Not alone

      Казутору накрывало. И не мягким тонким покрывалом, а тяжёлыми, почти болезненными мыслями. Воспоминаниями. Чифую видел это по отрешённому взгляду. Такое бывало. Случалось намного реже, но всё ещё оставалось. Подобно осадку от кофе в чашке, который не хотелось смывать, потому что снова нальёшь в неё крепкий напиток. Не хотелось. Именно это играло красками перед глазами: Казутора действительно не хотел делать шаг вперёд. Оступался, в панике оглядываясь по сторонам. Потому что боялся. Цеплялся за прошлое, видел то, что давно пора забыть. Видел и неосознанно разделял на двоих, увязывая туда и Чифую. Потому что ещё сильнее боялся снова остаться один.       Его настроение было переменчиво. В одно время он казался тихим, спокойным, послушным. Даже каким-то меланхоличным. Прибирался по дому, складывал постиранное бельё по стопкам, рассказывал Чифую истории. Правдивые или нет, кто уж его разберёт. Но всякий раз спотыкался где-то на полуслове, не доводил движение руки до конца так, что наволочка падала на пол, осекался, прикрывая рот. Злился на самого себя, становясь более раздражительным. Задавал глупые вопросы, подсаживался ближе, смотрел прямо в глаза. Близко-близко. Янтарные омуты блестели ярко, почти светились, фокусировались, словно держали под контролем.       Чифую всегда видел это от начала и до конца. Как влага собиралась в уголках век, как заходились дрожью плечи, как Казутора сворачивался почти в клубок рядом, прижимаясь, обхватывая беспокойными руками. Говорил что-то бессвязное, повторяя слова извинений одно за другим. И страх его расползался по комнате, длинными чёрными лапами прикасаясь ко всему, до чего можно было дотянутся, душил, вытряхивая воздух из лёгких.       — Не уходи, – шептал Казутора.       Не покидай меня, не оставляй одного, ты же обещал.       Чифую открывал беспомощно рот: обещание было не его. Он понял это почти сразу, разбирая по слогам слова тихого голоса. Звали не его. Скорбели не по нему. Казутору накрывало сильно и больно, словно придавливая огромным деревянным шкафом, откуда пыльные книги падали прямо на лицо. Его накрывало самыми ужасными воспоминаниями. Теми самыми, в которых лишаешься важного человека, части себя. Теми самыми, когда начинаешь думать, что вину никогда не искупить. Когда перестаёшь жалеть себя и начинаешь ненавидеть. Шаришь стихийно руками в поисках мнимого спасения, а натыкаешься пальцами на острые осколки. Потому что оказываешься выброшен на окраину жизни, как никому не нужный слепой щенок.       Чифую терялся. Не в его правилах было отворачиваться. Иначе он бы не сделал первый шаг сам. Иначе не сидел бы рядом, поглаживая по спине, пытаясь успокоить. Старался распутать клубок чужих мыслей, ещё сильнее запутываясь в пряже сам. Рук не хватало разорвать толстые нити, а ножниц рядом не оказывалось. Хотелось кричать, но рот словно был чем-то забит. Словно его и вовсе не было. Кому он собрался кричать, если рядом была пустота?       — Ты говорил, что будешь рядом.       Казутора стоял напротив, сжимая в руках фартук. Он смотрел открыто, ненавязчиво. Но что-то внутри снова мучило его, что-то невысказанное, на что решиться было сложнее обычного. В последнее время он вёл себя всё более осознанно, чаще рассказывал о переживаниях. Раз они жили вместе, Чифую имел право знать о страхах и терзаниях. Боязнь сказать глупость, нечто колкое, способное оттолкнуть, постепенно проходила. С каждым касанием, с каждым «я здесь», словно мазью по ушибу растирая.       — Извини, я…       — Поехали со мной.       Короткий кивок и улыбка на губах вызывали радость и не предвещали ничего плохого. Чифую был уверен, хоть в глубине души тёмный мотылёк гулко шелестел крыльями, предупреждая об опасности. Чифую всего лишь нужно было отвезти документы, отлучиться на пару часов, но вопрошающий взгляд зорких глаз словно говорил «возьми меня с собой». Пожалуйста. Не то чтобы Чифую отказывался, он давно уже понял, в чём было дело. Поэтому соглашался, но всякий раз пытался донести, что нет ничего страшного в паре часов пребывания порознь. Доходило это не сразу и болезненно.       Казутора всё ещё видел своих призраков прошлого. Сколько бы терапии ни прошёл – что-то оставалось навсегда в воспоминаниях. Таилось в зарослях колючих, замаскированных под красивые кусты розовых цветов. И не порезаться о них было невозможно. Чифую врывался в эти мысли с огромным секатором в руках, выкашивал каждый неугодный куст, причиняющий боль. Каждый, на котором было знакомое имя.       Они оба видели его улыбку, вспоминали его слова. Только Чифую отпустил, принял то, что мир продолжает существовать с ним или без него. И этот прекрасный мир он хотел показать и Казуторе. Но с этим было сложнее. Болезненная память приносила вместе с образом настоящие иллюзии. Казутора говорил с Баджи, смотрел на него, ругал, что оставил. «Посмотри, Чифую, неужели ты не видишь?!». Чифую встречала мерзкая холодная пустота. И когда Казутора не получал ответа, оборачиваясь, он и сам видел эту пустоту.       И с каждым таким разом он будто терял что-то важное, что-то внутри себя. Что-то такое, что Чифую пытался вернуть словами, объятиями, держа горящие щёки в ладонях, легкими поцелуями. Замещая омертвелые клетки своими новыми и дышащими жизнью. На каждое «бросил» приходилось «я рядом». Чётное и ясное. Казутора поджимал губы, обнимая в ответ. Он не извинялся, молча сжимал в руках очень долго, сколько потребуется, пока из головы не уходили спутанные мысли. И с каждым разом их становилось всё меньше.       — Я спущусь к воде.       Чифую кивнул. Они приехали в прибрежный район. Зоомагазин разрастался, требовались новые работники. Один из них как раз изъявил желание заключить договор. И Чифую решил не терять времени. Это всё равно ненадолго. Пару подписей, и новый сотрудник был готов выходить на службу уже на следующий день.       У моря было тихо. Шелест волн обволакивал, играл свою мягкую мелодию, успокаивал. Чифую чувствовал себя хорошо. И надеялся, что Казутора тоже разделит его эмоции. Выйдя на крыльцо, тот огляделся. В груди поднималось беспокойство, Казуторы не было видно. Обойдя дом с другой стороны, Чифую чертыхнулся, бросая сумку прямо на песок. Сердце зашлось беспокойными ударами, как только он завидел Казутору по колено в море, который, кажется, шёл всё дальше.       — Казутора!       Чифую ступил в раскачивающуюся волнами воду прямо в ботинках. Протянул руку и схватил за запястье, с такой силой дёрнув на себя, что они оба чуть не свалились. Хотя так было бы даже лучше, может, кое-кого бы это вразумило. Кое-кто развернулся и посмотрел с испугом. И этот взгляд Чифую не узнавал.       — Голова как в тумане.       Казутора закрыл лицо рукой. Его не трясло, не шатало. И это было чем-то необычным. Он будто понимал, что видел минутой назад и что сейчас. Будто наконец-то выбирался из своих тошных пугающих мыслей, осознавая реальность, но…       — Я словно снова услышал его голос. Ринулся, понимая, что всё неправда, но остановить себя не смог, – уставший выдох соскользнул с губ. – Прости меня. Прости, что заставляю волноваться.       — Тебе не нужно извиняться, – Чифую сжал ладонь сильнее, переплетая их пальцы. – Ведь поэтому я здесь с тобой, рядом.       Казутора смотрел как-то особенно понимающе. Как-то так, словно не заставлял, а просил. Просил понять, просил подождать, пока все страхи будут загнаны в ящик, захлопнуты и заперты. А Чифую просить не надо было. Он шёл рядом, помогая эти ящики не запрятать, а сжечь. Чтобы без сожалений. Чтобы глубоко грудью вдохнуть свежий воздух. Один на двоих.       И словно всё это время не Казутора страшился остаться один, а Чифую боялся его потерять. Боялся оставить наедине с разъедающими как яд воспоминаниями, напоминал, что он здесь. Живой и тёплый, любящий и помогающий.       — Рядом…       Тёплые ладони обхватили за плечи, потянули на себя. Казутора обнял Чифую, целуя в висок, и подбородком уткнулся в макушку. И было так наплевать на то, что оба по колено в прохладной воде, что уже ночь спускалась на землю, что их мог кто-то увидеть, наплевать совершенно на всё вокруг. Они были друг у друга сейчас. Измученные, перемолотые, но нашедшие в себе силы отринуть то прошлое, что цеплялось репейником за одежду. Потому что хотелось…       — Ты больше не один.       … хотелось вдохнуть чистый воздух полной грудью. Хотелось жить в этом новом меняющемся мире, хотелось знать, что никто из них не будет больше одинок. И в искренних улыбках друг друга они наконец-то могли увидеть то, что будущее было для них единое.