давайте, хули нет. Давайте-давайте. Рассматривая потолок, Крис слушает их, пытаясь выровнять вдруг ставшее нестабильным дыхание. — Просто крутить, да? Так а че, бля, я не играла в такое, — стук бутылки об пол, а после кашель Тани, означающий негодование. — А где Желточенко? А, где она? Крис тут же бросает в ещё больший жар, а по спине секундно пробегают мурашки, но она переворачивается набок на кровати, подпирая рукой щеку и, пытаясь показать на лице ехидство, улыбается. — Че ты разлеглась? — грубым басом спрашивает Таня, покручивая бутылку в руке. — Пить бросаешь, Крис? — услышав своё имя, улыбка на лице Желточенко минутно сползает, но она быстро ретируется, вернув прежний вид превосходства надо всеми. — А тебе то что, Тань? — Крис выдавливает из себя зевок, издалека смотря в глаза Кашириной. — Мне то похуй, по-хуй, — собирая губы в трубочку, она говорит это по слогам. — Крис, пошли тоже! — зовет Настя, не переставая хихикать. — Сосаться со всеми, ну нет, спасибо, — Желточенко хочет было лечь в своё прежнее положение, но голос Тани ее останавливает. — Пусть все играют, блять, че она тут выкобенивается опять, — Таня строит агрессивное лицо, зарываясь рукой в свои волосы. — Да, сука, вставай, играем все. Какая комедия. Какая драма. Как Каширина отчаянно хочет одновременно унизить и иметь хоть какую-то возможность поцеловать Кристину. Как глупо и по-детски она отрицает сама для себя, что вообще согласилась на игру, идя сюда, в эту комнату — зная, что здесь Крис, думая о ней, выпивая стакан за стаканом с мыслями о том, что хочет пойти к Желточенко, но яростно заставляя себя остаться на месте. — Раз Таня так хочет, — Крис выдавленно смеётся, вставая с кровати на ватных ногах и, понимая, что у неё кружится голова, быстро усаживается рядом с Ларисой, приобнимая ее одной рукой. — Да завались ты, — огрызается Каширина, вцепившись в бутылку. — Кручу, да? — Таня осматривает всех, стараясь не задержать взгляд на Крис, которая смотрит лишь на неё, не отводя свои голубые глаза ни на секунду. — Крути уже! — кричит Оля, танцуя под музыку, доносящуюся с улицы. Таня прокручивает бутылку, затаив дыхание и устремив глаза на свои руки, лежащие на коленях. — Оп-оп-оп, на кого-о, — пропевает Настя, смотря по кругу, то на девочек, то на Таню. Бутылка с глухим стуком останавливается спустя пару секунд. Таня каменеет, когда понимает, на кого указывает горлышко бутылки. Крис чувствует, что ее сердце выбивается из груди, а глаза непроизвольно округляются. Обе делают вид для самих себя же, что не думали, не хотели, чтобы все было именно так — нравящиеся друг другу, бедные, глупые. — Сука! — выкрикивает Каширина, ладонью ударив по своему бедру. — О-о-о, — проносится по комнате, но вскоре все умолкают в ожидании. Крис не собирается медлить, не боится и даже не чувствует напряжения, а лишь смотрит в карие глаза напротив без капли смущения. Таня же, вечно язвящая, не прекращающая попытки чем-то поддеть Желточенко, „спустить её с небес на землю“ — теперь нервно закусывает губы, сжав руки в замок. — Тань? — тихо, но до жути уверенно спрашивает Крис, не сдвигаясь со своего места. Агрессивный, резкий, неожиданный подъем Тани принуждает Кристину вздрогнуть, но она всеми силами пытается держать невозмутимое лицо, наблюдая за тем, как Каширина садится с ней совсем рядом, а после тут же обхватывает ее за щеки и касается своими губами ее губ. Первое, что сразу ударяет в нос Крис — сильный алкогольный и сигаретный запах, исходящий от Кашириной. А уже после до неё ясно доходит, что ее нижнюю губу обхватили мягкие, такие приятные губы Тани. Руки Желточенко подрагивают, когда она решается на ответ, на первое движение своих губ.— Когда мы стояли с Таней на сцене и обьявили, что она победитель, я искренне за неё порадовалась. Ну, если можно заметить, то почти все искренние синхроны про неё.
Жар их обоих передаётся друг другу через медленный поцелуй — щеки Кашириной касаются щёк Крис, подбородки соприкасаются, а Танины руки слабо сжимаются на шее Желточенко. Каширина, получая то, за чем шла, хочет наконец удивить, показать, что здесь то она будет лучше неё, она превзойдёт, поставит ее на место. Глупый, завидующий ребёнок. — П-перестань, — выдавливает Крис, когда Таня начинает кусать ее губы. С напущенной грубостью, какой-то ненавистью Каширина ускоряет поцелуй, хватаясь руками за дреды Крис и слабо сжимая пару штук, она сама не замечает, как хочет навалиться своим телом над Желточенко. Таня хочет завладеть ей, полностью, хочет „умничать“, как Крис, хочет назло раздражающим, для неё же самой, спокойным голосом говорить все, что думает, как Крис. Хочет унижать, унижать, унижать ее, и целовать, долго, пока не устанут губы. Ей не кажется это ненормальным — она всегда делала то, что хотела, не задумываясь о том, плохо это или хорошо.— А вот Желточенко. С ней когда на проекте я общалась она такого не говорила. Даже за камерами. Вот честно… я ей говорю «ты мне не нравишься, ты какая-то двуличная», вот это я ей говорю в глаза, она мне ни разу в глаза не сказала того, что она говорит на синхроне.
Но этого Кашириной сделать не получается. Крис отталкивает ее почти со страхом, глубинным, который она никогда не покажет, но который заставляет ее остановиться. Крис расплывается в глазах Тани, Каширина пьяно моргает, сильно жмуря глаза. — Во, молодцы, крутим дальше? — радостно спрашивает Настя. Таня с показушным отвращением трёт губы, чуть ли не плюясь, когда видит, что Маша со страшным недопониманием смотрит то на Крис, то на Таню. Видимо, Маша — единственный человек, который заметил и понял это. — Не понимаю этих лесбух, мерзость, — отдаленно слышит Крис от Тани, когда сразу же встаёт, желая скорее оказаться в своей кровати. А после опять Танин смех. Не добрый и не родной, неприятный, до тошноты противный. Таня исподлобья смотрит на то, как Крис старается побыстрее лечь, чувствуя злость. Злость, смешанную с желанием остановить. Остановить, но зачем? «Тебе просто настолько нравится Крис, настолько сильно, что ты начинаешь ненавидеть и себя, и её». Крис в тот момент кажется, что она полнейшая дура. Надеется, что Таня все поймёт? Очень самонадеянно, Крис, браво.— Хорошо, что меня с тобой судьба не свела, хорошо прям. Я на третьей неделе, наверное, поняла, что она такая. Мы сначала были все вместе, четверка у нас была, а потом я начала ее из нашей четвёрки как-то…потому что я знаю таких людей, я сразу дала понять, что — нет, ты не мой друг, ты не будешь мне даже знакомой никогда. Я начала ее отсекать маленечко.
В кровати Желточенко греет только одеяло — она чувствует разочарование, думая, что Таня ничего не поняла и не поймёт, ведь она просто больная, неадекватная, чокнутая.— Где-то я за неё радуюсь, она меня хуями кроет, а я за неё радуюсь, так и живем.
В ту ночь Кристина засыпает, так и не осознав, что ничего не поняла сегодня не Таня, а она. Но, может, так будет лучше для них обеих?