Мой нежный зверь

— Это кажется сумасшествием, — тихо выдыхает Том мне в макушку. — Сумасшествием был захват магического мира, — улыбаюсь я, но тут же смолкаю, схватившись крепче за ворот его рубашки. — Том... — испуганно, как мне кажется, вырывается из груди, но он меня опережает. — Успокойся, — теплая ладонь опускается на щеку и прижимает голову к широкой груди. — Не передумаю. Я уже все решил, — выдыхает он, словно от сердца отрывает. — Если только ты не надумаешь от меня сбежать, — пальцы берут за подбородок и поворачивают мою голову так, чтобы он мог видеть мои глаза. — Нет, — улыбаюсь я, но тут же смолкаю и чувствую, как образуется ком в горле, когда я вижу, что Том серьезен. Настолько серьезен, что, будь в моих глазах хоть капля сомнения или намека на обман, он полез бы в мою голову искать там правду. — Я буду с тобой, — говорю честно. — Только не будь со мной слишком суров, не держи, словно в клетке. Позволяй видеться с теми, с кем захочу, — слова вырываются быстрее, чем я успеваю толком подумать. Хорошо хоть не сказала, что хочу видеться именно с Роном и Гарри. Том молчит. Долго пронизывает меня взглядом и все же кивает, сделав тихий и протяжной выдох. Пальцы отпускают подбородок, но не исчезают. Скользят выше, поглаживают щеку. Большой палец прикасается к нижней губе, и я тут же облизываюсь, почувствовав легкую щекотку. — Дразнишь? — неожиданно спрашивает он. А я лишь удивленно вскидываю брови и не успеваю ничего ответить, как губы Тома впиваются в мои. Ага. Кто еще кого дразнит! Закрываю глаза и расслабляюсь в теплых объятиях, запускаю пальцы в темные волосы и пытаюсь сдержать непристойный стон. — Пойдем, — Том слишком неожиданно отрывается от меня, благо меня держат крепкие руки. — Куда? — Думаю, ты обрадуешься, увидев это место, — Том загадочно подмигнул и помог встать с его колен. Я кивнула, ощущая приподнятое чувство предвкушения. Оглядела комнату. Даже и не верится, что полчаса назад здесь был Бруствер и мы втроем решали будущее магической Британии. Это было не в этом столетии и не со мной. — Пойдем, Гермиона, — Том накинул мантию на мои плечи и повел к камину. Прижал к груди сильнее, чем это требовало перемещение, и бросил порошок под ноги. Перемещение длинною в пару долгих мгновений — и мы оказались в наполненной людьми комнате. Том с ума что ли сошел? Он хочет народ перепугать или желает, чтобы нас просто узнали? Я резко опустила голову, крепче хватаясь за его руку. — Простите! — прячу рукой лицо и отворачиваюсь, торопясь вслед за Томом, желая скорее скрыться из виду зацепившего меня плечом мужчины... Том ужом проходит через толпу к дверям, и я облегченно выдыхаю, оказавшись на узкой улочке. Том не дает возможности ни задать вопроса, ни возмутиться — прижимает за талию к себе и трансгрессирует. Давление сжимает желудок и воротит его одновременно, внутренности все скручиваются. Долгожданный вдох спасительного свежего воздуха. — Все в порядке? — Том прикоснулся к плечу, дожидаясь, пока я приду в себя. — Все хорошо, — киваю я, не смотря на него. Ощущаю, как Том берет меня за руку и ведет в сторону из лесной чащи на опушку. Пара шагов по местами сухой, а местами зеленеющей траве, и я поднимаю глаза. Хогвартс. Сердце делает кульбит, дыхание перехватывается, но я лишь крепче сжимаю руку Тома, следуя за ним на мост, через который можно попасть во внутренний двор. С каждым шагом по мостовой ноги становятся тяжелее и тяжелее, словно свинец, который попадает в легкие с каждым вдохом, растекается по венам и движется вниз. Не смотреть, не смотреть по сторонам, просто идти вслед за Томом и не думать, ни о чем не вспоминать. Но образы людей и их мертвецки бледные лица сами предстали перед глазами. Зажмуриваюсь с силой, чтобы избавиться от этих призраков прошлого... или теперь уже будущего? — Гермиона, — тихо зовет Том, а я и не заметила, как мы остановились. Раскрываю глаза, но не могу поднять взгляда. — Ты чего? — тонкие пальцы прикасаются к щеке и вытирают влажные дорожки. Даже не заметила, как начала плакать. — Обрадуюсь? Ты думал, мне здесь будет радостно? — стараюсь говорить спокойно, но боль так сильно скручивает что-то неосязаемое в груди, что становится сложно просто дышать. — Гермиона... — вновь непонимающе зовет Том. Опускает руки на плечи и заглядывает в глаза, ожидая ответа на неозвученный вопрос. — После битвы я была здесь лишь раз. На поминальном мероприятии. И больше не смогла... Я не смогла находиться здесь. Ведь везде были мертвые тела. Тела детей, моих друзей, моих преподавателей. А сколько здесь было крови, вокруг на сырой земле... Смотрю под свои ноги и делаю шаг назад, освобождаю свои плечи от рук Тома и отшатываюсь от него. Ведь это он. Он виновен во всем этом кошмаре! Том меняется в лице, когда он встречается взглядом со мной. Видимо он смог увидеть в моих глазах коктейль из боли, ужаса и обвинений, который кипит у меня в душе. Хочется заплакать, разрыдаться в голос. Он во всем виноват! Он не хотел даже слушать, не хотел попробовать, а теперь. Если он не отступится теперь, мертвые тела вновь усеют школьный двор, а я снова пройду круги этого ада. Нет... еще шаг от него, подальше от него... — Нет, Гермиона, — сильные руки не дают скрыться, обнимают крепко за плечи и прижимают к широкой груди. — Этого не будет. Я все исправлю, — горячо шепчет он мне в шею. — Все будет по-другому, я обещаю. Просто поверь... поверь мне, пожалуйста. Разворачивает лицом к себе и обнимает еще крепче, успокаивающе гладит по волосам и плечам. — Я приложу все силы, чтобы все исправить. Я обещаю. Делаю пару глубоких вдохов, расслабляюсь в полюбившихся объятиях и всей душой желаю верить. — Больше не плачь, — просит тихо, протирает насухо мои щеки и тянет к школе. — Пойдем, пока идут уроки. Точно. Школа, уроки. И зачем мы сюда пришли? Уж точно не на урок к Трелони. Ступени перед дверьми, свободный и пустой холл. Том кивает охранявшему коридор мужчине в черной одежде. Наверняка пожиратель. Может Амикус Керроу. Помнится, Невилл рассказывал, как они пытали школьников за то, что они в свою очередь отказывались пытать своих однокурсников. Том ведь выполнил обещание, он запретил пытать детей? От мыслей отвлекают давно знакомые и такие любимые коридоры. Том сворачивает за угол и крепче сжимает мою руку, так же пробегая глазами по стенам увешанными картинами. Хогвартс ведь тоже стал его домом... Скучает ли он по этими стенами, за поворотами которых всегда были приключения? Том замирает возле широкой ровной стены, которую я сразу же узнаю... Он отпускает мою руку и сам прохаживается перед чистыми камнями, представляя желанную комнату. На ровной поверхности от пола вверх поплелись узоры и вырисовалась дверь, которая через миг стала осязаемой. Том повернул бронзовую ручку и толкнул дверь. — Пойдем, — кивнул внутрь и сам вошел первым. Я поспешила за ним, скрываясь в Выручай-комнате от чьих-то отдаленных шагов. Обернувшись к помещению, я тяжело выдохнула. Огромные горы всевозможных вещей заполняли, казалось, бесконечное пространство. Эти, как могло почудиться, резиновые стены могли вместить в себя все сокровища и тайны студентов, которые когда-либо учились в этой школе. Наглядным примером такого студента мог быть и был Том... Зачем он пришел сюда? Он ведь не собирается... Мои наихудшие опасения подтвердились, когда Том вышел из-за высоченной кучи, неся в руках знакомый сверток. Он знает, что мы в курсе о крестражах. Он знает, что другая я вместе с Гарри и Роном пытаемся уничтожить их все. И Том знает, что мы добрались и до диадемы. Пытаюсь не показывать своего страха и хоть как-то скрыть свои мысли и переживания. Том забирает диадему, а значит мы не найдем ее здесь, как мы это сделали в моем прошлом. Мы не уничтожим частицу Тома Риддла, а потом и его самого. У нас не будет шансов справиться с ним, если он передумает отдать Министерство Кингсли... — Пойдем, — Том прячет сверток во внутренний карман мантии, берет меня за руку и, как мне кажется, нарочно не обращает внимания на мой ступор и шок. Неужели он специально привел меня с собой, чтобы показать, что у более юной Гермионы и ее отважных мальчиков ничего не получится. Мы проиграем, и еще большее количество мертвых тел усеет школьный двор. Том ускоряет шаг, и мы со звонком переступаем порог главного холла. Стремительные шаги по мостовой, через опушку и в лес, туда, откуда можно трансгрессировать. Все перемещения происходят словно в тумане; в голове каша и паника. Если Том отступится. Могу ли я как-то предупредить себя и Гарри с Роном в этом времени, что наш план покатился к черту в гости? Воздух гостиной кружит голову, и в моей голове созревает не менее важный вопрос: он забрал все крестражи? Нет, я должна спросить, что все это значит. — Том... — сглатываю вязкую слюну и встречаюсь с насмешливым взглядом его голубых глаз. — Посмотри, как там Кристофер. И не жди меня вечером, — Том прикасается пальцами к щеке, целует в висок и, не дав возможности и слова промолвить, исчезает в камине. Проверяю ребенка и прошу Викки сообщить мне, когда хозяин вернется в поместье. Сыночек спит, а в моей голове роятся ужасные мысли. Он ведь не посмеет, не посмеет обмануть меня! Тогда зачем он забрал диадему? Чтобы мы ее не уничтожили? Так мы бы даже не добрались до нее, если бы власть над Министерством обрел Кингсли. Если бы Том ушел втихую, покинув свои планы и цели, тогда и мы бы вернулись к прежней жизни. Или Гарри не поверил бы?.. И все равно попытался бы убить Тома? К вечеру голова гудела и ныла, благо Кристофер не капризничал и вел себя спокойно за ужином. Уложив сына, я пошла наперекор словам Тома и принялась его дожидаться. Должен он ведь вернуться домой на ночь. Куда он исчез? Перепрятать диадему и остальные крестражи? Чтобы мы не добрались до него, не смогли уничтожить, когда он обманет меня. Посмеет ли он?.. — Госпожа, хозяин прибыл, — тонкий голос Викки заставил вздрогнуть, — но он приказал не беспокоить его. Эльфиха прижала свои большие серые уши к щекам и умоляюще посмотрела на меня. Но нет, во мне слишком много решительности, чтобы отступать. — Присмотри за малышом, — прошу Викки и, накинув халат поверх ночнушки, направляюсь в спальню Тома. Пальцы дрожат, когда я сжимаю железную ручку, сердце безумно стучит в груди и в висках. Почему-то страшно... Чувствую себя той девчонкой, которая приходила в покои Тома каждый вечер и сидела у камина, у его ног. Делаю глубокий вдох и взбадриваю себя. Я уже не девчонка, я молодая женщина, которая просто хочет выяснить правду. Открываю дверь, которая к моему удивлению легко поддается, и вхожу в комнату. В помещении горит пара канделябров со свечами, поэтому я легко могу рассмотреть лежащую на кровати фигуру Тома. Вот тебе на! Пришел и спит. Даже не заглянул, не пожелал спокойной ночи ни мне, ни сыну. Пара шагов вглубь комнаты, и я понимаю, что что-то не так... — Том, — голос дрожит, когда я хорошенько рассматриваю мертвенно-белое лицо Тома. — Том... В сердце что-то обрывается, а я вся каменею на долгое мгновение. Он ведь не мертв? Нет, он не может быть мертвым! Он просто спит. — Том, — отчаянно срывается с губ, шаги к кровати — и я испуганно дергаюсь назад, когда на меня, зашипев и разинув свою огромную пасть, рванулась змея. И как я ее сразу не заметила под кроватью! Это ведь она была в Годриковой впадине, она пыталась разговорить Гарри, а потом и убить нас! Змеюка зашипела еще зловеще и, перетягивая свои части длинного и толстого тела, продолжила наступать на меня. Дверь казалась далеко, а змея все ближе и ближе... — Нагайна, шапсхэ иссаа, — раздалось со стороны кровати. Змея щелкнула пастью в воздухе и сжалась. Недовольно шикнула, резко развернулась, поползла к кровати и, словно домашний песик, улеглась в ногах Тома. Лишь после трех глубоких вдохов я смогла прийти в себя. Еще один вдох, и я, сжимая кулаки, подхожу к кровати. Змея шипит, высовывая свой острый язык, но опускает голову, услышав тяжелый выдох Тома. А я смотрю и не могу поверить. Передо мной словно живой мертвец. Темные круги под глазами, бледная кожа рук и лица. — Том... Что ты наделал? Он смотрит на меня из-под приопущенных ресниц и хмурится. — Ты не должна меня таким видеть... — шелестит он тихо, еле переминая губами. — Том... — обхожу кровать и, стараясь не обращать внимания на шипение змеи у ног, забираюсь на кровать возле него. Опираюсь на локоть и заглядываю в его глаза. Прикасаюсь пальцами к прохладной щеке и чувствую, как паника в груди нарастает. Что это? Что он с собой сделал? Или это кто-то? — Разделять душу сложно, Гермиона. Но соединять ее оказалось намного сложнее, чем я представлял, — слова даются с трудом, и он сглатывает, закрывает глаза для отдыха. А меня словно прошибает электрический разряд. Соединять? То есть ту часть души, которая была в диадеме, он вобрал в себя? Он не перепрятал крестраж, не строит коварные планы, он просто захотел соединить себя. — Я могу чем-то помочь? Том усмехается уголками губ. — Нет. Все пройдет. Спи, — выдыхает он и, как мне кажется, проваливается в глубочайший сон.