Сегодня

      Это происходит неожиданно – в день, когда в результате нападения злодея на руках Изуку погибает ребенок. Кацуки уже знает об этом, когда открывает дверь своей квартиры неожиданному позднему гостю, но он не знает, кто и что ждет его по ту сторону. Он лишь немного удивлен, что из всех людей Изуку пришел именно к нему, но удивление сменяется ошеломлением, когда Деку хватает его за плечи, притягивает к себе и прижимается губами к его губам.       Кацуки и Деку к тому моменту являются друг для друга многим. Друзья детства, бывшие хулиган и жертва, соперники и друзья в настоящем, коллеги. Но они не любовники, и близко нет. Кацуки всегда держал свои чувства к задроту под замком, а Изуку никогда не давал ему поводов думать, что он вообще рассматривает его в этом ключе: черт, пятнадцать секунд назад Бакуго вообще был твердо уверен, что Деку привлекают только женщины.       Это определенно не совсем соответствует действительности, потому что поцелуй, который они сейчас разделяют, довольно ясно говорит об обратном. Он, поцелуй, мокрый, отчаянный и довольно безыскусный, если быть совсем честным. Происходящее настолько нереально, что на какое-то время мозг Кацуки оказывается заморожен и перестает функционировать, давая Изуку возможность разжать его губы и просунуть язык. Но Кацуки быстро – может быть слишком быстро – приходит в себя и отталкивает Деку подальше. – Деку?! – выплевывает он, от всей души надеясь, что замешательство и растерянность, которые он переживает, не отражается в его голосе. – Какого хрена?! Что ты вообще… – слова увядают у него на языке, потому что злость быстро сменяется страхом.       Кацуки не нравится выражение, которое Изуку носит на своём лице. Его глаза кажутся бездонными, как колодцы, а лицо пустое, отстраненное.       Неживое.       "Мертвое, мертвое, мертвое," – стучит в голове, будто на повторе.       Деку не должен так выглядеть – никогда. Абсолютно ничего в Деку не должно и близко ассоциироваться со смертью.       Но он уже видел это лицо и видел эти глаза. Тогда, после первого года их обучения, когда они с таким трудом нашли Изуку – загнанного, отчаянного, одержимого самоубийственной идеей в одиночку найти двухсотлетнего суперзлодея.       С чужим, незнакомым отстраненным лицом и сухими глазами.       С точно такой же обреченностью в глазах. – Изуку? – спрашивает Кацуки уже намного тише, пытаясь вытащить человека, которого он знает наружу. – Каччан? – голос Изуку звучит почти потусторонне.       Это просто…       неправильно…       неправильно…       НЕПРАВИЛЬНО!       В следующее мгновение он уже сам целует Изуку, крепко хватаясь за его лицо обеими руками.       Страх перевешивает всё остальное. Не за себя. Он вообще не помнит, чтобы боялся за себя, когда он бывает рядом с Изуку – всегда слишком сосредоточен на том, чтобы удержать Деку рядом с собой.       Кацуки, возможно, и сам до конца не понимает, почему его это так волнует: Изуку всю его жизнь был самой осязаемой величиной в его жизни, но между тем его никогда не покидает чувство, что стоит отвернуться, отвести от него взгляд, ослабить хватку – и Деку выскользнет из его рук и растворится без следа.       Сегодня это чувство всепоглощающее. Что-то говорит Кацуки, что если он сейчас даст Изуку уйти в ночь, он действительно может его потерять. Один раз он уже позволил ему ускользнуть, будь он проклят, если допустит это еще раз – физически или психически.       Так что нет никакого "если". Изуку живой, твердый, настоящий, целиком и полностью в его руках – мыслями и телом. Его голос лихорадочно зовет Кацуки по имени, пока корявые, шершавые от шрамов пальцы скользят по коже, горячее дыхание омывает шею, уши, лицо и губы Бакуго. Сложно сказать, он привел Изуку к себе в спальню или Деку толкнул его туда – да и едва ли это имеет значение, когда одежда так быстро оказывается на полу. Холодные пальцы, проникающие внутрь, – словно мороз по коже, и тело Изуку почему-то пахнет недавним штормом.       …Зеленые электрические глаза заполняют комнату, когда Деку, болезненно твердый, толкается внутрь – Кацуки никогда не делал этого раньше, не позволял никому больше, и он едва успел подготовить себя к тому, что должно было последовать дальше. – Блять… помедленнее, Изуку, – он едва узнает свой голос.       В ответ только судорожное повторение его имени, будто Изуку разучился говорить что-то иное. Простыни немного тлеют под его пальцами, но Кацуки едва обращает внимание.       Боль непривычная, резкая, хотя и не такая, которую он не может на самом деле выдержать. Она накатывает и уходит волнами, постепенно сменяясь чем-то более приятным, но что гораздо важнее – близость знакомого тела. Кожа Изуку перестает быть холодной, мертвенная бледность уходит, в то время как на усеянных веснушками щеках начинает расцветать румянец. Зеленые глаза постепенно начинают обретать осмысленность – Кацуки чувствует, как они с жадностью блуждают по его телу, невольно прихорашиваясь и наслаждаясь ощущением.       Изуку выдыхает его имя с восхищением, и Кацуки проглатывает этот звук, когда притягивает его за затылок к поцелую. Короткие ногти Кацуки врезаются в напряженную спину Деку, когда тот наконец-то находит нужное место – ему даже не нужно ничего говорить, Изуку, будто чувствуя его реакцию, начинает двигаться, стараясь вновь и вновь задеть чувствительный пучок нервов внутри. По какой-то причине именно хриплые, почти животные стоны, которые издает Деку, почти доводят Кацуки до кульминации.       Они кончают практически одновременно. У Кацуки даже нет сил разозлиться на идиота за то, что он сделал это внутрь, когда Изуку, будто кукла-марионетка с подрезанными нитями, падает сверху, придавливая его к кровати. Ему требуется время, чтобы немного прийти в себя – по крайней мере Кацуки убеждает себя в этом, пока лениво водит ладонью по взмокшим зеленым волосам. – Тебя уже отпустило? В порядке?       Изуку молча кивает, мягко касаясь губами его ключиц, шеи и лица в коротких благодарственных поцелуях. Кацуки делает вид, будто ему не нравится и он всего лишь терпит это некоторое время, прежде чем начать с преувеличенным недовольством толкаться, пытаясь спихнуть тяжелое тело со своего собственного. – Тогда двигайся, потная свинья, – ворчит он. – Даже не думай засыпать на мне, задница. – Прости, Каччан, – бормочет виновато Изуку, подчиняясь и сдвигаясь, чтобы освободить его от своего веса. – Мне… э… принести воды?       Он выглядит словно побитый щенок, думает Кацуки: так, словно ожидает серьезной взбучки. И если серьезно, Кацуки должен ему её устроить. Накричать на него, взорвать ему лицо, пинками вытолкнуть из своей квартиры…       Должно быть он всё еще плавает на вершине своего кайфа, раз не делает ничего из этого, лишь мрачно кивая, позволяя о себе позаботиться – напоить водой, вытереть мягким мокрым полотенцем, а потом проводить в ванную. А может быть дело в том, что глядя на знакомые живые зеленые глаза, в которых больше нет того пугающе пустого выражения, Кацуки чувствует, как узел, о наличии которого он едва догадывался, развязывается, позволяя ему наконец-то полностью расслабиться.       Вода в ванной достаточно горячая, чтобы запотели зеркала, и нет причин набирать воду для каждого по отдельности. – Прекрати вести себя так или я и правда выпну тебя за дверь, – рычит Кацуки, когда идиот в очередной раз прячет глаза и сутулит плечи. – Но я… ты… мне кажется, будто я заставил… – начинает бормотать Изуку, но замолкает, когда Кацуки отводит руку назад, вслепую нащупывая его челюсть и заставляя заткнуться легким сжатием. – Ох, блять, говори уж полными предложениями или прекрати мямлить. Я привел тебя в свою комнату. И я, черт побери, не делаю того, чего не хочу – никто не может заставить меня. Закрыли тему. Сиди смирно и не двигайся, – ворчит Кацуки, откидываясь на твердую грудь – это была слишком длинная речь на его вкус, а он не хочет сегодня слишком много разговаривать. Эмоции, чтоб их, могут подождать.       К счастью, ванна достаточно широкая, чтобы вместить двух мужчин, хотя Кацуки и приходится сидеть вальяжно положив локти на выпирающие из воды колени Деку. Теплая вода приятно омывает тело, расслабляя ноющие мышцы. Когда неуклюжие, но осторожные пальцы начинают мягко втирать шампунь в его волосы, массируя голову, становится совсем хорошо и Кацуки закрывает глаза.       Неплохое ощущение, он может даже к этому привыкнуть. – Каччан, сегодня… – пробует заговорить Деку еще раз, когда они выбираются из ванной, но Кацуки заглушает его голос, когда кидает ему в лицо одежду – старую футболку и домашние штаны, в которые идиот мог бы переодеться – тряпки Деку, в которых он пришел, он уже давно закинул в стирку.       Изуку вновь неловко топчется на пороге спальни, и Кацуки со вздохом хватает его за футболку и тащит внутрь, а потом толкает на кровать, забираясь следом. – Каччан…       Кацуки накрывает его голову подушкой. Идиот всё еще пытается бормотать что-то даже из-под неё. Кацуки со вздохом убирает подушку и пристально смотрит в зеленые упрямые глаза. – Это было случайностью? – спрашивает он серьезно. – Ты просто пришел к первому попавшемуся человеку?       Изуку судорожно качает головой. – Нет! Я бы никогда не стал бы… с кем угодно. Для меня это значит всё! – Это всё, что мне нужно знать на сегодня. С остальным разберемся завтра. Не порти послевкусие, – говорит Кацуки, падает лицом вниз и закрывает глаза, наполовину отключаясь.       Изуку немного ерзает, прежде чем осторожно прижаться к Кацуки, обвивая его руками.       Он даже не удивлен – Бакуго всегда догадывался, что Деку прилипчивый, склонный к объятиям тип, особенно после секса, и Кацуки на удивление не возражает. В основном, потому что он такой же, но задроту это знать пока не обязательно.       Завтра им действительно предстоит о многом поговорить, и Кацуки знает, что между ними уже ничего не будет по-прежнему.       Это не особо его беспокоит.       Кацуки также достаточно хорошо знает себя и Изуку, чтобы быть уверенным, что они разберутся, как заставить это работать.