Чёрный лёд

Глава 11 Будь Джонни Сильверхендом Крик... Громкие, пронзительные крики отовсюду. Со всех сторон. Мерзко мигающий ржавый свет аварийного освещения. Утробный вой сирены. Куда бежать? Двери в корпус заблокированы, выходы перекрыты. Мальчишки из числа тех, кто постарше, пьяные от злости и безнаказанности, с отвратительным матом носятся вокруг, лупят всех, кто под руку попадётся, крушат всё, что под руку попадётся, беснуются, будто в них демоны вселились. Виктор вжимается в стенку, прячет голову за руками, блокируя удары, улучив момент, бьёт сам, прямо и сильно. Он всегда умел за себя постоять. Бежит, уворачиваясь от одних и жёстко отталкивая с дороги других. Надо как можно быстрее добраться до девчачьей половины, там сестра, он должен её защитить. Он уже понимает то, что едва ли понимают другие. То, что никто не придёт. Никто не спасёт. Никто не остановит этот кошмар. Взрослые просто не собираются вмешиваться. Кто-то пытается огреть его какой-то железной палкой, Вик успевает уклониться и отнять. Замахивается, рыча от бессилия смешанного с желанием бить. Уничтожать. Молоть в порошок. Лицо другого мальчишки, похожее на его собственное, искажено ужасом. Прости! Пожалуйста, не... Удар. Этот не встанет. Ему не жалко. Ему даже не интересно, вырубил он того паренька или убил. Ему всё равно. В голове лишь одна мысль: успеть. На половине девочек тот же бедлам, только хуже. Гораздо хуже. Потому что... Нет! Только бы он успел. Он должен. Должен! Он обещал! - Мне страшно, братик! - Шшш... Не бойся, я же нашёл тебя. Не бойся. Тебе нечего бояться. Я рядом. Я тебя защищу. Просто закрой глаза... Вспыхнувший свет вырвал Винсента из пропитанного липким ужасом ада старого кошмара. "Чёрт! Опять! Чёрт!" Он огляделся: квартира в Сити, всё, как обычно. И, конечно, богомолы снова раскрылись сами, пока он спал. Чёрт бы побрал эти ночные кошмары! - Убрать яркость, мягкий свет, - скомандовал он и домашняя сервис-программа послушалась. Подняться на ноги было непросто, этот проклятый сон вымотал его не хуже марш-броска. И Ви понимал, конечно, откуда он взялся. Чувство вины. Не уберёг. Не спас. И её тоже. Сам во всём виноват. Только он. И никто больше. Горячий душ несколько привёл его в чувство. Ви достал из холодильника банку с энергетическим напитком, открыл. Мерзость, конечно, страшная, но кофеварка отправилась на помойку три дня назад. Не мог он пить кофе... Пока не мог. Взбодриться, тем не менее, было необходимо. Ви застыл у панорамного окна, потягивая сладкую гадость с острым цитрусовым запахом. Ещё не рассвело, и с высоты тридцать второго этажа город выглядел завораживающе, просто неестественно красиво. Россыпи цветных огней в темноте мерцали, переливались, то складываясь в затейливые узоры, то мгновенно распадаясь. Прекрасно, если смотреть сверху. Если не думать, не помнить, на что смотришь на самом деле. Если выбросить из головы знание о том, что на деле скрывается под празднично-красивой обёрткой. Кровь, грязь, жестокость и смерть. "Город ночи. Город мечты. Город, пожирающий мечты. Такое название подошло бы лучше". - Отключить прозрачность. "Желаете выбрать изображение?" - засветились на ставшим матово-чёрным стекле серебристые буквы. - На фиг, - буркнул Ви и, прихватив, с барной стойки планшетник, плюхнулся в кресло. Поработать, что ли? Он знал, что, несмотря на то, что спал всего пару часов, теперь уже хрен уснёт, да и не согласился бы он после этого чертового кошмара вернуться в кровать. Если бы, конечно, не... Вот об этом думать точно не стоило. Надо было срочно занять мозги чем угодно, лишь бы не думать. Ни о маленькой прямоугольной ячейке в колумбарии, ни о темноволосом рокере где-то в Пустошах. Что он делает там сейчас? Спит? Пьёт и бренчит на гитаре, сидя у костра? Гоняет под звёздами на байках с молодыми кочевниками? Или... Не думать. Это сейчас самое лучшее. Ви вывел на экран отчёты о последних операциях своего отдела. Нужно подготовиться к утреннему совещанию, как следует. **** **** Холодно. Чёрт! Просто пиздец, как холодно. Заснуть не удавалось. От холода? Или?... Он не мог спать здесь. Совсем. Не спасало ни бухло, ни таблетки, вообще ничего. Ветер заставлял полог палатки дрожать и колыхаться. Ночами в Пустошах холодно... Одеяла не грели, как ни старайся завернуться в них. Бесполезно. Устав от мёрзлого одиночества, Джонни выбрался наружу, в надежде найти Сару или Майкла, или кто там сегодня дежурит... Попросить что-нибудь потеплее или просто отогреться у костра. Посидеть... Помолчать... Никогда в жизни он не молчал столько, сколько в последние пару недель. Разве что после армии... Крошечная комната, затхлый насквозь воздух, пыль, танцующая в косых лучах пробивающегося сквозь жалюзи света. Медленное вращение лопостей вентилятора на потолке. Тишина, придавливающая тело к пропитанной запахом пота постели не хуже бетонной плиты. Время от времени — крики, или стоны, или грохот падающих тел, доносящиеся из соседних номеров. Напоминание о том, что где-то рядом есть жизнь. И смерть. Глубокое черное небо раскинулось над ним безграничным куполом. Джонни вспомнил такое же небо год назад, когда они в последний раз приезжали сюда вдвоём. Вспомнил огромную, невыносимую, железобетонную усталость, от которой никак не мог избавиться. Найт-Сити... Он любил этот город, не мог не любить, но... Порой... Порой он так уставал от всего. От грязи, от суеты, от бесконечной грызни за самую мелкую мелочь. Уставал так, что переставал слышать музыку. Он не ждал тогда, что Альт согласится, знал, что у неё есть в городе дела, какие-то обязательства, в которые он по привычке не вникал, да и сама Альт как-то не стремилась посвящать его в детали. Он просто спросил: «Может, дельтанём?». А она пожала плечами: «Почему нет?». И в неоново-зелёных глазах заплясали весёлые огоньки. Джонни тогда закинул в кузов самое необходимое, и Альт сидела рядом, подпевая негромко музыке из динамиков, а ему казалось, что её голос касается кожи ласкающими движениями, вызывая мурашки. Она помнила дикую кучу песен, стихов и всего такого... Тогда в палатке было тепло... Она говорила, что с ним всё время тепло... Прошёл только год с тех пор... Если б он только знал, как всё обернётся... как всё закончится... Если бы... Он бы сделал всё иначе. Сделал бы всё, вообще всё. Он остался бы с ней здесь, остался бы в клане, наплевал бы на всё: на славу, на группу, на Арасаку, на борьбу... Ни одна борьба не стоит этого. Никакая борьба не стоит её. Джонни представил, как Альт подходит сзади, как её руки обнимают его, гладя грудь, как подбородок девушки ложится ему на плечо, как знакомый, с лёгкой хрипотцой голос тихо, очень тихо шепчет ему на ухо что-то... Как её дыхание касается шеи, вышибая из головы все мысли... Больно было так, что, когда он закусил губу, чтобы не заорать, не удивился, почувствовав солёно-приторный вкус крови. В памяти всплыл тот безобразный скандал в гримёрке — как удар наотмашь. «Между нами вообще ничего общего нет. Ничего, кроме секса». Он содрогнулся. «Это она запомнила? Это звучало у неё в ушах, в голове, перед тем, как... Прежде чем она... Неужели? Чёрт! Чёрт! Чёрт! Только не это! Я бы никогда... Я не хотел... Я люблю тебя. Я люблю тебя, Аль...» Жгучее, пронизывающее насквозь чувство вины и стыда, скрутило его как спазмом. «Она умерла, думая, что мне на неё плевать». Если бы он мог изменить хоть что-то! Внутри зазвучали злые, хлёсткие, как удар плети, слова другого человека. Единственного, кто остался важным... «Не понял? Это был ты. Ты убил её. Незнание не освобождает от ответственности». Слова, которые застряли в нём, как пуля в кости, причиняя непрерывную, непрекращающуюся боль. Ничего нельзя исправить. Никак не избавиться от этого ужаса. В темноте светились световые пятна — костры, рядом с которыми несли свою вахту дозорные клана. Джонни подошёл было к одному, но, натолкнувшись на неприязненные взгляды, поспешно отступил в тень. Вчера, стоя в круге, слушая резкие слова кочевников, он их почти ненавидел. Ненавидел от того, что считал правыми в каждом слове, в каждом обвинении. — Плохо, ихо?* - прошелестел со спины сухой, как песок Пустошей голос. Джонни обернулся и увидел ту, которую Альдекальдо почтительно называли «Шима». Мать. Такая же сухая, как её голос, невысокая хрупкая женщина в потёртых джинсах, чёрной майке и замшевой жилетке стояла буквально в полуметре от рокера, не сводя с него пристального взгляда. В ответ Джонни лишь пожал плечами и развернулся, собираясь уйти, но живое запястье обхватили сильные длинные пальцы, рывком заставившие обернуться. Кого другого Джонни немедленно поставил на место, но не её. На эту женщину он не поднял руку, даже если бы она занесла над ним нож. «Она хранит в себе память...» Голос Альт снова зазвучал в ушах, и снова ему захотелось завыть от боли. — Вижу, что плохо. Сегодня говорили многие, но мало кто сказал то, что стоило слушать. Те, кто хотел прогнать тебя... — Вот и гоните! К чёрту всё! Мне плевать, веришь? Хотите — выдайте Арасаке. Они заплатят, будьте спокойны. Или просто вышвырните на границе, как ненужный хлаи. Мне. Всё. Равно. Веришь? — Верю. Верю, мальчик. Все знают, что ты сделал, - голос матриарха клана был задумчив, словно она и вправду размышляла, что стоило бы с ним сделать. - Наша видящая сказала нам. Наши раннеры видели, что случилось. Что произошло в той башне. И всё же... Не думаю, что виноват ты. Слова пронзили, как молнией. — Я виноват. Я!!! Я убил её. Это не Арасака, чёрт побери! Это был я! — Виновато ли ружьё в том, что из него выстрелили... — Я не ружьё, чёрт вас дери! Я человек! И я... — Ты, ты, ты... В мире есть много других вещей, ихо. Много того, что видно не сразу. Ты не нашего рода, не была и она, но вы — наши. И она... была... И ты. А Альдекальдо не бросают своих просто так. Спокойный, лёгкий как ветер, сухой как песок голос матери клана гипнотизировал, убаюкивал, и Джонни слушал, как заворожённый. Как собака — не столько смысл, сколько интонацию. И по ней же угадывал смысл, скрытый за паутиной слов. — У тебя много врагов, сын, - чем непонятнее становились слова, тем яснее проступал — смысл. - Это не беда. Когда-то мои предки считали это доблестью. Может, оно и так, не знаю... Но ты враг самому себе. А это куда хуже. Чернильно-чёрные глаза на смуглом лице гипнотизировали, затягивали в себя. Джонни смотрел и верил. И не верил. — Мы привыкли к хрупкой безопасности этого места, и дети не хотят уходить. Но наш дом — дорога. Ты напомнил нам об этом. Тебя будут искать, но нас — не найдут. Утром мы двинемся в путь, я чувствую запах дорожной пыли. Попробуй найти в дороге то, что утратил там, - кивком Шима указала на далёкие огни Найт-Сити. Сильные пальцы на хрупких руках гладили его по лицу и волосам, а Джонни слышал и не слышал, верил и не верил, понимал и отказывался понять. Но — не отстранялся. Таких прикосновений он не позволял никому. Только Аль... Редко, очень редко. Когда не было сил. Когда было слишком хреново. Сейчас — было хуже. Куда хуже. И Аль не было рядом. Не было и уже никогда, никогда не будет. Глаза горели, как от кислоты. Он крепко зажмурился в попытке сдержать слёзы. Тёплые руки обвили плечи, заставляя нагнуться, пахнущая бензином и травами шаль Шимы укутала, укрыла, как крылья. — Плачь, ихо. Слёзы лечат. Плачь. Сейчас можно. Сейчас ты в безопасности. И он сломался. Сжался, скорчился, обхватив себя руками. Непослушные слёзы текли по лицу, плечи дрожали, он растворился, он перестал быть собой, он просто не мог быть больше — собой. Руки матери клана гладили его по плечам, тихий голос шептал что-то на испанском, потрескивали в отдалении поленья костра, над головой простиралось бархатно-чёрное небо. Очнулся Джонни, когда превратившееся из чёрного в серое небо пронзил первый, яркий, как взмах клинка, луч восходящего солнца. Он не помнил, как прошла ночь, он лежал прямо на голой земле, и это не было ни холодно, ни неудобно. Мать клана, сидящая тут же, гладила его по волосам и тихо напевала что-то. Серо-голубое небо над головой было иным. Мир был иной. Всё было иное. У Шимы было сильное рассветное лицо женщины, не спавшей всю ночь. — Всё, малыш. Всё. Дальше ты можешь и сам. Вставай, ихо. Приводи себя в порядок и будь тем, кем должен быть. — Это кем же? — Тем, за кем пойдут другие. Тем, кого они будут слушать. Будь Джонни Сильверхендом. #чёрный_лёд #сказки_ночного_города