соната номер четырнадцать

ваня — небо, усыпанное звездами в три ноль семь по московскому. ваня — сахарно-кремовая луна на этом небе. ваня — ветерок летний, бестелесный и теплый. сережа бы поспорил — горячий. музыканты вообще люди благословленные, незримые и небесные — считал сережа. совершенно неподвластные и потусторонние. а как пешкова топила безграничность движений их рук по клавишам. его рук по клавишам. он был готов в бездну спрыгнуть или на небеса подняться — лишь бы тихое-перекатистое ванино фортепиано не затихало никогда. ласковое и жалобное, переливистое и хрипловатое, вкрадчивое и отрывистое — для себя решил, если бы умел плавать на такой глубине — нырнул бы с головой. и больше никогда бы не выныривал. со спины аккуратно, шагами невесомыми подходить ближе. и тихонько — чтоб не напугать и не отвлечь, протянуть и сомкнуть руки на груди, пока он за фортепиано. вздрагивает беззвучно от неожиданности. сережа знает — ему сейчас не мешать лучше, он пьесу новую разбирает. его в театр позвали исполнить. сережа гордится своим собственным домашним пианистом в еще не глаженной свободной белой рубашке с закатанными рукавами. у горла пуговицы расстегнуты обычно и немного видно бледную шею. перед выступлением выгладят обязательно. чтобы ни одной складочки, ни одной замятинки на белоснежной ткани не оставалось. ване чертовски идет — думает сережа, пока застегивает ряд крошечных беленьких пуговиц и закрывает обзор на молочную кожу. ну ничего. он еще насмотрится. успеет. ване чертовски идет — думает сережа — быть пианистом. чертовски идет быстро-быстро перебрасывать длинные пальцы с малой на контр-октаву. с большой на вторую, с четвертой на первую. сереже нравится, когда ваня во время раскатистого крещендо нагинается к инструменту. когда ваня, закусывая губу, божественно-завораживающе фокусирует взгляд на печатных листках с нотами. когда ваня полусонным голосом зовет его переворачивать эти листки, потому что их настолько много, что они не умещаются на пюпитре. сережа смеется, когда ваня перед выступлением покрывает матом дубль-диезы и переходы на басовый ключ. когда ваня «блять, им че впадлу было сюда бекар тоже поставить. мне че самому это весь такт помнить, когда у меня еще четыре ключевых и два случайных? пиздец». ваня был настолько «СЕРЕЖ Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ Я ЕБАЛ НИЧЕ НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ НЕ ДОТЯГИВАЮСЬ». сережа приходил. с земляничным гринфилдом с одной ложкой сахара в бежевой матовой кружке. пакетик нужно было вынуть сразу же после того как прошло секунд пятнадцать с заливания кипятком — как ваня любит. сережа приходил — и ваня не фальшивил ни разу. ваня вытягивал все малые и большие децимы. и довольно улыбался, когда доигрывал, смотря прямо в глаза и протягивая холодные руки к лицу напротив. сережа любил в своем всеобъемлющем тепле его согревать и руки брал в свои, закрывая в замочек. по спине пальцами и обхватывая лицо, русыми волосами обрамленное, неназойливое «чшш, не расстраивайся, ванечка, я бы тебе все первые места во вселенной отдал.. честно-честно..» ваня — его вселенная — думает. вот сука эта елена из жюри, которая ему балл снизила, и из-за которой его ванечка не прошел межрегиональный этап — думает. ване пообещался ее лично найти и об стенку уебать. сегодня двадцать третье марта и ваня играет на открытии нового театра часть первую сонаты номер четырнадцать до-диез минор. или лунную. пьеса для вани — всего ничего, ни одной тридцать второй — значит все уже неплохо. но волнуется ваня как в первый раз перед линейкой, на которой его так любезно попросили проаккомпанировать школьному хору «учат в школе» в дуэте с его любимой натальей семеновной. сколько он там уже у нее занимается? наталья семеновна — женщина по своей натуре в принципе приятная была и располагала к себе с абсолютно добрыми намерениями. с сережей давно уже знакома — на всех ваниных концертах голову кудрявую замечала и сама подойти решила, познакомиться. не, ну а что, ей же интересно что это за такой друг у ее «бессмертных — светлая головушка!..». пока ваня от смущения умирал за ее спиной, сережа как можно настойчивее и незаметнее старался уйти от темы. слишком уж прямолинейная была наташка ванина. а рассказывать кто-почему-зачем он «светлой головушке» ему не особо хотелось. они даже с семеновной сходились в мнении, что елена эта — сучка подзаборная. и что несправедливо их ванечка областной уровень проебал. но сережа ставил ваню выше их милых бесед с натальей, и думал, что и она сучка подзаборная, когда кричит на ваню за фальшивые форшлаги и размазанное стаккато. сереже плевать на «ну что за темп, бессмертных, у тебя не бегемоты, а лебеди, и они не умирают, а танцуют!», и на «руки поднимать надо, если нон легато написано. ваня, нон легато — раздельно, а ты лигуешь!». сереже плевать. ему нравится абсолютно все, что льет из своей души на белые клавиши ваня. ему нравится то, как он это делает. ему правда нравится. и сереже совсем не надоедает звучащая уже двадцать седьмой раз часть первая сонаты номер четырнадцать до-диез минор. даже больше успокаивает. до такси буквально минут десять, а ваня все еще прогоняет, наверное, уже по сороковому кругу свою сонату. — опоздаем, ванюш, быстрее, — доносится из ванной. сережа в такой же чисто-начисто выглаженной рубашке и бежевом пальто входит в комнату. какой же он, это пиздец, — проносится в голове у вани. мелодия стихает, руки опускаются. перед глазами и в голове — ослепительный кудрявый силуэт. он бы его расцеловал. прямо сейчас. но они уже опаздывают. это ничего — еще успеют потом. — да да, иду, все уже, — сережа надевает пальто и на ваню, немного, кажется, трясущегося. за плечи приобнимает слегка — спокойно, ты все сыграешь. ты же вселенная, ты же.. ты.. — едут недолго — пробок, к счастью, нет, и до театра добираются минут за пятнадцать. наталья семеновна — вся напудренная и выглаженная, не хуже их, ваню встречает с распростертыми объятиями. и сережу туда же. чудесная женщина, — думает пешков. сережа уходит на поиски гардеробной, прихватив с собой и ванино пальтишко, пока сам ваня с семеновной на пару поднимается на второй этаж репетировать. успеть вроде должен — они приехали за два часа до ванечкиного торжественного выхода. суета была неимоверная конечно. сережа не помнил, когда последний раз столько людей видел. полчаса до начала. ленточку уже перерезали, следовательно, еще большая толпа ввалилась в огромные двери нового питерского театра. вани нет все. репетирует, наверное. сережа, устало глазами бегая по уже заебавшей ленте инсты, слышит вдруг голос знакомый с лестницы. ослепительно белой. как ваня, — думает. пианист его с перил белоснежных свешивается и наверх зовет. а можно? туда же, вроде, только музыкантам — ваня слишком красивый и трепетный сейчас, чтобы сереже было не похуй. быстро поднимаются наверх. но ваня тянет его за рукав не в тесный кабинет для репетиций, разве что, камерного оркестра, а в туалет. тут пока еще никого нет и приятно пахнет яблочным освежителем воздуха. входную прикрывают и отходят за дверь такой же белоснежной, как перила и ваня, кабинки, чтобы если что — на всякий случай, их не было видно. ваня по привычке ледяные пальцы на чужую шею кладет и выпавшую кудряшку за ухо заправляет. и д(о)рожит. знакомая история — руки в замок, горячее дыхание в шею — все как обычно. ритуал такой. ваня тянется за касанием губ — сережа подходит ближе, придерживая талию, упирающуюся в какой-то слишком высокий подоконник. чьи-то шаги проносятся мимо входной — друг от друга отскакивают наконец, судорожно на дверь смотря. — пойдем, уже все, время вышло, — ваня снова за рукав тянет. — ты успел порепетировать? — скажу больше — даже заебался, — улыбка привычная, лучистая сияет. значит, все в порядке. значит, ритуал удался. сережа изводится весь, смотря на бордовые кулисы и ожидая громкого объявления вани. усаживается на первые ряды, успев поругаться с каким-то солидным дяденькой, от которого вполне мог получить таких пиздюлей, что ему это даже в кабинете их завуча не снилось. но это все ничего. ваня же вселенная! ради вселенной можно и за место в первых рядах попиздиться. — а сейчас, наше мероприятие откроет пианист двадцать восьмой музыкальной школы города санкт-петербург — иван бессмертных! соната номер четырнадцать до-диез минор часть первая. поприветствуем юношу! — шквал аплодисментов заполняет зал и эхом отдается по кремовым свеже-отштукатуренным стенам. сережа, кажется, хлопает громче всех. сережа бы хлопал ему вечно — до ладоней в кровь. замечает в ваниной аккуратной фигурке тревожность и бегающие по огромному залу — даже отсюда — прекрасные-просто-пиздец-какие-обворожительные дымчато-изумрудные глаза. пешков сияет глубочайшей улыбкой только для вани. он точно должен ее заметить. замечает. в ответ — такая же, немного испуганная, но безумно родная и любимая. улыбка вселенной, — думает сережа. вселенная, под самые громкие аплодисменты в ее жизни, садится за инструмент, предварительно поклонившись. зал затихает. руки поднимаются — плавно опускаются на белые клавиши такого же белого, как ваня, рояля — сережа думает, что сейчас ослепнет от такой белоснежности. выключают свет, оставив на сцене лишь большое четкое пятно, поглощающее ваню. и сережино сердце замирает. все вокруг замирает. вдруг затихают перешептывания на задних рядах и шорохи ногами под креслами. для сережи тихнет все — сережа сейчас слышит только свою вселенную. затягивается протяжное адажио состенуто и бесконечные соль-диезы — бекары. сережа фокусирует взгляд на пальцах, преодолевающих триольные фигурации так легко и нежно — завораживает. игра вани так же притягательна, как и он сам — думает. ваня держит ритмическое движение и сливается с мелодией. сережа говорит, что в музыке ни черта не разбирается. а потом вспоминает — ваня — музыка. ваня — искусство. ваня — картины в дорогих рамках, нарисованные самыми лучшими художниками человечества, и вывешенные теперь на обозрение всем в галереи. мелодия стихает, руки опускаются. шквал еще более громких аплодисментов наполняет купол зала. пианист двадцать восьмой музыкальной школы иван бессмертных встает с банкетки, обтянутой белой кожей, кланяется, и улыбается так же белоснежно-чисто и лучезарно. с подрагивающими руками. на сцену откуда-то летит букет белых роз в нежно-кофейной обертке — ваня догадывается. с тремором в руках и теле цветы поднимает и летит за кулисы, сверкая сереже взглядом. тот уже вскакивает с кресла и со всех ног по направлению выхода из левой кулисы. ванечка там ждет. налетает с, наверное, самыми крепкими объятиями в жизни ваниной. налету в воздух подхватывает, придерживая талию теплыми ладонями, которые и через ткань такие же теплые. всеобъемлющий, - думает ваня. обертка от цветов сереже по глазу попала немножко, и ваня уже «ой ой прости пожалуйста». ваня сейчас такой «НУ КАК Я НОРМАЛЬНО? НИГДЕ ВРОДЕ НЕ ФАЛЬШИВИЛ? ТЕБЕ ПОНРАВИЛОСЬ???». а потом «А ЦВЕТЫ? ЦВЕТЫ ОТКУДА ВЗЯЛ ТО? ЭТО ЖЕ ПИЗДЕЦ ТЫ ЦЕНЫ НА РОЗЫ ВИДЕЛ?». сережа молчит и тихо по шее в мурашках носом ведет. потом ответит. успеет еще. в хватке крепких рук сережи ваня себя чувствует выше всех на свете. вселенную держу — думает пешков. ваня с рук чуть сползает и к губам тянется. таким ослепительным. они оба такие ослепительные сейчас — думают. легкое касание и теплые сережины руки уже на шее. и, кажется, наталья семеновна больше не спросит «ванюш, это вот кто с тобой был тогда, на областном?». ваня краем глаза замечает фигурку в дымчато-фиолетовом платье и боится, что наталья семеновна у него вообще ничего больше не спросит. но об этом он еще успеет подумать. ване надо зайти в гримерку к наташке за новой пьесой, но трясет нереально. это пиздец, нахуй я вообще тогда повернулся — думает. трепетные касания плеч сзади — бальзам на душу. успокаивается. в комнату входит, улыбаясь. сережа ждать остается у двери. — замечательно, бессмертных. горжусь, — говорит наталья семеновна и взглядом, кажется не осуждает вовсе. слава богу. горжусь, — говорит овеянный теплотой сережа, ждущий своего музыканта. выходит, наконец. прикрывая дверь тихонько, с охапкой бумаг в картонных обложках. ваня — раскрасневшийся, с растрепанными, отливающими золотом волосами, спадающими на лоб, и в белой рубашке с закатанными рукавами. у вани снова мурашки от проникновенного сережиного «сияешь». ване бы красную дорожку — и под венец — думает сережа. сережа думает слишком много, но сереже это так чертовски нравится.