Пожар в сердце

Французская империя стоял, не в силах вымолвить и слова о том, что ему приходится лицезреть. Москва. Необъятный, величественный, непреклонный, прекрасный русский город. Сердце и душа непоколебимого Александра. Золотые купола православных храмов, неприступные кремлевские, белокаменные стены. Город райской красоты и услады. Все в этом месте кричит о грациозности, отваге и великолепии русской души, историческом героизме славянского народа. Андре жаждал увидеть сердце России своими собственными глазами, дабы убедиться в правдивости красочных сказочных эпитетов, посвященному этому благословенному парадизу. Но то, за чем он сейчас наблюдает, словно зачарованный, не способный оторвать свои, как сладкий мёд, глаза, приводит в ужас и оцепенение. Огонь. Прекрасная царская Москва потонула в пучине адских языков пламени, заполнивших собой все окна и дома, некогда богатого города. Пожар охватил в этом месте все, превращая все пространство в земное воплощение ада. Огнем пропиталась вся округа, даже воздух, жарко обладавший легкие. Где-то прозвучали душераздирающие крики и вой, надрывные плачи, злорадные смешки и брань, но все это тонуло в дикой искрящейся стихии. Франция был потрясен и растерян, не веря, что представшая перед ним картина – это реальное воплощение русской непокорности, а не очередной шедевр кисти Филиппа Лютербурга*. Но смердящий запах гари и жар в груди говорили о том, что происходящее действительно возможно. Андре, не в силах как-то это описать, хотя такое невозможно выразить словами, чтобы передать все эмоции, чувства и мысли, что он ощущал, робко отвел взгляд в поисках поддержки. Его беспокойный взор пал на своего спасителя, героя. На Наполеона. Тот стоял поодаль от своей империи, но Франция смог разглядеть своего коронованного консула. Бонапарт сидел верхом на вороном коне. Держался гордо, ровно, величественно, как и полагается императору, но его руки заметно дрожали, крепко вцепившись в уздечку лошади. Цепкий взгляд темных глаз был серьезно направлен на горящее пламя. Густые брови сдвинулись к переносице, а тонкие губы плотно сжались. Французская империя не смог расшифровать это задумчивое выражение лица своего предводителя. Был он напуган, или сдерживал такой же, как этот бушующий огонь, порыв злости и смятения. Андре не успел узнать эмоции Наполеона, как тот почувствовав на себе пристальный взгляд, резко повернул свое лико, встретившись с парой тревожный, беспомощный глаз. - Потушите пожар, отыщите и соберите всех оставшихся горожан, разузнайте, где остались припасы, и кто устроил поджог! – император говорил достаточно громко, чтобы его услышали, и достаточно холодно, чтобы никто не смел поперечить ему.

***

Франция бесцельно бродил по саженным улицам, некогда прекрасного города. Он и сейчас выглядел великолепно, внушая страх пред своими неудавшимися завоевателями, но он также и приводил в восхищение, своими красотами. В воздухе все еще витал невыносимый запах гари, от которого Андре регулярно откашливался. На пустынных, прохладных дуновением ветра, улочках никого не наблюдалось. Практически все скрывались в домах, кто-то пополнялся запасами уцелевшей чудом провизии, а кто-то прятался от надвигающихся заморозков, уже дающих о себе память. Империя же был слишком напряжен, чтобы даваться в пьянку, подобно своим солдатам. На душе было тревожно и тоскливо. От бессилия он прислонился спиной к почерневшей стене. От нее отдавало призраком тепла и сажи. Скатившись по ней, Франция упал на сырую землю. Зарывшись рукой в мягкие каштановые локоны, Андре предался бесчисленным думам, терзавших его сердце. Как все пришло к тому, что он, великая империя, империя, создавший французскую промышленность, призванный изменить лик мира, пришедший, чтобы стать покровителем единой Европы, сидит на замерзшей земле, в пустом, сгоревшем городе своего врага? И врага ли? Ведь изначально в его планах не было войны с Россией, знал о его силе и непокорном духе народа. Сначала в их отношениях даже не предполагалось конфликтов. Франция устало закрыл потяжелевшие веки, погрузившись в созерцание минувших дней. Вот они с Александром встретились во время его военной компаний в Швейцарии. Уже тогда Андре восхитился силой русской армии. Их перехода через Альпы. Пример невиданной никогда ранее мужества и доблести. Подивившись уже тогда могуществом Александра, Франция возжелал его получить к себе в союзники, против зачерствелого Британии. Андре до сих пор помнит свою детскую радость, когда так и смог добиться согласия Россия. Они уже начали строить грандиозные планы поход на Индию, когда Французская империя стал замечать за собой чрезмерный интерес к русскому монарху. Он казался ему дьявольски привлекательным, учтивым и внимательным, а также приятным собеседником и внимательным слушателем. Французская речь из уст Александра казалась для Андре также сладка, как чашечка любимого горячего шоколада или кусочек изысканного макаруна, хотя порой мужчина горел теплой надеждой, услышать и родную речь русского, веря, что она также прекрасна и красноречива, подобно ангельскому императору. Но Андре не успел насладиться всей прелестью их с Александром мира, как тот отвернулся от их планов, от него, вступая в антифранцузскую коалицию. Знал бы он, как Франция был зол, смятен и потрясен, считая этот поступок равным предательству, ударом в спину, пронзившим сердце, чувства, а главное гордость и честь. В тот момент Андре потерял для себя больше, чем близкого друга и союзника в борьбе с бесчинством англосакса, но и любимого человека. В глубине души, для себя, Французская империя поклялся, что объединит Европу вокруг себя, что добьется признания Российской империи. И позже, как казалось мужчине, он исполнил свою клятву. Его владения простирались от Бреста до Гамбурга, от Амстердама до Рима. Он покорил всех, заставив преклониться перед ним и его Великой армией. Смог победить русскую армию под Фридландом в сражении при Прейсиш-Эйлау, что казалось ему чудесным поводом для гордости, ведь он вынудил Россию выйти из-под влияния этого чертового англичанина и заключить Тильзитский мир, выступить на его, Франции, стороне и помочь удушить британского льва Континентальной блокадой. Но даже тогда, когда Андре предполагал, что смог-таки укротить Александра, как он нарушал согласованный мир, едко и насмешливо улыбаясь Франции, считая, что тот ничего не предпримет против него. и он терпел, вплоть до 24 июня 1812 года, когда уже понял, что по другому уже быть не может. В планах Андре не было захвата России, как с другими странами Европы. Он хотел исключительно лишить его армии и вынудить отказаться от любых связей с англичанином, просто иначе он не мог заставить Александра подчиниться своей воле. Тот силен, но армия Франции сильнее, поэтому он верил в свой успешный поход. «Если я возьму Киев, я схвачу Россию за ноги. Если овладею Петербургом, я возьму ее за голову. Заняв Москву, я поражу ее в сердце»**. Андре горько усмехнулся. Сейчас он сидит прямо в сердце любимого, как и мечтал. Только сердце Александра горит не также, как и Андре. У Франции оно сгорает от любви, чувства тоски и горечи, а у России Москва полыхала, сгорала заживо, лишь бы не достаться ему. Из угрызений совести, империю вывело маленькое подёргивание за рукав его исинного мундира. Резко распахнув глаза перед ним стоял мальчик, которому Андре не дал бы и больше семи. Стоял в морозе в одной хлопковой рубахе по колено, с завернутыми во внутрь рукавами, и таких же легких брючках. Одежда была изношенной, в некоторых местах потертая и зашитая, а в правом предплечье с большой дыркой, будто от разреза. На ногах у ребятенка ничего не было, стоя босиком на промерзшей земле, но он нисколько не подрагивал от завываний ветра, словно и не замечая скорый приход заморозков. Его пушистые пепельно-светлые волосы не были уложены, торча во все стороны, придавая мальчику миловидность, но больше всего Францию зацепили глаза мальчонки. Они были большими, яркими и глубокими, переливавшиеся, подобно сапфирам на свету. И эти необычайные глаза, задурманившие француза, смотрели на него с детской озадаченностью и любопытством. - Кто ты? – спросил обладатель прелестного голоса. До сего момента Андре не слышал русской речи. Крики, плач и ругань – да, но просто слова – нет. И пусть этот миг произошел на секунду, но Франция был не себя от счастья. По интонации и заинтересованным на него глазами, империя понял, что это был вопрос. Он был тихим, но уверенным, с приятно дополняющей его хрипотцой. Речь, несмотря на шепот, обладала колокольным звоном или журчанием речушки, Франция не мог подобрать точного эпитета или сравнения, чтобы описать свои чувства от русской речи, но, если бы его спросили, он бы с уверенностью ответил, что это было одним из самых необычных и приятных мгновений в его жизни. - Ты меня не понимаешь? – глаза, цвета сапфиров, смотрели на Францию с молчаливым отчаянием и надеждой. Андре не понял вопроса мальчика, но этот мучительный взгляд синих с переливом голубого, так точно направленных теплые янтаря империи, словно смотрели ему в душу. Монарх не мог выдержать этого детского взора, который будто изучал, высматривал, разглядывал его изнутри, но все равно продолжал, как зачарованный, смотреть в глаза мальчонки. Этот ребенок казался Франции прекрасным ангелом, спустившимся по его окаянную душу, и даже замаравшиеся лохмотья, не испортили его красоты, даже наоборот, подчеркнули его невинность и непорочность. Как завороженный, Андре потянулся рукой к детскому фарфоровому личику. Погладив тыльной стороной ладони красную щечку, мужчина потянулся к непослушным прядям, что так и норовили закрыть хрупкое нежное личико. Убрав шелковистую прядь за аккуратненькое ушко, Франция, как проклятый, смотрел на этого чудесного ребенка. В голове промелькнула мысль: «Откуда этот мальчик в разъяренной Москве?» Но ответить на этот вопрос мужчина не успел, так как мальчик, словно соловей, запел. - Ты не наш, не русский. Форма другая. Ты – враг? – и снова этот наивный детский голосок, уже полюбившийся империи. Андре немного улыбнулся, он в очередной раз не понял, что спрашивал у него мальчик, но так хотел лицезреть его детскую широкую улыбку, которая наверняка светится ярче солнца. - Вы напали на нас, но ты мне кажешься хорошим. – мальчик мягко улыбнулся. И Андре поверил, что краше, милее и роднее улыбки не видел. Такая искренняя, добрая и теплая. Пока Франция с лаской наблюдал за действиями мальчика, тот присел на землю рядом с империей, что-то с увлеченностью рассказывая. Его голос был сладок, как мед, как нежная ваниль, как патока. Больше чем его голос, монарху понравился смех ребенка. Он был звонок и нежен, как колокольчики, как скрипка, как пробуждение весны. Блаженно закрыв глаза, Андре предавался созерцанию образов родных деревень, полей и рек, ведь именно подобное наваждение вызывал этот ребенок своим чарующим голосом. Домашний уют и беззаботность. Но потом голос прервался, и вместе с ним ушло тепло, тоска по дому. Открыв глаза, Франция еле сдержался от криков. Теперь рядом с ним сидел не тот прелестный мальчик из мира грез, а Россия. Его голова была откинута назад, к стене, глаза закрыты, а на губах была мягкая улыбка, как у того мальчика. Сам империя был в темно-зеленом мундире, с красной атласной лентой. Белые, еще не испачканные ни кровью, ни сажей, брюки. Черные кожаные сапоги. Его пепельно-белые волосы были красиво уложены в волнистый низкий хвост. Само появление России здесь казалось чем-то неправильным, ведь за все время Александр ни разу не присутствовал на сражениях. Даже на том страшном, кровавой бане, под Бородином. Франция уже отчаялся встретить любимого, отчего его появление было поразительным, но все равно приятным, греющим душу. - Какой ты дурак, Андре! – улыбаясь шептал Александр на французском - не стоило тебе сюда приходить со своей армией и императором. Знаешь ведь, что не выиграешь. Чувствуешь это – мягко говорил Россия, без капли ехидства или превосходства. Его голос звучал убаюкивающе, успокаивающе, с нотками грусти и сожаление, что окончательно поразило Францию. За что мог извиняться Александр? - Я знаю – и это на самом деле было правдой. - Тогда за ЧЕМ ты сюда пришел? Что хотел отыскать? – Россия повернулся в сторону, смотрящего на серое от дыма и туч небо, Франции. - Не знаю…может быть за твоим сердцем? – горько посмеиваясь от сказанной глупости, Андре печально, с мольбой взглянул на Россию. Тот смотрел на него своими загадочными сапфирами без тени смеха или злости. - Ты уже в нем, Андре – грустно ответил Александр, смотря в медовые глаза боли, скорби и отчаяния. Франция не решился ответить на это заявление России, прикрыв уставшие веки и глубоко выдохнув. Он устал, да по-видимому и Российская империя тоже. Французская империя не знал, что делать дальше. Оставаться здесь еще дольше он уже не мог. Его армия обессилена, командование так и не получило известий из Петербурга, а сидеть в Москве, доставляя этим душевную боль Александру, Андре не желал. - Александр, я… Но Франция не успел опомниться, а России уже не было. Андре сидел один на холодной земле, облокотившись на почерневшую от пожара стену.