Бракованная шестерёнка

— Тайм-аут, Листо. Не мучай себя. Давай передохнём... Листо дописывает последнее слово, ставит точку и, пересилив себя, закрывает папку и отодвигает её в сторону, трясущимися руками пытается завинтить крышку чернильницы. Та выскальзывает из пальцев, брызги чернил попадают на его мантию, вязкая лужица растекается по столу. Листо, пачкая и без того чёрные кончики пальцев, поспешно подхватывает злополучный пузырёк, пока из него не вытекла вся жидкость — такая нужная ему и такая ненавистная. Кеонс протягивает ему платок, но он отворачивается, промакивая глаза рукавом и виновато бормоча что-то вроде "я должен работать", "мне нужно закончить ещё пятьдесят досье", "я не успею", "Нико будет в ярости"... — Наше время — вечность, Листо. Для небольшого перерыва всегда должен быть момент. — Кеонс протирает стол и ставит на него доску с фишками. — Как говорит Ниллс, если одна шестерёнка замрёт хоть на секунду, то встанет весь механизм... — Листо вздыхает, отрешённо уставившись на стопку незаполненных журналов на краю стола. — Ты должен отдыхать. Ты не машина, ты... Он хочет сказать "живой"? Листо не знал, может ли назвать себя таковым. Позволено ли им, хранителям Города Мёртвых, быть "живыми"? У каждого из них есть своя роль, которую нужно чётко знать и играть безупречно. И придумал это не Нико, нет — законы, подчинения которым он требует от остальных, были созданы Высшими Силами вместе с этим городом, отданным им в распоряжение. Нико лишь поддерживает в нём порядок. Листо ведёт учёт душ, попавших в Дему. Сакарвер и Лисден внушают им, что выхода отсюда у них нет, и всё, что им остаётся — наслаждаться покоем, пока небытие окончательно их не поглотит. Ниллс создал систему наблюдения, чтобы можно было заметить безумцев, решившихся покинуть безопасные комнаты. А Кеонс принимает в город души из самых разных миров. Кеонс — проводник для новых жителей. Может быть, поэтому он позволяет себе быть чуть добрее, чуть дружелюбнее, чем нужно — и пусть делать этого совсем НЕ нужно. Он верит, что удержать в Деме тех, кто когда-то был живым, можно только завоевав их доверие. И пусть Ниллс упрекает его, повторяя, что нельзя показывать никаких чувств — иначе тебя не будут бояться. В его холодный, рассчётливый ум никогда не проникнет мысль о том, есть ли во вселенной средство сильнее страха. Кеонс не верит в его силу. Кеонс единственный, кто догадался, что можно снять свою "маску". Быть живым — значит носить лицо вместо маски? Или хотя бы знать, что оно у тебя есть? Листо стучит фишкой по доске, отмеряя шаги. Тук. Тук. Тук. Так стучат часы в его кабинете, отмеряя время до конца очередного цикла, до собрания, на котором епископы отдадут последние почести тем, у кого не хватило сил продолжать вечное существование в стенах города. Ослабевшие души заключат в неоновые фонарики, которые будут заливать коридоры Демы тусклым светом, напоминая о тех, кто давно забыт в родном мире... А потом они подсчитают тех, кому удалось покинуть город. И больше всех, как всегда, достанется Листо — из его округа сбегает больше всего жителей. Нико ругает его, и он не осмеливается перечить ему, хоть и знает, как тяжело управлять архивом и успевать следить за беглецами одновременно. Он назвал бы себя бракованной шестерёнкой, подобно Ниллсу проведя аналогию с механизмом. Бракованной шестерёнкой, которая вращается изо всех сил, чтобы их механизм не сломался... Кеонс утешает его тем, что некоторые души достойны перерождения. После побега они попадут в другой мир и начнут новую жизнь. Листо надеется, что эту свою теорию он не расскажет никому — достаточно представить реакцию Нико, который точно не заинтересован в том, чтобы из его города кто-то убегал... Листо невидящими глазами смотрит на фишку, прижатую пальцами к доске. Он сбился со счёта. Сколько ходов он уже успел сделать? Кеонс осторожно кладёт свою ладонь на его руку. — Листо? Ты в порядке? Эти простые слова резко выдирают его из транса. Прикосновение чужой, казалось бы, холодной руки обжигает его. Листо вздрагивает, но не отдёргивает свою руку. Почему-то он знает, что это то, чего ему не хватало всю эту вечность. Ему нужно это прикосновение. Ему нужны эти слова, этот вопрос, ответ на который всё это время вертелся в голове. Он не в порядке. Он не живой. — Похоже, простые игры не смогут тебя отвлечь... — Кеонс сгребает фишки ладонью и собирает их в перевёрнутую доску. — Нужно что-нибудь более... лёгкое? Может, посмотрим кассеты? — он кивает в сторону проигрывателя в углу кабинета. — Давай, — выдыхает Листо. В его архиве найдётся всё, даже бессмертная настольная игра, которой, казалось бы, нет места в его владениях. В его архиве найдётся всё — от записей воспоминаний и самых захватывающих историй из самых разных жизней до песен, которые пели в других мирах, но он ни разу не пытался познакомиться с ними — все его мысли были заняты работой. Работой по увековечиванию памяти об уже прошедших жизнях. Пусть Кеонс вдохнёт жизнь и в него, чтобы ему было о чём думать, помимо бесконечных заполнений досье и упрёков Нико. Пусть он поможет Листо хоть ненадолго избавиться от маски, чуть ли не намертво прилипшей к черепу, до боли сдавливающей лицо. Пусть Ниллс твердит, что он подрывает их устои, пусть Нико смотрит на него с недоверием. Они не заслуживают Кеонса, который теплее бетонных стен, который светлее неоновых ламп, но в то же время он нужен всем им.