Без выбора

— Николай Всеволодович, никак вы! — воскликнул Верховенский каким-то особенно приподнятым тоном и сам вскочил на ноги, оглядывая с головы до ног своего внезапного визитера. Тот, кажется, его радости вовсе не разделял, потому что мрачно шваркнул об пол дорожным саквояжем и прошел в комнаты, оставляя от ботинок грязные следы. — Да вы должно быть, по важному делу, — Верховенский все продолжал издеваться, пока Ставрогин почти степенно, с отстраненным выражением лица садился в кресло, закидывал ногу на ногу и осматривал его тяжелым, недружелюбным взглядом. — Помолчите, — наконец сказал он загробным тоном. — Голова болит от вашего голоса. — Так я вас не приглашал, вы сами пришли, — немедленно разобиделся Петр Степанович. — Своими же ногами дошли до моего порога и его перешагнули — без спроса, прошу заметить, — а я же еще и виноват остался. Некоторое время Ставрогин молчал, потом сказал бесстрастно: — Разумеется, вы виноваты, и сами об том прекрасно знаете, — тут Верховенский скорчил какое-то уж совсем наигранно рассерженное лицо. — Знаете ведь, и не нужно так драматично пучить глаза. Вы гадкий, гадкий человек. — И потому вы сюда пришли? Неужто самого гадкого человека на планете искали?  — Да тут и искать незачем, ноги сами привели, — Ставрогин сцепил пальцы, откинул голову и вздохнул так тяжко, точно его грудь разрывалась. — Вы виновны в том, что мне некуда теперь более идти. Вы своей грязью… понимаете, своей грязью запачкали меня, вы заманили меня в свои сети, и да, признаю, я был достаточно слаб и глуп, чтобы попасться в них… Но я по себя и так уж все знаю, я достаточно в себе разочарован, и речь сейчас про вас. — Говорите, говорите, — пробормотал Верховенский и принялся вертеть какую-то безделушку в руках, и тогда вид отстраненного уныния мигом слетел со Ставрогина, и тот самым натуральным образов вызверился: — Да прекратите вы… бога ради!.. Если вы только посмеете, если только посмеете сейчас еще начать стричь свои чертовы ногти, то будьте уверены, я вас… в собственном доме придушу! — Чего вы так разошлись? — Верховенский будто бы искренне удивился. — Подумаешь, всего один раз такое было, а уж и запомнили. В порядке мои ногти, обещаю, ничего с ними делать не буду, — клятвенно пообещал он. — Так что продолжайте, будьте уж так любезны. Но Ставрогин будто бы сбился и никак не мог снова отыскать подходящих слов. — Черт бы вас побрал… да на чем я остановился? — Вы, батюшка, так и не рассказали, чем я, собственно обязан вашему визиту, — угодливо подсказал Петр Степанович. — А ведь мне интересно… еще и не с пустыми руками, вон у вас, и вещи какие-то? Вы поди надолго? — Ставрогин наконец пришел в себя и оборвал его глумление: — Мне некуда идти с тех пор, как я вами спутался! — рявкнул он. — Вы своей мерзостью меня выпачкали, так что не отмыться — перед другими стыдно, хоть они, может быть, и не видят, а все равно стыдно. — Верховенский выслушивал оскорбления с поистине стоическим хладнокровием, и только безделушка вертелась в его пальцах все быстрее, быстрее… — У меня словно бы на лбу теперь клеймо, — Ставрогин запустил руку в волосы и мельком продемонстрировал Верховенскому свой совершенно чистый лоб. — Так что нигде мне дороги нет, кроме как сюда. Ведь вы этого добивались, вы, жестокий человек? Ответьте — вот какую ловушку расставили? Безделушка упала и закатилась куда-то под кресло. — Не нервничайте вы так, в самом деле… — пробормотал Верховенский куда-то себе под нос. — И все же я, Николай Всеволодович, уж не серчайте, не уловил, какая сила вас заставила сюда отправиться. Сидели бы у себя дома да пытались отмыться, делов-то. — Да не могу я один дома сидеть! — совсем, кажется, разбушевался тот. — Я и сам с собой наедине уже… не могу! Сам себя ненавижу, так уж лучше забыться совсем. Так сказать, наступил одной ногой в болото, уж легче сразу с головой утопиться, чем ждать, пока тебя будет затягивать… засасывать медленно и противно на глазах у других. Уж лучше так… лучше так. Он поднялся на ноги и прошелся из угла в угол. — Оставаясь наедине с собой, я себе противен, — повторил он. — Так что у меня теперь небогатый жизненный выбор: сойти с ума от отвращения или… или же стереть самого себя, остаться здесь, принять судьбу, так сказать, и… Уж простите, не буду спрашивать, готовы ли вы меня принять, потому что вы сами все это затеяли, а потому имею полное моральное право заставить вас взять ответственность за последствия… — Николай Всеволодович, — вдруг прервал его душевные излияния Верховенский своим самым вкрадчивым, самым приторным тоном: — Да вы не влюбились ли часом? В ответ на это гнусное обвинение Ставрогин весь опешил, вскинулся, схватил со стола тяжелое пресс-папье и запустил им Верховенскому в голову — но, разумеется, не попал, потому что и не хотел попадать.