Хрустальная тень, жидкая тень

Хрустальная тень Маленький слабый мальчик, который любит рисоваться перед девочками. Слабый, трусливый мальчик. Бинго. Не бинго. Их слишком много. Пришлось бежать, спасая свою жизнь. Только вот в Лимбо далеко не убежишь и дело даже не в разрывающих каменную плоть города зияющих безднах. Демоны, медлительные, неуклюжие, теряющие равновесие на поворотах под весом собственных массивных орудий… далеко не стая волков. Но у них есть одно неоспоримое преимущество – их много. Толпа за его спиной растет с каждым поворотом, с каждой платформой. Демоны с бензопилами и клинками, крылатые твари с арбалетами. В общую какофонию вплелся визг на пару тонов выше… циркулярная пила. Точнее, две – по одной на каждую пясть. Мясник. Они бегут как попало, сметая более слабых демонов, оттесняя их к краю улицы… Но какое дело живой лавине черной скверны и искрящей стали одержимой жаждой убийства? У него есть защита. Обманка. Хрустальный он сам – двойник, который тут же подскакивает на добрых семь футов, над землей, точно испуганный кот перед сворой собак. Лавина сносит его, подмяв. Демоны тупы – терзая рассыпающееся осколками тело, не понимают, что добыча ускользнула. Выпрыгнула из лимбо и, нацепив на лицо самую доброжелательную улыбку. Ушла прогулочным шагом, притворившись обычным прохожим. Жидкая тень Он падает и совсем не похож на птичку: камень, просто камень. Пушечное ядро, отправленное прямо в ад. Дыхание перехватывает, сбивается, легкие распирает: вот он уже не камень, а воздушный шарик, накачанный сверх любой допустимой нормы. Он кричит. О, он так кричит: молча. Вергилий падает на камни с сочным, аппетитным звуком куска высококачественной отбивной – и как только смог подняться, ведь, кажется, в его теле сломано как минимум 208 костей. Но, если он ляжет, то встать уже не сможет, поэтому, как вечный сторонник компромиссов, стоит на четвереньках: как собака. Плохая собака, которую выгнали из дома, предварительно поколотив. У Данте же теперь кошечка Кэт. Каждый шаг отдается в дыре на месте сердца: в груди чертов вулкан извергается болью из окровавленного жерла. Если бы боль была огнем, то он бы давно рассыпался в прах. В белый легкий пепел, отзывчивый на малейшее дуновение теплого ветра и оседающий слезами на щеках. У него был брат, Кэт и Орден, но умирать приходится в одиночку, далеко от дома посреди затерянного города, с вырванным из груди сердцем. Это настолько забавно, что рассмеяться не может помешать даже боль. На маленькое тело накатывает волна живой, плотной темноты: она колется тысячей ледяных лап, раздирает одежду, забирает его девочку, Ямато, и это хуже, чем быть голым, он же совершенно один. Темнота исчезает: из неё на него смотрит его же лицо. Холеное и такое важное… и бледное. – Пора вставать, мальчик, пора вставать, – заговорщицки шепчет ему на ухо демон, – мой мальчик, ты почти оскорбляешь меня своими жалобами, ты же никогда не был один. Умирать больно, но есть вещи похуже смерти: он вскипает и растворяется, становится только пустой оболочкой. Липкой на ощупь пустой белой оболочкой, плачущей всем существом. Вергилий тянет руки-перчатки, чтобы коснуться треснувшего, как у фарфоровой куклы лица. – Тень, знай свое место, – улыбается другой в его теле. И новой тени приходится подчиниться.