Одна на двоих

Одна проблема, его проблема.

Душить его в конце рабочего дня стало уже какой-то больной традицией. Руки крепко сжимаются на чужом горле, точно останутся видные синяки, следы от пальцев, отёки будут долго и мучительно сходить с кожи. Воздух заканчивается, сверху слышаться уже хрипы, а не сладостные для уха стоны. — Сука. Пальцы разжимаются, но следом по лицу столицы приходится нехилый такой удар, отчего тот болезненно стонет, судорожно трет место удара, причина не ясна, возможно излишнее сопротивление? А разве столица сопротивлялся ему сейчас? Больно? Естественно, у США поставленный удар, будь он сильнее, и город мог прощаться со своей челюстью, даже супердупермега регенерация не помогла бы ему. Нет, помогла бы, она же и ранее ему помагала, но не при таких условиях. Почему Альфред нанес удар, неужели эмоции, чувства и наркотики настолько сильно перемешали все его мысли и действия, что он внезапно решил сломать городу челюсть? Как... Интересно. Будет, что потом рассказать потомкам, или разобрать это на сеансе психотерапии, если туда ещё можно будет затащить сверхдержаву. А это сделать будет практически невозможно, придётся разбираться с этим самостоятельно, как обычно. Вашингтон постоянно решает чьи-то проблемы, чьи-то, но не свои собственные. Зрачки США неприлично расширенные, с нависающим веком это и вовсе выглядит жутко, а если учитывать и голубые, мать их, глаза, то вот можно и в штаны наложить. Лучше бы он не снимал свои черные очки, так было бы менее меркзо с ним ебаться, наверное. А может быть у Джеральда уже просто сложились больные фетиши? Фетиши на своего начальника. Как низко можно ещё пасть. США резко вжимается в изгиб плеча Вашингтона, плавно переходя на его шею, лаская мимолётными прикосновениями губ. Столица дёргается, сидеть в своём кресле стало резко некомфортно, город был чуть ниже самого США, может быть на сантиметров девять, плюс-минус, но сейчас это ощущалось так... Словно не девять, блять, сантиметров, а все триста. Когда тебя так вот зажимают в кресле, то чувство беспомощности само по себе появляется, вот так, без приглашения. — Я люблю тебя. Прости меня. Почти сладостно шепчет полу-бриташка, пока руки жадно поднимают его рубашку, расстреливают чужую ширинку брюк, и почти, сдирают те куда-то на пол. Грубо, но Альфред никогда и не был мягким под одной-двумя дозами чего-то тяжёлого, да и в целом быть мягким этого не для него. Если и брать, то брать сразу, без сопротивления с другой стороны, брать силой. Руки у него трясутся настолько, что могли бы заменить вибратор, это... Это пугает, блять, да, это чертовски пугает. Лишь бы не передоз, тащить начальство в больницу - не то, чем бы хотел заняться Джеральд в полпервого ночи. Или же откачивать его в полубреду, больная романтизация, но и без неё эту жизнь нормально не прожить. Это словно глоток воздуха в душительном, от мыслей, разуме, что сплетаются между собой и душат так, как не душит США своими руками. Вашингтон надеется, что сегодня он не увидит Джорджа Вашингтона и не будет с красными щеками объяснять почему так глупо подох. Да ещё и в своем кабинете, да ещё и от чьих рук! Да ещё и без штанов! О Христос, какой позор, какой стыд. — Я знаю, — Город улыбается, держа свои руки где-то на плечах страны, пытаясь то ли оттолкнуть того, то ли нет,— Я... Да. Да, пожалуй, хорошо. Наверное, черт! И вот опять в жопе чужие пальцы, грубо растягивают изнутри мышцы, заставляя столицу изгибаться, сжиматься и закусить нижнюю губу до крови. Надо будет обратится к специалисту, после такого точно что-то внутри будет разодрано, или кишка выпадет, а вставлять ту обратно тоже тот ещё геморой. Слишком грубо, но заводит. Да, наверное, такая доминантность над таким сводолюбивым городом. Очередной поток мыслей про эти фетиши, взятые точно из какой-нибудь травмы в юности, где-нибудь в годах...1810-тых? От самого же Альфреда. Как много мыслей про фетиши, пора точно к специалисту. — А помягче? — Вашингтон умудряется усмехнуться, отвернуть голову смотря куда-то в угол своего кабинета, о черт, как много же пыли там скопилось! Целая, мать её, пыльная цивилизация,— Смазку мог хотя бы использовать. — Нахуй пошёл, — И вот со сладостного "я люблю тебя" США ударяет в грязь лицом грубым "пошёл нахуй". И становится грубее, теперь уже кусая свой город в шею, оставляя алые синяки, засосы, следы от зубов. Прошла любовь, завяли доллары. — Помягче, я серьезно, Альфред, — Столице неприятно, он вжимает голову в плечи, но его правительству в таком состоянии абсолютно по барабану. Абсолютно. Рубашка теперь расстегнута полностью, не понятно когда это случилось. США ласкает тело, уделяя внимание правому боку столицы, где ,на весь бок, растянулся американский герб, или же большая американская печать. Государственная эмблема, использующаяся для подтверждения подлинности документов, выпущенных правительством США, самим Альфредом, в свое время он сам её придумал. Он гордился этим, придавал большее значение каждой мелочи, начиная от тринадцати стрел и заканчивая самим орлом. Как символично, что именно эта эмблема, так красиво смотрится на обнажённом теле столицы. — Отлично. Грубая растяжка мышц изнутри, или по простому анальная пытка, продолжалась, укусы в шею тоже, но потом между ног стало неприлично мокро, а сам город почти подпрыгнул на месте, когда Штаты задел что-то слишком чувствительное внутри, как быстро и легко он нашел точку Джи. Как он только умдудряется из раза в раз попадать точно в яблочко? Чертов недо-ковбой, недо-дикого запада, Техас бы оценил шутку, а Аризона бы убила на месте за эти слова. — У тебя встал? Я ещё ничего не сделал, Джеральд. Столица закатывает глаза, глубоко вдхыает через рот. Ну конечно он ничего не сделал, просто зашёл и решил потрахаться, ну так, чисто, каждый день же такое событие случается. — От вида твоего встал, вон какой обдолбанный ты ко мне ввалился, и-... Городу не дают договорить, грубый затыкающий поцелуй и вот столица вновь пытается не задохнуться от нахлынувших эмоций? Или просто адреналин ударил слишком быстро в кровь. Или у США за зубами была заначка и Вашингтон задел ту языком. Может быть, пусть и звучит как бред, но Америка - страна возможностей! Возможности бывают разные, шах и мат. — Не ссы, — Звучит почти издевательски прямо над ухом, — Сейчас ре-ешим твою проблемку. Как же скачит голос у США под дозой, настолько сильно это режет слух, что город показательно морщится, сжимает руки в кулаки. В заднем проходе однако становится свободней, что-то явно изменились. Он нерешительно опускает взгляд. — Что ты... Альфред, упаси тебя бог! США перестал его растягивать, решив вместо этого отсосать, да ещё и как. Сначала резко раздвигает его ноги, а уже устроившись между тех, Альфред достает мужское достоинство Джеральда из трусов, кои те на нем ещё были и содрать их не успели, и сразу берёт в рот. Быстро, эффективно, нагло и целенаправленно мучительно, все в стиле США. Вашингтон не успевает ни слова произнести, ни чего либо другого, лишь сжать одну руку в кулак, а другой прикрыть рот, кажется и живот втянулся от таких сюжетных поворотов одного больного автора. Хаха, ой. Замечательно, как же хорошо, что в офисе кроме них, и парочки сверхурочников с нижних этажей, никого не осталось. Охрана не в счёт, те могут быть и должны в такие моменты притворится слепыми, глупыми и глухими, они отключат камеры, они будут смотреть за другими офисными помещениями, игнорируя события в кабинете воплощение по округу Колумбия, Вашингтон. Джеральда. Да. Язык уверенно ласкает член, скользя по нему, или у США такой большой опыт подобных ласк, или тот просто больной придурок, который за годы смог выучить технику доведения своей столицы до оргазма да считанные секунды. Он четко по венкам ведёт, беря глубже, пока есть возможность, и пока головка члена не упёрлась в самую глотку. Город прогибается в пояснице, когда США берёт как разу таки по ту самую глотку, выдает пару вдохов из своих губ, расслабляясь. Но вот ляшку болезненно сжимает бледная рука и ДиСи вопросительно опускает взгляд вниз, приходит в себя из мира грез. — Остановись, — Просит он, когда его начальник проводит языком по, возбуждённой до дури, плоти. — Я думал ты будешь просить быстрее, — Он отстраняется, вытерает губы рукой, вставая с колен. Взяв Джеральда за руку - поднимает, ему плевать, что у того ноги уже ватные и кажется голова стала кружится, он укладывает его лицом в стол, сжимая темные волосы на затылке, переводя после руку, через все тело, куда-то вниз, давя на поясницу. Видно проблему столицы он не решит, да и никогда их не решал. Входит резко, одним движением и до конца, кажется город смог увидеть все звёзды на флаге США, и на своем как бонус. Но не вскрикнул, от такого, резкого чувства заполненности внутри себя, он кажется подзабыл что такое дышать. И почти задохнулся, когда Соединённые Штаты простонал сверху над ним. — Ты такой узкий, — Наклоняется к его спине, целует выпирающую лапатку, нет, Джеральд не был дрыщом, скорее просто так сложилась поза, — Я плохо тебя разработал, учту на следующий раз. Столица царапает ногтями поверхность стола, стараясь не сорваться на крик, все-таки было болезненно, последний их раз был довольно давно, настолько давно, что мышечная ткань приняла свою обыденную форму и зажила. Толчок, перед глазами мелькнули яркие искры и тепло внутри, ДиСи сжимает челюсть до такого, что ещё чуть-чуть и дальние зубы будут крошится от такого давления на них. Прямо как в двадцатом веке. — Но тебе нравится, верно? Ты такой податливый сейчас, и где же твоя напористость сейчас? США задаёт темп, далеко не медленный, не мягкий, но никто и не жалуется, все таки... Любовь бывает разной. А любовь-ли это? Терпеть его, заботится о нём же, пока другой страется не скатится дальше вниз от своей зависимости, ведь понимает, наверное, что от неё страдают оба, что это может привести к одиночеству. Сложно, тяжело, запутанно, разобраться с этим надо. Надо разобраться, держаться, но вот до ушей вновь доходит глухой стон и мысли, описанные выше, покидают голову их обоих. Альфреду хорошо, Джеральд сжимается при каждом новом толчке, это чувство ни в сказке сказать, ни пером написать, физическое удовольствие и моральное от полного подчинения снизу. — Я люблю тебя, — Шепчет он на ухо, переплетая их пальцы вместе, чуть сжимая руку города, — Я правда люблю тебя, мне жаль, что я не могу держать себя в руках. Конечно он не может держать себя в руках, они бесконечное количество раз это обсуждали, это обдумывали, находили выходы из ситуации, но раз за разом все ломалось, как когда-то ломались амбиции столицы, и "сводоба" государства. Да, стране тяжелее, ему приходится буквально терпеть то, что люди делают сами с собой, как они грабят, убивают, лицемерят в политике, как возрастает число умерших, как воют города-призраки. Как тысяча людей ждут от тебя решения и видят в тебе спасателя, другая тысяча же видит карателя, способного убить без сожаления и стыда. Ему надо найти другой выход, что-то другое, на чем США может отыграться, выпустить пар, придти в себя и по новой жить эту жизнь. Ответить ему уже не хватает сил, точнее воздуха, столица раз за разом давится им, каждое новое движение внутри, выбивает тот вместе с очередными глухим стоном куда-то в стол. Все заканчивается так же быстро, как и началось, по крайней мере, США кончил не во внутрь, а на пол, значит вымывать из себя всю эту массу Вашингтон не будет. По крайней мере сегодня точно, и может быть даже с сухой задницей уйдет отсюда, если уйдет, тазобедренные кости все ещё ныли. — Прости меня. Поворачивая к себе брюнета, целует в лоб, обнимает. Ноги трясутся, тело трясется, Вашингтон пытается отдышаться. — Я подумаю, Альфред. Одна проблема на двоих, её надо будет решить, столица обязательно запишет это к себе в блокнот, где точно так же записаны Нью-Йорк, Филадельфия, Лас-Вегас, штат Мичиган, и другие, которым нужна помощь столицы, но не такая индивидуальная.

Одна проблема на двоих.