Бесподобный снегопад

      «Как летом роем мошкара       Летит на пламя,       Слетались хлопья со двора       К оконной раме!»       Юра Кривонищенко декламирует, поставив одну ногу на стул и картинно откинув голову назад. Из слушателей у него — только мы с Зиной, но он и этому рад. На фоне самозваного поэта за окном бесподобный снегопад. За ослепительными хлопьями не видно ни неба, ни деревьев, точно туман опустился на город. Загляденье!       — Это твои, что ли стихи? — спрашиваю я, перебивая Криво.       Он убирает ногу, скрещивает на груди руки и еще голову набок так наклоняет.       — Как можно, Людмила! Неужели ты не узнала этот фирменный слог? Разве не заметила в строках лицо автора? Очевидно же!       — Это Пастернак, — отвечает мне Зина.       Юрка обиженно передергивает плечами. На фоне снега за окном его волосы кажутся особенно рыжими и теплыми.       — Зин, ну ты что, не могла мне подыграть? Вот было бы посмотреть, если Люда в самом деле поверила, что это я сочинил. Завтра бы уже весь УПИ на ушах стоял, а меня носили на руках. Эх, не понимаете вы чувствительную душу поэта…       Начав говорить про поэзию, хоть и не свою, Криво завелся, и его было уже не остановить.       Мы все втроем выходим из университета и попадаем под одеяло из мягкого, нехолодного снега. Снег опускается величественно неторопливо, пушистыми шапками оседая на плечах и волосах. Из-за его мерцания всё вокруг кажется таким волшебным, таким иллюзорным…       Казалось, пока в Кривонищенко не прилетает материальный, неприятный и холодный снежок.       Он запинается, прервав свою речь о теме любви в поэзии Блока. Растеряно хлопает глазами, смаргивая с рыжих ресниц рассыпчатые снежинки. Он до того уморительно смотрится в эту минуту, что я прячу улыбку за ладонью и оборачиваюсь посмотреть на того, кто покусился на нашего поэта.       Честно говоря, кроме Коли Тибо я никого и не ожидала больше увидеть.       — Что, спас я вас от размышлений этого философа? — кричит он нам, собирая голыми ладонями новый снежок. — Вы бегите, я его задержу.       — Слышь ты, француз! — не остается в долгу Криво. — Я тут бесплатные лекции по поэзии даю, а он в драку!       И Юрка тоже бросается лепить снаряды.       — Ой-ой! — пищит Зина и втягивает голову в плечи. — Вы нас сейчас совсем снегом засыплете!       — Это верно, — соглашается Криво, и снежок выпадает из его рук. — Вот что, вы бегите, а я буду прикрывать тыл!       И он самоотверженно выступает перед Колмогоровой: грудь колесом, нос задран, плечи разведены. Одним словом, герой, который ничего и никого не боится. Тибо лениво перебрасывает снежок из одной руки в другую, наблюдая за ним. На его черной куртке мерцают снежинки, как будто это звездное небо.       — Давай, беги-беги. Я в спину бить не буду. Только если промеж глаз.       Он страшно замахивается на Юру, и тот инстинктивно пригибается, открыв Зину за собой. Та взвизгивает, затем хохочет и машет рукой.       — Да ну вас обоих! Люд, пойдем, пусть дальше стоят и выясняют отношения.       — Э, а ради кого тогда совершать подвиги! — возмущается Криво. — Для чего сражаться, для чего жить, если не ради прекрасных дам! Сегодня такая чудесная погода, что хотя бы одна из вас обязана подарить мне поцелуй!       Он хочет сказать что-то еще, но тут же получает в плечо второй снежок.       — Черт возьми, Тибо! Завидуй молча!       Зина снова смеется и шутливо отталкивает Кривонищенко.       — Тебе только дай причину, Юр! Люда, пошли уже, а то до вечера здесь проторчим.       Но я машу ей рукой в ответ.       — Так я же сказала, что сейчас к Машке. Поэтому придется тебе идти одной, на свой страх и риск… Или в компании Юрки!       — Люда! — обиженно кричит Зина, но я посылаю Криво воздушный поцелуй, поворачиваюсь к ним спиной и иду прочь.       На моем пути вырастает Коля со снежком в руках. Но я знаю, что в кого-кого, а в меня он запустить не посмеет. Побоится. Поэтому я спокойно дохожу до него, обворожительно улыбаюсь и мимоходом смахиваю снег с его плеча.       — Только не закидай их снежками до смерти, — прошу я. — Гося не простит.       Коля швыряет снежок, но целясь не в Юру, а просто в небо. Снежок рассыпается в полете и тонет в сугробе.       — Да пусть идут с миром, — сжаливается он. — Зинке и так досталось.       Я оборачиваюсь. Колмогорова в компании Криво уходит прочь, стараясь отвязаться от Юры, а тот снова декламирует ей стихи. Зине невозможно не читать стихов. Таким, как она, их и посвящают, а те, кто не умеет, читают чужие.       Но представить в роли второго Игоря у меня не получается.       — А что? Я ей даже немного завидую, — признаюсь я — только бы не соглашаться с Колей.       — Ой ли? Тогда бы нашла причину, чтобы уйти с ними. Скажешь, нет?       Теперь мне хочется кинуть в Колю снежком, но будет так глупо, если я сейчас нагнусь, начну собирать снег, затем пытаться слепить снежинки вместе, потом тщательно замахиваться… а Тибо будет стоять напротив и терпеливо ждать.       — Нет. Потому что мне в другую сторону. Делать крюк из-за стихов даже я не стану. И всё, мне правда пора, пока.       Я, не глядя, машу ему на прощание и спешу дальше, только сейчас осознав, сколько времени потратила впустую. А все из-за снега и этой «чудесной», как выразился Криво, погоды. Немудрено забыться, когда вокруг медленно опускаются хлопья и нежно укутывают тебя пушистым одеялом. Когда холод осторожно выстужает грудь и становится так спокойно и хорошо…       Коля неслышно догоняет меня.       — Куда направляешься, если не секрет?       — К Машке Морозовой на квартиру, она меня позвала.       Машка умеет гадать на картах и пригласила всех девчонок с параллели к ней. Зинка как-то замялась, испугалась и не пошла, а мне терять нечего. Даже интересно: что мне могли нагадать? А вдруг нечто замечательное? А если вдруг что-то плохое, то можно будет вспомнить, что я разумный человек, который не верит в сказки.       — А ты куда? — я вдруг понимаю, что Коля так и идет рядом со мной, как приблудившаяся дворняга. — Тебе не в общежитие?       — В такую погоду грешно сидеть в четырех стенах, Люд. Лучше прогуляюсь с тобой.       Я поджимаю губы, недовольная тем, что Тибо решил даже не спрашивать мое мнение на этот счет, а затем улыбаюсь. В любом случае, идти в компании веселее, чем в одиночку.       — Хочешь быть заметенным снегом — как пожелаешь. Только потом не жалуйся, что замерз до смерти.       Коля даже останавливается от возмущения.       — Да кто на такое вообще жалуется? Как можно жаловаться на явления природы? Человек еще не научился влиять на нее, так что это априори бесполезное занятие.       — Зато человек имеет выбор, — парирую я, — остаться дома или торчать на улице в такой снегопад.       — О, ты пытаешься спровадить меня? Знаешь, я не боюсь холода и снега, в отличие от Зины. И Колеватова.       Я смеюсь, вспомнив, как жалко могут выглядеть эти двое, если попадут в метель, под град или если просто упадут в сугроб. Или вот один раз…       — Ты же слышала, как вопил Сашка, когда на него свалилась снеговая шапка с ели? Ну, в прошлом году, на Алтае? — Коля тоже вспоминает тот случай.       — Можно подумать, ты бы не вопил. Та шапка его вообще с ног сбила, если помнишь.       — Пф! Вопить из-за снега, как и жаловаться на снегопад, это просто…       Я не могу больше слушать этого зануду и со всей силы толкаю его в сугроб. Но зануда оказывается не промах и в последний момент успевает схватить меня за штормовку.       Я падаю наполовину в снег, наполовину на Колю. Он охает, когда я случайно пинаю его коленом в бок, взамен я ударяюсь грудью об его локоть. Но через несколько секунд мы оба хохочем точно двое школьников. Снег ослепляет, тяжело давит на ресницы, и я прячу лицо на плече Тибо. Голова кружится, а в груди болит, но я не обращаю на это внимания.       — Завхоз, ты в следующий раз хотя бы со спины бей, — сквозь смех советует мне Коля.       — Что я, по-твоему, крыса какая-то? — обижаюсь я и приподнимаюсь на руках, собираясь уходить. — А?       У Тибо при падении слетела шапка, и в черных волосах сверкает снег. Снежинки опускаются ему на лицо, и он часто моргает, но они все равно застревают у него в ресницах и на бровях. Он смотрит на меня в ответ и так забавно хлопает глазами, как будто очень смущен, но лично я не помню ни одного случая, когда его что-либо могло вогнать в краску. Это совсем не Юра Дорошенко.       — Нет, конечно! — восклицает он, как будто бы даже напуганный. — Ты куда больше похожа на танк, который прет прямо в лоб.       — Вот спасибо!       Я собираюсь в отместку больше припорошить его снегом, чтобы знал, как обзываться, но Коля так забавно жмурится, когда протягиваю руку, что я передумываю. Вместо этого смахиваю снег с его волос, хотя это бессмысленно. Снегопад и не думает прекращаться. Снег опускается на мою спину, в снегу утопают наши тела, снег забивается под одежду, и нигде от него нет спасения.       — Может, уже слезешь с меня? — бормочет Коля, не открывая глаз.       — Ты хоть и жесткий, но зато сидеть не холодно.       Но я все же сжаливаюсь (а вдруг воспаление легких? а вдруг ангина? а вдруг обморожение?) и кое-как поднимаюсь, попутно запинаясь о ноги Тибо и оттаптывая ему рукава.       Коля встает следом за мной и расстегивает штормовку, чтобы вытряхнуть снег. Так забавно наблюдать за ним со стороны. До похода еще неделя, но мы все уже в предвкушении, дурачимся, словно находимся среди мертвых гор и холодного леса, а не в городе.       Пока Тибо трясет шарфом, я быстро собираю снежок и бросаю в него.       — Это тебе за то, что задержал меня!       Пока он не добрался до меня, я отбегаю подальше, запрыгнув почти в сугроб. Наклоняюсь, запускаю руки в снег, принимаюсь лепить новый снежок, и тут меня хватают со спины. Снежинки летят сквозь мои пальцы как вода.       — Попалась! Моли о пощаде!       Я смеюсь и стараюсь вырваться из его рук, но не всерьез, и в итоге мы еще дальше заходим в сугроб, по колено оказавшись в снегу. От него не спасают даже бахилы на ногах, снег повсюду.       А затем неожиданно моя спина прижимается к груди Тибо, а его руки ложатся поверх моих. Он крепко сжимает мои маленькие кисти своими длинными, ледяными пальцами, и бормочет над моим ухом:       — Смотри, совсем замерзла. Нужно возвращаться. Ребята там уже костер развели…       — А вот и нет!       Мне не холодно, ничуть. Я слегка дрожу, это правда, но, верно, больше от волнения, что мы вдруг стоим так близко друг к другу.       — Грешно сидеть в четырех стенах, когда на улице такой бесподобный снегопад! — я напоминаю его собственные слова.       Коля выпускает одну мою руку, а за вторую плавно разворачивает меня, чтобы я оказалась к нему лицом. Я снова смеюсь, вдруг подумав, что была похожа на одну из суетливых снежинок, что кружились вокруг нас.       На черных ресницах и широких бровях «француза» сверкает иней. Снег лежит на его челке, снег набился в капюшон. И серые глаза тоже кажутся заснеженными, словно впитав в себя эту погоду, словно заледенев. Я неосознанно протягиваю руку и ладонью касаюсь холодной щеки.       — Ох, ты с ума сошел? — белым облачком выдыхаю я. — Замерз до смерти!..       На один страшный миг мне кажется, что так оно и есть. Что Колька уже ничего не чувствует, что у него сошел румянец с щек, а кожа стала дубовой на ощупь. Что этот ужасный, но такой бесподобный снегопад вот-вот похоронит нас здесь, и ребята только весной найдут черную шляпу и голубые ленты — все, что от нас останется.       — Коль…       Но в следующую минуту он широко улыбается мне, и его глаза сразу оттаивают. Он смаргивает снег с ресниц и на миг крепче прижимается к моей руке. Мою грудь пронзает вспышка боли от этого прикосновения.       — Замерзнешь тут с тобой, как же, — смеется он. — Давай пройдемся, пока у нас ноги к месту не пристыли.       Мы неуклюже выкарабкиваемся из рассыпчатого сугроба. Со стороны тянет дымком и слышится звон мандолины. Еще немного пройдем, завернем за то дерево, и сразу увидим ребят у костра. «Вы, конечно, случайно пришли вместе?» — усмехнется Рустик. «Так погода, отчего бы не прогуляться!» — браво отзовется Тибо. Саша Золотарев улыбнется в усы, хитро посмотрит на нас и ничего не скажет.       Мы с Колей идем медленно, загребая ногами серебристый снег, и держим друг друга за теплые руки. Не успели обернуться, как уже стемнело — деревья вдалеке тонут во мраке. Но мне не страшно. Я не одна. Поднимаю голову, чтобы посмотреть на Колю, но снегопад залепляет мне глаза.       А его рука расслабляется, и ее становится так тяжело и так холодно держать...

***

      Колкие, твердые шарики снега забивались под ресницы, царапали приоткрытые губы, чиркали по обмороженной щеке. Серые пальцы навсегда скрючились, нежно удерживая ледяную, как камень, руку.       Люда медленно приоткрыла глаза, но белая пелена перед ее взглядом не пропала. Бесподобный снегопад окутывал горы точно туман. Делал все вокруг таким жутким. Таким иллюзорным.       Люда уже не ощущала холода, снега, даже боли. Она замерла, медленно, потихоньку, осторожно выдыхая воздух из поломанной клетки ребер, и темнота жадно заглатывала невесомые облачка, вырывая их от губ. Сердце еще мучительно дергалось, но Люда понимала, что это ненадолго.       Она не дождется возвращения Зины, Госи и Рустика. Ей больше не нужен настил и кофта Юрки.       Больше всего на свете ей нужно, чтобы Коля в ответ взял ее за руку.       Чтобы он открыл глаза.       Чтобы снежинки на его лице растаяли.       Хотелось хотя бы дождаться утра. Солнышко с голубым небом согрели бы Колю, и он спас бы ее, всенепременно. Взял бы на руки, словно она ничего не весит, улыбнулся: «Что, замерзла? Эх, завхоз-завхоз! Сейчас до костра доберемся, потерпи чуток.»       Но до рассвета так далеко, а этот бесподобный снегопад уже никогда не закончится.