rain.

Сумерки сгустились и, проводив последние лучи солнца, поприветствовали всех своей темнотой. Холодный ветер заставлял большинство оставшихся на улице прохожих недовольно содрогаться и упрекать себя в том, что те не взяли верхнюю одежду, хоть погода днём такие обстоятельства и не предусматривала. Такую погоду Ацуши более, чем ненавидел. Неприятный стук капель о стекло заставлял воспоминания стекать по мозгам также быстро, как падали капли, а добавляющиеся к этому гроза и гром только прибавляли ощущения безысходности и печали, от которых детектив так тщательно пытался убежать и уберечь от этого других. «Акутагава Рюноске – болван. И это даже не догадки, это факт». – именно с такой мыслью отметается всё хорошее настроение, падая куда-то на асфальт вместе с дождём. Ведь получать холод от человека, с которым бок о бок работаешь вместе – более, чем неприятно, и кажется, что ужаснее быть не может. Но от осознания того, что к такому ненавистному человеку есть чувства, противоположные ненависти, но который целуется и спит с тобой просто так от нечего делать, становилось еще печальнее. Еще один человек, в котором находишь какой-то смысл и надежду на получение необходимого количества всех положительных чувств, от которых хочется жить, а в итоге получаешь только то, от чего так старательно пытался избавиться на протяжении всей своей жизни. Вот и в этот раз, сидя в какой-то неизвестной кофейне только из-за прогремевшего грома, Накаджима думал, почему же дождь соизволил спуститься именно в эту минуту и какого чёрта он – Ацуши – такой невезучий. Решив не беспокоить бариста своими посиделками просто так, детектив заказал зелёный чай и тихо уселся около окна. Из размышлений его вывел пришедший мафиози, который заметил Ацуши в окне, собираясь сесть в свою машину. —Зверьё, ты что тут забыл? —Просто сижу. Разве нельзя? Акутагава не унимался. —С каких пор ты на ночь глядя по кофейням шастаешь? Делать нечего? —А с каких пор ты таким внимательным стал? И с чего это на ночь глядя? Я с работы иду вообще-то! Такие едкие разговоры уже закрепились в привычках настолько, что никто и не задумывался, насколько сильно они могут беспокоить окружающих. —А, молодые люди… – начал бариста, принёсший чайник с горячим чаем, – Я чай вам принёс… Только не ругайтесь, пожалуйста, хорошо? Извините за беспокойство… Прервать его решил Ацуши, ведь доверять общение с людьми Акутагаве = прокапывать себе прямой путь в хамы общества, куда Накаджима вступать был не намерен. —Извините за беспокойство, всё в порядке! И бариста, поклонившись и пожелав приятного чаепития, удалился к стойке. По закону подлости, гром прозвенел уже когда Ацуши наливал чай Рюноске в чашку, ведь оставлять нежданного гостя голодным – неправильно, поэтому, внезапно вздрогнув, он продолжил лить чай на стол, мимо чашки. —Тигр, ты совсем что-ли уже?! – лужа из чая на столе плавно, но быстро перелилась со стола на плащ и брюки Акутагавы, пока детектив, тихо всхлипнув, извинялся и пытался всё убрать, но делал только хуже, распределяя чай по всему столу и превращая салфетки в бесполезную, рвущуюся от малейшего касания, кашу. —Прости, извини, я не хотел, я слу… – гром загрохотал снова, пока Ацуши, тихо ойкнув и вздрогнув, не уселся обратно, закрыв лицо руками, не то от стыда, не то от страха. Акутагава пытался понять. Ацуши, такой до боли раздражающий, такой ненавистный, сумевший победить кучу опаснейших эсперов, и убегающий после каждого поцелуя так, словно ему это противно? Такой добрый по отношению ко всем и плюющий только на чувства своего напарника? И это он боится грозы и грома? Рюноске бы посмеялся, он бы упрекал Накаджиму в никчемности, беспомощности и слабости, и даже повод есть, но по какой-то причине силы воли хватило только на то, чтобы подсесть к дрожащему и плачущему Ацуши, положить руки на его плечи, и на ухо прошептать: —Не переживай, я рядом, скоро гроза пройдет, не бойся. И Ацуши готов поверить, готов осознать, что это правда, готов наплевать на неискренность, по его мнению, напарника, но яркая вспышка грозы заставляет только закрыть глаза и уткнуться в плечо Акутагавы, пытаясь сдержать, уже льющиеся, слезы. Бариста отошел куда-то по делам, а остальные посетители отсутствовали, однако проще детективу от такого не становилось. Поэтому Акутагава, взяв Ацуши за руку, повёл того из кофейни, заранее положив несколько иен на стол, а то вдруг Накаджима не заплатил? Усадив всхлипывающего Ацуши на соседнее сиденье, Акутагава сел за руль и поехал в сторону своего дома. Решив, что детективу нужно время, чтобы собраться с мыслями, Рюноске тактично молчал и ждал, пока тот заговорит. Минута, пять, десять… Акутагава доехал, но так и не дождался ничего, поэтому решил заговорить первым, как вдруг Ацуши начал: —Прости, мне жаль, что так вышло. Я не хотел, чтобы ты видел и чтобы думал, что я слабый, но что есть, то есть. – Накаджима грустно усмехнулся, – Я домой пойду, не буду мешать… —Ацуши, сиди на месте. Фраза была произнесена подозрительно спокойно для самого опасного портового пса мафии, но твёрдо, и явно не терпела возражений, поэтому детективу не оставалось ничего, кроме как остаться. Рюноске хотел разобраться, хотел понять и разрешить все недопонимания, но увы, влияние способности напрямую влияет на эсперов, а Расёмон внутри мечтал только о том, чтобы кого-то убить, сожрать и понадеяться, что это поможет стать лучше. —Что за дичь ты вытворяешь? Желание поддержать было велико, но неумение помогать было ещё огромнее, поэтому после этих слов Ацуши поник сильнее. Акутагава понятия не имел, что ему делать, но решил попытаться улучшить ситуацию. —Не так начал. Почему у тебя такая реакция на обычный дождь? Твоя работа буквально для того, чтобы преступников находить, смотреть на трупы и разгадывать, кто их убил, а ты боишься обычного явления природы. Ацуши чувствовал себя опозоренным. Рюноске он в этом не винил, наоборот, он был благодарен ему за то, что не пришлось идти по мокрым улицам, но разве можно чувствовать себя спокойно, когда понимаешь, что независимо от того, какая у тебя работа, бояться грозы и грома 18-летнему парню весьма унизительно? Детектив не знал, что ответить. Но решив, что хуже уже не будет, он стал рассказывать. Весна. Ацуши исполняется 5 лет и его жизнь состоит только из постоянных избиений, унижений и травли. Думая, что это нормально и что так воспитывают сильных и взрослых людей, он успокаивал себя. Его лучшие друзья – книжная полка с книгами, а лучшая подруга – маленькая игрушка в виде тигрёнка. В свой День Рождения он надеялся, что сегодня ему разрешат почитать любимую книжку не за клеткой, а в своём футоне, но его надежды разбиваются также, как разбивается одним из детей любимая ваза воспитателя. Рядом с Ацуши вмиг оказывается растоптана его любимая игрушка, а сам он оказывается заперт в клетке. За окном льёт дождь и грохочет гром, а Ацуши плачет и думает, почему именно с ним обходятся так жестоко. Осень. Накаджиме уже 10, но он чётко помнит события пятилетней давности и никак не может понять и простить директора. Сидя с новой книгой, которую привезли этим же утром, Ацуши вчитывается в строки. «Каждый живёт, как хочет, и расплачивается за это сам». И Ацуши, наверное, впервые не согласен. Он не хочет жить так, как живёт сейчас, и не хочет расплачиваться неизвестно за что, но выбор – это то, что отсутствовало у него с самого рождения. И приходит осознание, а Накаджима понимает, что даже если будет жить так, как ему будет нравиться, всё равно будут какие-то жертвы, и он всегда будет виноватым. Вновь льёт дождь и сверкает гроза, а маленький мальчик в одной из комнат приюта сидит с книгой в руках и плачет от несправедливости и осознания, что ему никогда не будет везти также, как остальным. Снова весна, с ней приходит ощущение радости, счастья, желания любить, но 15-летний подросток сидит в клетке и думает, насколько он ужасен. Громкие раскаты грома не умолкают уже несколько минут, а Накаджиме начинает казаться, что они стучат прямо по его голове и упрекают в его неприспособленности и бесполезности. Ненависть к дождям и грозам превратилась в страх, а Ацуши никак не может смириться с тем, что худшие события в его жизни приходятся именно на ненавистную им погоду. Договорив, Ацуши вновь вздрогнул, потому что молния посчитала нужным ударить какое-то дерево прямо в нескольких метрах от машины Акутагавы. Рюноске не знал, что делать, что сказать, как поддержать, поэтому просто открыл дверь машины и закрыл её. Накаджима был готов запаниковать, потому что оставаться один на один со своим страхом ему не хотелось, но тут открылась дверь рядом с ним и Акутагава сказал: —Ты идешь со мной и это не обсуждается. Ацуши вышел из машины, думая, что прямо сейчас снова произойдёт что-то ужасное, а сам он останется с разбитым сердцем, причем возможно и в прямом смысле, и в переносном. Однако, зайдя в просторную квартиру и услышав, что Акутагава приглашает его на кухню пить чай, мысли о чем-то ужасном сменились на тревогу и интерес. Поводов для тревоги не нашлось, потому что оказалось, что Рюноске не шутил, а зеленый чай, который он заварил, был очень вкусным. Возможно, даже вкуснее, чем в кофейне, но попробовать его так и не удалось, поэтому судить о таком Ацуши не стал. Конечно, нарушать такую спокойную обстановку Акутагава не хотел, но разрешить какие-то вопросы Рюноске считал нужным, поэтому, как только детектив опустошил чашку, мафиози начал: —Нам нужно поговорить. —О чём? Накаджиме снова стало страшно. Акутагава был подозрительно серьёзен, а разговор обещал быть трудным. И снова во время дождя, почему так? —Я не понимаю, почему ты такой и что я делаю не так, что ни тебе, ни Дазай-сану угодить не в силах. Я не понимаю, почему ты каждый раз уходишь, ничего не рассказываешь, и какого чёрта я узнаю о твоей фобии, когда ты буквально можешь сознание от неё потерять? Запомни, зверьё, ты – идиот, который не умеет думать, когда это так нужно. Ну а ещё твоей низкой самооценке не позавидует даже песок под водой, потому что твоё самовосприятие куда ниже. Ацуши молчал. Ни слова об их отношениях, один только вопрос, почему он убегает. А что ещё делать, когда человек, с которым работаешь вместе и который вечно желает смерти, прижимается всем телом, целует глубоко, страстно, горячо, и оттолкнуть напарника = лишить себя сладостных ощущений, вне зависимости от того, как больно от этого после? Накаджиме совсем не хочется признавать, что Рюноске прав, но тот, словно подливая масло в огонь, говорит: —Запомни, тигр. Ни один человек не будет ненавидеть тебя сильнее, чем ты ненавидишь сам себя. У других могут быть причины для того, чтобы тебя ненавидеть. Я тебя ненавижу, потому что ты – тупой, но при этом умудрился получить то, о чем я так мечтал. А кто-то тебя ненавидит, потому что похож на тебя теми чертами характера, какие он в себе не принимает. В итоге человек ненавидит не тебя, а себя. Понятия не имею, что ты там придумываешь, но от твоих вечных выкрутасов из-за ненависти к себе страдаешь не только ты, но и люди, которые тобой дорожат, так что смени курс мыслей, раздражаешь. Слёзы по щекам Накаджимы потекли с новыми силами и в двукратном объёме. Акутагава выругался и уже хотел начать обвинять себя в отсутствии словарного фильтра, но детектив подполз к мафиози и крепко-крепко обнял. —Прости, извини, я так виноват… Да, ты прав, но вдруг я тебе не нужен, какой смысл пытаться что-то выяснять, когда ты каждую встречу смотришь на меня так, словно то, что было до этого, ничего не значит? Да и смысл жаловаться, когда у всех и своих проблем хватает? Акутагава лишь обнял Накаджиму крепче. —Ты такой глупый порой, Ацуши. У тебя есть люди, которые тебя любят, а ты даже не замечаешь. Грустная улыбка одарила лицо мафиози, пока до детектива доходило. Помогать другим и находить выход Ацуши готов с необычайной скоростью, но как только речь заходит о чувствах и любви, то Накаджима становится профаном. —Подожди… —Да. —То есть ты… —Да. —Ты серьезно? —Да. Ацуши был готов начать радоваться, но… —Подожди, а чего сразу не сказал? Я что, ясновидящий по-твоему? Или должен по твоей вечно хмурой физиономии понять, повысилось твоё настроение на децибел или нет? Или я обязан… Договорить детективу Рюноске не дал, коснувшись своими губами губ человека, которому хотелось так много сказать. Поцелуй вышел нежным, выражающим всё своё беспокойство, и лишь стуки капель о стекло заставляли Накаджиму дрожать… Только ли дождь? Залезши руками под рубашку несчастного астрафоба и омброфоба одновременно, мафиози стал оглаживать спину детектива, пока тот отдавался прикосновениям. Желание стать одним единым, впервые осознав чувство взаимности без ненависти, было у Акутагавы большим, но причинять боль человеку, которого он любит, тоже не хотелось, поэтому Рюноске, продолжа целовать Накаджиму в области шеи и около мочки уха, тихо проговорил: —Мы можем не продолжать, если ты не хочешь. Ацуши хотел. Он желал и надеялся, что рано или поздно секс из грубого, созданного только расслабления и отдыха ради, станет инструментом к укреплению отношений, и что детектив почувствует себя нужным хоть когда-нибудь, пока он будет близок с Рюноске. Поэтому ответом послужили лишь руки детектива, обхватившие шею Акутагавы крепче и губы, что нежно коснулись щеки. Прелюдия была продолжена в спальне на футоне, потому что наслаждаться, попутно врезаясь в угол стола, у парней в планы не входило. Сняв намокшую одежду, Акутагава уложил Ацуши на спину и стал исследовать тело. Вот, подушечки пальцев проходят по щеке, вот, они перемещаются на соски, а после исследуют живот, постепенно спускаясь ниже. Накаджима шумно вдыхал, выдыхал и терялся в ощущениях, настолько чувствительным было тело в такой момент, настолько нежными были движения рук. Переметнувшись от живота к кромке трусов, мафиози их снял, заставив детектива смущённо отвернуться. Они занимались сексом не первый раз, но наблюдать, как смущается каждый раз Ацуши, было одним из любимейших занятий Акутагавы. Решив как можно больше расслабить любимого, пока на улице был сильный ливень, Рюноске облизнул головку; Накаджима поджал пальцы на ногах, сжал простынь в руках и что-то промычал. Вобрав плоть глубже, детектив стал постанывать, явно давая понять, что Акутагава всё делает правильно. Вобрав член до глотки, Ацуши закатил глаза и со стоном произнёс имя того, кто дарит столько эмоций. На глазах Акутагавы выступили слёзы, и Накаджима, едва приподнявшись на локтях, дотянулся одной рукой и смахнул эти бусинки с настолько красивых глаз. Это было необязательно, потому что Рюноске снова взял глубоко, на глазах вновь выступили слёзы, а Ацуши упал обратно на футон, простонав. Но этот момент единения, когда человек, которого так сильно ненавидишь любишь, делает приятно по своей инициативе, был настолько интимным и недосягаемым до этого дня, что Накаджима одновременно со стоном выпустил пару слёз. Мафиози обеспокоенно посмотрел на Ацуши, но последний одним взглядом дал понять, что всё хорошо, и что они могут продолжать. Разрядка пришла весьма быстро, поэтому, оттолкнув Рюноске, детектив с громким стоном кончил. Акутагава, улыбнувшись, поцеловал Накаджиму и встал, объяснив, что сейчас придёт. Не выходя из комнаты, мафиози достал из верхней полки презервативы и лубрикант и, вернувшись к любимому, поцеловал ещё раз. Объяснения, что и как делается, не требовались, поэтому Рюноске выдавил смазку и растёр ею свои пальцы и колечко мышц. Протолкнув сразу два пальца, Акутагава успокаивающе поцеловал Ацуши и стал нащупывать нужную точку. Найдя её и увидев, как выгнулся Накаджима, мафиози протолкнул третий палец и стал касаться детектива, доводя того до исступления. Акутагава хотел принести максимальное удовольствие. Хотел восполнить все ночи без заботы и тепла, и желал показать, насколько Ацуши на самом деле любим. Хотел сделать всё, лишь бы тигр прекратил ненавидеть себя, ведь он – чудесен. И мафиози верит; верит, что сможет всё показать и рассказать, сумеет любить без жертв и отталкивания, а пока ему даруются тихие, но очень возбуждающие стоны и томное:«Рю…», от которого сносит крышу. Решив продолжить, Акутагава надел презерватив и добавил ещё немного лубриканта, чтобы боли было не так много. Войдя сразу на всю длину, простонали и детектив, и мафиози. Ощущение заполненности кружило голову, а факт того, что это происходит не от стресса, а от любви, становилось ещё жарче, теснее, и ещё лучше. Акутагава начал набирать темп, пока Ацуши, забыв о сжатии простыней, обхватил руками и ногами тело Рюноске, стоная в унисон. Погода на улице была прохладной, но в комнате было до безумия жарко, и кроме тепла и удовольствия ничего другого дарить друг другу не хотелось. Ощущая приближение через какое-то время, Ацуши начал: —Я сей… Час… Акутагава лишь продолжил вбиваться в дрожащее тело и, обхватив Накаджиму за член, стал вести рукой вверх и вниз, заставляя Ацуши стонать на всю квартиру. С томным: «Давай, Тигрёнок», Накаджима простонал и кончил, измазав свой живот и руку Рюноске. Акутагава же, излившись следом, аккуратно вышел и, лениво связав презерватив и бросив его куда-то на пол, обнял приходящего в себя детектива, и поцеловал того в нос. —Это было… Чудесно. – Ацуши улыбнулся, – Спасибо. Мафиози, лишь улыбнувшись, притянул Накаджиму ближе. Услышав тихое: «Я тебя тоже люблю», Рюноске поцеловал Ацуши, глубоко, чувственно, и, предложив помыться завтра, так как сил не осталось, закрыл глаза. Детектив же, поцеловав Акутагаву куда-то в шею, уснул следом. Боязнь грозы так и не ушла, а постоянные неприятные воспоминания заставляли время от времени всхлипывать от страха и ненависти к себе, но Акутагава в такие моменты предлагал сделать что-то вместе: попить чай, покататься по ночному городу, почитать книгу… И Ацуши успокаивался. Разве стоит переживать, когда рядом человек, которого ты до безумия любишь, и который дарит то, о чём раньше можно было только мечтать: без неприязни, без отвращения, прознав все мельчайшие детали, которые греют не только душу, но и сердце? Акутагава боится только одного: потерять людей, которых он так любит. И он готов делать для Ацуши всё, что тому нравится, лишь бы на лице любимого как можно реже мелькали грусть и страх. Рюноске говорит, что не умеет поддерживать. Ацуши считает, что он делает это лучше всех.