Он уже проиграл

      Чжэхань подставлял лицо слабому ветерку, блаженно прикрыв глаза. Гун Цзюнь неприкрыто любовался: он работал со множеством людей, но едва ли встречал таких красивых. А ещё — веселых, невыносимых и увлеченных. Чжан Чжэхань горел своим делом, заражал своим огнём окружающих, поднимал настроение и не давал унывать.       А еще Чжэхань в гриме и парике выглядел просто неземным.       Гун Цзюнь тихо выдохнул, понимая, что задержал дыхание, глядя на него. Они сидели в тени под тентом, ожидая, когда техники закончат свою работу и уже начнется их собственная.       Кожа головы под париком чесалась невыносимо. Какой-то из нижних халатов сбился и неудобно тянул. Ступни ощущались так, будто он засунул их в тазик с горячей водой.       Но все это было таким мелким и неважным, пока Гун Цзюнь смотрел на человека перед собой.       Капля пота стекает по коже. От шеи вниз по груди. Гун Цзюня почему-то настолько завораживает это зрелище, что он ненадолго отключается от происходящего. От размеренно двигающегося на нем Чжэханя, от ощущения горячей тугой плоти вокруг члена, от гладкости чужой теплой кожи под пальцами. Он следит за этой каплей, пока она скользит по напряженному животу, повторяет очертания пресса.       Его больно щиплют за сосок, заставляя зашипеть и вскинуться навстречу.       — Прием, — глухо зовет его Чжэхань, проглатывая окончания слов. — Я всё ещё здесь.       Он убирает руку от груди Гун Цзюня, скользит ей уже по своей груди, стирая часть капелек пота, по шее, зарывается пальцами во влажные пряди на затылке.       Иногда Чжэхань замирал на мгновение, переставая шутить и смеяться, и Гун Цзюня пробирало от его взгляда: он смотрел так, будто видел его насквозь. Видел его таким, каким Гун Цзюнь был на самом деле: неловкого в движениях несуразного переростка. Нескладного, угловатого. С этим его слишком высоким голосом и аллергической сыпью по линии роста волос. Неидеального. Недостойного.       Неспособного быть с ним на одном уровне. И тогда вся помощь, все советы, которые давал Чжэхань, казались жалостью. Или способом облегчить работу себе.       Они целуются в трейлере Гун Цзюня, когда Чжэхань приходит под предлогом порепетировать одну там сцену. Мол, надо поработать над диалогом. А потом ловит его у кухонного столика, блокирует пути отступления своими руками, заставляя Гун Цзюня смотреть куда угодно, только не на него. Потому что паника в глазах Гун Цзюня слишком очевидна. Всё слишком очевидно.       — Ты мне нравишься, — произносит Чжэхань почти в его губы. — И мне кажется, я тебе тоже.       Ответа он не дожидается. Просто прижимается губами к губам.       Дыхание мятное, и у Гун Цзюня мелькает мысль, что всё это было рассчитано и спланировано. Не то, чтобы он против.       Они целуются так, будто это последний поцелуй в их жизни, в целом мире, на этой планете.       Сердце стучит где-то в горле, когда они отрываются друг от друга, и Гун Цзюня слегка укачивает от этого ощущения и от нехватки кислорода.       «Неуместно», — самое приличное из того, как бы Гун Цзюнь описал их отношения. Потому что Чжэхань помогал, советовал, теребил, тормошил, прикасался и улыбался-улыбался-улыбался. Гун Цзюню и окружающим. И это раздражало. Это доводило. Это заставляло реагировать на всё. На каждый взгляд, касание и улыбку. Режиссер был в восторге, продюсер была в восторге. Им говорили: «Продолжайте». Они кивали и продолжали делать то, что делают.       Потому что Чжан Чжэхань, умудряясь улучить момент, когда их никто не видел и не искал, затягивал Гун Цзюня за ближайший угол, занавеску, декорацию — что угодно, на самом деле — и жарко дышал ему в рот, ловко просовывая свои ладони под бесчисленное количество слоев ткани. И сопротивляться этому было невозможно. И не хотелось. И даже если… даже если это была всего лишь игра, Гун Цзюнь был согласен на всё.       Потому что он уже проиграл.       Он был отвратительно, беспросветно влюблен.       Это случается в один из тех жарких дней, когда съемки отменяют из-за жары. Не то, чтобы они не снимали при высоких градусах, но тут уже не выдерживают не люди, а декорации: некоторые материалы просто не приспособлены к таким температурам. Это попросту опасно. Проще переждать эти два дня и продолжить съемки, чем искать потом актера на замену.       На улице настолько жарко, что выходить из комнаты с кондиционером нет ни сил, ни желания. Гун Цзюнь валяется в кровати и играется с масками в камере телефона, когда раздается стук в дверь. Чжэхань стоит на пороге и улыбается ему своей самой ослепительной улыбкой.       — Пустишь? — спрашивает он, и Гун Цзюнь отодвигается в сторону, пропуская его внутрь. В животе сжимается от предчувствия — что-то будет. Сегодня.       Он готов ко всему, что предложит ему этот человек. И он заранее на всё согласен. Просто… Ну, просто потому что это Чжан Чжэхань. Какие еще нужны причины?       — У меня никогда не было секса с парнем, — признается Чжэхань, и его волнение выдает только чуть дернувшийся уголок губ. Он вываливает содержимое карманов своих широких мягких штанов: презервативы, смазка и небольшая анальная пробка. — Но я читал советы в интернете.       По Чжэханю никогда нельзя было сказать, он всерьез или просто прикалывается. Иногда это было очень неудобно. Иногда это доводило до белого каленья. Иногда Гун Цзюнь просто хотел сбежать.       И гори оно всё огнём.       Потому что, ну зачем он так с ним? Если… Если ему просто интересно, каково это — быть с парнем, — то можно было найти кого-то другого? Кто не прирос бы так, у кого сердце не такое чувствительное.       Проблема была в том, что Гун Цзюнь точно не привык врать себе.       Проблема была в том, что он был согласен даже на это. Он был согласен быть тренажером, быть удобным. Без разницы. Лишь бы можно было быть рядом. Хотя бы сейчас.       Чжэхань нервный и немного дерганый, и Гун Цзюнь тоже нервничает. У него дрожат кончики пальцев.       Кажется, в комнате гораздо жарче, чем установленные на кондиционере двадцать пять градусов, потому что, когда Чжэхань одним рывком стягивает с себя футболку, Гун Цзюню кажется, что в лицо дохнуло раскаленным воздухом. Дышать становится очень тяжело.       Он стоит истуканом, Чжэхань делает шаг к нему и запускает пальцы под его футболку. Гладит ладонями бока, спину, цепляет ткань за край и тянет вверх. А потом подается вперед и вжимается грудью в грудь. И от этого ощущения — кожа к коже — хочется закричать. Гун Цзюнь обхватывает лицо Чжан Чжэханя руками и целует. Будто он последний глоток в пустыне. Будто он единственное, что ему вообще нужно в этой жизни.       Как они оказываются в кровати, он не помнит. Как и то, когда оба успевают раздеться. Всё, что он помнит — губы и руки, руки и губы. Когда Чжэхань отрывается от него, лежащего на спине и согласного на всё, Гун Цзюнь едва разочарованно не стонет.       — Ты мне поможешь? — спрашивает Чжэхань, и в это мгновение Гун Цзюнь готов выполнить любую его просьбу.       — Мне жарко от твоего взгляда, — прошептал Чжэхань и хитро посмотрел на партнера. Гун Цзюнь смущенно улыбнулся и отвел взгляд в сторону.       Наверное, это было неприлично. Или даже неприятно, раз его попросили не смотреть.       Ладно, он мог и не смотреть. По крайней мере, не так открыто. У него осталось время налюбоваться им вдоволь: съемки еще не закончились, а сам Гун Цзюнь почему-то всё ещё не надоел Чжэханю.       Гун Цзюнь спускается поцелуями от шеи, по груди, к животу и ниже. От Чжэханя пахнет потом, ментоловым мылом и дезодорантом. Замирает на мгновение, бросает взгляд вверх. Румянец на бледной коже выдает Чжэханя с головой. Он лежит, распластанный на белой простыне, закусив губу и смотрит. Гун Цзюнь облизывается, обхватывает головку и вбирает член на половину. Чжэхань откидывается и шумно дышит. Реакция вдохновляет, и Гун Цзюнь делает еще пару движений. Потом выпускает член изо рта, скользит языком по всей длине, по поджавшейся мошонке — Чжэхань дергается — к напряженно сжатому входу. Греет его своим дыханием, аккуратно касается кончиком языка. Чжэхань дышит так, будто они только что драку отыграли, но Гун Цзюнь чувствует, как тело под его руками постепенно расслабляется. Он тянется за смазкой, выдавливает на пальцы, ждет пока она немного нагреется. Чжэхань всё равно вздрагивает: контраст температур слишком сильный. Пальцы аккуратно двигаются, не проникая, но этого хватает, чтобы простыни в ладонях Чжэханя трещали.       В конце-концов, он сам сказал — у него никогда не было отношений с парнем. А Гун Цзюнь, очевидно, неплохо подходил на роль первого опытного образца. Или, может быть, это вовсе была игра. Чтобы они оба лучше смотрелись на экране, на закадровых роликах. Чжэхань хороший актер, Гун Цзюнь понял это давно. Настолько, что Гун Цзюнь точно не смог бы отличить его игру от настоящих чувств.       И даже не хотел.       Чжэхань сдавленно шипит, когда делает первые движения. Несмотря на долгую обстоятельную подготовку. Гун Цзюнь чувствует себя виноватым. Не может не чувствовать. Но потом видит шальную улыбку на красивых, припухших от поцелуев губах. И сердце колотится еще быстрее, хотя кажется, что уже некуда.       Движения медленные, пробующие, но Гун Цзюня все равно пробирает до закатывающихся глаз. Бросает в жар. Их обоих, судя по горящему лицу Чжэханя и стекающим каплям пота.       Слишком хорошо, чтобы быть правдой.       Гун Цзюнь, может быть, и гибкий, но недостаточно ловкий: попытка подняться и слизать соленую, так манящую его дорожку приводит к тому, что он утыкается носом в ребра Чжэханя. Тот прижимает его голову к себе, зарывается пальцами во влажные волосы. Гун Цзюнь слышит, как за ребрами часто-часто бьется чужое сердце. В голове шумит от затянувшегося возбуждения, и этот частый ритм вдруг придает смысл всему.       Ладони сжимаются на талии Чжэханя, держат крепко и помогают двигаться в этом ритме, потому что иначе нельзя. Иначе уже не получается.       Им обоим не нужно много времени. Чжэхань вдруг сжимается весь, замирает, уткнувшись носом в макушку Гун Цзюня, скулит сквозь зубы, и Гун Цзюнь чувствует, как кожи касается горячее и влажное. Ему хватает еще ровно трех движений. Он проваливается в оргазм с громким, несдержанным стоном.       — У меня задница чешется! — пожаловался Чжэхань тихо, но недовольно, пока они шли к своим трейлерам.       Съемки закончились поздно, и ехать в гостиницу просто не было смысла, завтра они начинали слишком рано. Их обоих развернули из костюмов, как гигантские луковицы, сняли парики и отпустили.       Рабочие наводили свой, одним им понятный порядок и готовили площадку к завтрашнему дню. Работа остальных была закончена, и на двух переговаривающихся актеров никто не обращал особого внимания.       — Я приношу свои извинения Чжан-лаоши. Я не хотел причинять неудобства, — очень вежливо произнес Гун Цзюнь.       Что ж, наверное, Чжэхань получил то, что хотел. К чему было продолжать?       — Ты перегрелся что ли? — Чжэхань протянул руку, чтобы потрогать лоб Гун Цзюня. Тот увернулся от прикосновения.       — Со мной всё в порядке, — мотнул он головой.       — По-моему, нет.       Чжэхань воровато оглянулся по сторонам, схватил Гун Цзюня за футболку и втащил в открытую дверь своего трейлера. Не отпуская, потянул на себя. Впился губами сильно и почти больно. Гун Цзюнь ответил, позволил себя атаковать. Всё закончилось так же быстро, как началось. Чжэхань оторвался, тяжело дыша.       — Не так я это представлял, но ты явно себе что-то там придумал, — он нежно погладил Гун Цзюня по щеке. — Цзюнь-Цзюнь, я люблю тебя, глупый ты человек. Что бы ты там себе ни насочинял. И теперь ты от меня просто так не отделаешься.