Во имя дружбы

      — Скажи, Фагот: а правда ли ты думаешь, что чёрные коты приносят людям несчастья?       — Знаешь, дорогой Бегемот, по-моему, гораздо большее количество несчастий люди приносят себе сами.       На высказывание своего спутника кот ничего не ответил. Только зажмурился от того, как ярко светило солнце в его янтарные глаза, и сладко потянулся.       — А почему ты спрашиваешь, Бегемот? — участливо осведомился клетчатый. — Кто имел неосторожность сообщить тебе такие вещи?       — Да так, неважно, — отмахнулся кот, — мало ли где я мог это слышать. Главное, что теперь можно этому не верить.       На том и порешили.       Прогулка продолжалась в прежнем темпе: лениво нежился на солнце Бегемот, вразвалочку вышагивал за ним неряшливого вида клетчатый. «Шерочка с Машерочкой», — приговаривал Азазелло, нисколько не желая уязвить нежно привязанных друг к другу плутов. В какой момент успела установиться эта связь? Никто не знал. Возможно, об истинной причине этой связи мог догадываться Воланд, но взаимоотношения между подчинёнными не были его заботой. Кроме того, союз Коровьева и Бегемота только играл на руку всей свите, а значит, вмешиваться в их давнишнюю дружбу смысла никакого не было.       В этот удивительно ласковый московский полдень Коровьев и Бегемот предпочли своим обычным похождениям незамысловатую прогулку. Причём прогулку не по московским улочкам, которые и без того были известны им вдоль и поперёк, а за город, переливающийся весенним изумрудом. Прохаживаясь меж обихоженных участков в неизменном клетчатом наряде, Коровьев ничем не отличался от среднестатистического дачника, разгуливающего в сопровождении своего домашнего кота. Разве что разговоры между ними звучали престранные. И домашний кот — домашним совершенно не был.       — И всё же я не пойму, — не унимался регент, неожиданно взволнованный этим нелепым замечанием. — Почему несчастья? Вот ты, Бегемот, — сколько лет мы уже ходим рука об руку, а несчастий за собой я что-то никаких не обнаружил.       — Это всё потому, что мы дружим, — отвечал кот просто и бесхитростно.       — О! — восторженно отозвался Коровьев. — Я тронут! Нет большей радости, чем назвать тебя своим другом, Бегемот.       — Взаимно, — промурлыкал кот, протягивая пухлую, измазанную маслом лапу.       Дружба — таким нехитрым словом обозначили они свои тесные взаимоотношения. Напрасно думать, что дружба для них стала явлением естественным и обыкновенным. Например, Коровьеву дружить ни с кем не приходилось: в прошлой жизни были у него знакомые, далёкие и близкие, но близкие лишь потому, что видеться им приходилось чаще одного-двух раз в неделю, на занятиях с хором. Коровьев нелюдим, и все это знали. В том числе и Бегемот, который стал для этой долговязой «нелюдимости» первым и последним исключением.       Для Бегемота дружба обернулась не менее неожиданным открытием. По природе своей независимый и гордый, он так тесно привязался к Фаготу, — в равной мере обделённому и тем, и другим качеством, — что поначалу совершенно растерялся. Независимость Коровьева была мечтой, а отсутствие в нём гордости с избытком восполнялось исключительнейшей живостью, пронырством и лукавой задушевностью.       Таким образом, в жизни Бегемота Коровьев стал всё тем же — первым и последним исключением.       — Бегемот, а ты хорошо помнишь, как мы…       И не давая тому окончить фразы, кот тут же подхватывал:       — Ещё спрашиваешь! Как о таком забудешь?       — Между прочим, твоя была идея, — напомнил Коровьев.       — Зато вино ты выбирал! — возражал Бегемот.       Это произошло очень давно, но в памяти обоих воспоминание об их первом брудершафте укоренилось, кажется, навечно. Старое, затёртое до дыр воспоминание, отдающее терпкой пряностью вина и обжигающим послевкусием. Со стороны весь этот ритуал смотрелся на удивление комично, но Бегемот исправно позаботился о том, чтобы никто их не увидел. Впрочем, зрителей и без того бы не нашлось: на счастье этих двух, во время церемонии каждый был занят делом. Что делом — то наверняка, но, может быть, и не совсем своим.       «Пьём!» — торжественно скомандовал кот. С переплетёнными в локтях руками оба поднесли к губам хрустальные бокалы и почти синхронно их осушили. По замечанию Коровьева, в глаза друг другу они не смотрели, потому как Бегемот, лакая вино, зажмурился. Обряд обязывал сохранять прямой зрительный контакт — тем крепче и честнее будет дружба. Бегемот не нашёлся что возразить, — и они повторили.       «За нас, уважаемый!» — присвистнул Фагот. Оторванные от стола бокалы взмыли в воздух, как олимпийский факел. Обряд пошёл по второму кругу уже без всяких упущений: огромные янтарные глазища Бегемота сошлись точь-в-точь с плутовским взглядом уже подвыпившего регента. Покончив с официальной частью, оба сердечно обнялись, скрепили начатое крепким рукопожатием, а напоследок, для подведения красивого финала, Фагот впечатался в вихрастую морду кота смачным поцелуем.       Последнее, заверял клетчатый, было сделано в состоянии осмысленном и не просто так, а для того, чтобы учинённый обряд наверняка сработал.       — И ведь сработало же? — спрашивал Бегемот, заранее уверенный, что не может быть иначе.       Фагот отвечал, не задумываясь:       — Сработало.       — Уважаемый, а с кем это вы разговариваете? — внезапно объявившийся из-за кустов дачник сверлил обоих таким взглядом, будто Коровьев покусился на его собственные грядки.       — А вы как думаете? — радушно отвечал клетчатый.       — Ну, кроме чёрного кота, я возле вас никого не вижу.       — А вы верите в приметы про чёрных котов? — спросил Коровьев совершенно серьёзно, поблёскивая ироническими глазами.       — Я верю в психиатрию, — честно признался дачник.       — Зря! — огорчённо воскликнул клетчатый. — Но не спешите разуверяться, уважаемый! Возможно, вам она ещё поможет.       Подобрав кота на руки, Фагот прокричал на все сады громко и отчётливо:       — Нет большей радости, чем назвать тебя своим другом, Бегемот!       Дачник понял всё почти что моментально и поспешил ретироваться.       Несчастного долго не отпускало впечатление об увиденном. Казалось даже, что рассада малиновых кустов сжевала позади него остатки диалога, оставив только послезвучие. А как иначе? Или же безумцу в клетчатом действительно вторил заспанный голос:       — Готов поспорить, он в жизни не пил с котом на брудершафт.       И чуть позже, уже совсем отдалённо мурлыкающее:       — Взаимно, Фагот!