Твое имя в моем блокноте

      Было это самое обыкновенное весеннее утро. Как Паша вспоминал, они в такое время с мамой гуляли по алеям с ещё голыми кронами; на низких ветках яблонь и вишен во дворах спальных районов дети развешивали скворечники, которые сделали на трудах. Шатен мог часами наблюдать за птицами, выискивать взглядом своих больших синих глаз синиц, желтые пузики которых так любил за свою яркость и незабываемость.       И сейчас, как раз, было такое же утро. Такое же солнечное, теплое. За окном пели птицы, на заборах кричали коты, на которых лаяли разозленные собаки. Но даже это не смазало радостной улыбки Паши, который тихонько сидел в уголке своей комнаты. Парень поджал свои тонкие ноги к груди, слушая, как под пальцами шелестит бумага, наблюдал, как карандаш с приятным шипением рисует новые линии на кремовом полотне. Пока светловолосый парень монотонно сопел на кровати. Ему на лицо спадали его светлые пряди, крепкие руки судорожно обнимали несчастное одеяло. Их то и рисовал Паша, увлекаясь тенями на мышцах, передавая рельеф и объем даже простым карандашом. Такая смиренность и спокойствие Фила во сне умиляла, невольно давая надежду на надежный, такой же теплый день, как и остальные в компании музыканта.       Паша был сильно увлеченный рисованием отдельных прядей на голове Фила, как последний не начал мычать. Обычно в такие моменты шатен не рисовал, а приглядывался к лицу блондина, мог увидеть лёгкое содрогание ресниц и век, на которое, казалось, никто бы кроме Паши и внимания не обратил. Но это всегда значило одно - скорое пробуждение Фила, которое тайный художник всегда старался предугадать наперед, чтобы спрятать этот блокнот под свой матрас. Сейчас же что-то в груди сильно оборвалось, чуть-ли не с треском обвалилось, пробрало холодом до кончиков пальцев ног.       Всё то, что Паша успевал только минуты за 3, он старался сделать судорожно сделать дрожащими от нервов руками за несколько секунд, пока Филип, шурша одеялом, потягивался. Но удача сегодня была явно не на стороне шатена, который скрывался всё это время настолько хорошо, насколько не делал ни один преступник.       "Попался" - невольно проскользнуло в голове у художника, который уставился и без того широко раскрытыми глазами на сонного блондина, который мигом после своих утренних потягушек сел на кровать.       - Эй... Паш... - тихо бурчал музыкант, потирая глаз ребром большой ладони. - Который час?.. <      Но взгляд пары малахитовых глаз мигом зацепился за то, что Паша отчаянно прятал себе под зад, в его глазах Филипп видел чёткий страх. Сам музыкант невольно дёргал носом, увидь, как шатен интересно сглатывал тугой ком нервов, застрявший у него в глотке. Вот и сейчас мигом поднялся на ноги и, шлёпая босыми ногами по полу, стал приближаться к художнику, который тихо запищал от ужаса.       - Что это у тебя там? А? Ну-у покажи, не будь козявкой! - стал задорно засыпать Пашу вопросами блондин, буквально нападая на него в попытках достать блокнот из под тощего зада шатена.       - Ничего! Ничего у меня нет! - вопил на всю комнату несчастный художник, пытаясь лягаться, таким образом давая отпор, но это наоборот дало Филу преимущество в неравном бою. Блондин смог всё же выдернуть блокнот, на что Паша был обезоружен. Шатен просто тихо пискнул от страха, и прикрыл ладонями нижнюю часть лица, ожидая с шелестом страниц лишь ещё большее количество вопросов.       "А почему ты меня рисовал, когда я спал? Ты что, вообще того? Ты больной, что ли? Да таких, как ты нужно в дурку, честное слово!" - невольно повторял про себя художник, повторял все те кошмары, которые успевал придумать в своей головушке, наматывая прядь волос на палец. А весь этот монолог в голове, который вызывал ужас и дрожь в конечностях, должен был начаться с минуты на минуту...       Фил листал блокнот мучительно долго, заставляя Пашу задержать на всё это время дыхание, чуть-ли не до посинения. От ожидания шатена всего аж трясло, он не мог прочитать на лице музыканта, как тогда у матери, когда та узнала про его нутро, истинную натуру. Пока губы блондина не стали... Медленно, но стремительно растягиваться в тёплой, даже слишком подозрительно сладкой улыбке, как он улыбался только Паше. Его пальцы осторожно скользили по следам грифеля, как будто старались понять, как такие простые чёрточки способны вырисовать целый портрет, эмоции и переживания. А ведь в блокноте были исключительно зарисовки Фила, весь спектр его выразительных эмоций, все сто с лишним страниц в особой любви к спящему блондину. А ведь музыкант помнил, как спрашивал, почему Паша такой сонный, а тот лишь мычал и отмахивался, пока его веки заметно тяжелели с каждой секундой.       Лишь через минут 10, которые казались шатену бесконечностью, блондин поднял на него взгляд, который иногда скользил снова на рисунки.       - Паш... Это... - не в силах подобрать слов начал Фил, слегка мотая головой. Тряс головой, как шкатулкой, стараясь отыскать хорошее слово, чтобы описать все свои накопившиеся чувства в одном слове.       - Это ужасно, я знаю. - судорожно закончил за музыкантом шатен, не выдерживая напряжения, уже краснея от нервов. Взгляд больших слезящихся глаз постепенно опускался, руки переползали на плечи.       Но эту тишину внезапно разорвал звонкий смех блондина, столь красивый. Он ударил неожиданно в самое сердце художника, который ожидал, что его пошлют. Сейчас Паша мигом поднял на Фила, который, ещё прыская со смеху, подошел к нему, и положил свою большую руку на пухлую, красную щёку шатена. Музыкант мягко и широко улыбался, это буквально очаровало, заставило прильнуть к успокаивающему теплу.       - Это потрясающе. - не в силах найти слова красивее, Фил бережно поцеловал художника в лоб, ложа блокнот ему на колени. <      Лишь сейчас Паша посмотрел в его глубокие зелёные глаза, ложа свою руку поверх руки Филиппа, из-за чего она показалась крохотной. А ведь даже его глаза источали тепло...