***
Писатель задвигал очередную глубокую мысль про смысл человеческого существования, когда был бесцеремонно прерван громким звуком бульканья коктельной трубочкой. Люди резко обернулись на звук, ожидая увидеть того самого эксцентричного фрика на заднем ряду. А потом ужаснулись, секундой позже увидев последнего уже возле автора. Он, словно гепард перед своей жертвой, был готовым к нападению сию минуту. — Ну что, умники, узрели смысл жизни? — раскатистый голос проникал во все углы ресторана, заставляя гостей впадать в ступор от немыслимой грубости мужчины, — будьте уверены, он больше вам не понадобится. — Где его манеры? Что этот парень себе вздумал? — по залу прошёлся недовольный шепот. Они ещё не осознали всей тяжести своего положения. Клаус продолжал: — Я вижу, вы не поняли меня. Что ж, художник часто остаётся непонятым обществом. Такова наша ноша, — он страдальчески вздохнул, обманчиво мягко сжимая ладонь на горле горе-писаки, — я бы мог, конечно, разнести твои произведения по аргументам, но, думаю, ты и так знаешь, какое говно впариваешь этим людям. Пора заканчивать этот фарс, — с этими словами он резко прильнул к шее мужчины и через несколько мгновений ловко иссушил тело. «Великий философ» безвольно обмяк на стуле. «Теперь он имеет свой истинный облик — груда мяса и костей, обшитых кожей», — пронеслась мысль в голове вампира. Далее всё происходило по старому сценарию. Первые вопли, намерения выбраться из предусмотрительно наглухо закрытого помещения, попытки дозвониться до родных, позвать на помощь… Всё это — лишь жалкие попытки, желание утопающего урвать спасительную трость.***
— Ну ты и засранец, братик, — бархатный бас Эллайджи Майклсона растягивал слова так спокойно, будто его обладателю не составляло никакого труда переступать через кучи сваленных иссушенных тел. — И тебе приветик, — с таким выражением лица, вроде объелся самого вкусного варенья, Никлаус распластался на полу возле пожилой пары. В памяти свежи воспоминания, как они героически приняли смерть, держась за руки. Сначала муж, потом жена. В один день. Никлаус помнил, какие могут быть последствия у его выходки для него же: — Извини, я поел в одиночку. Следовало прислать тебе официальное приглашение к ужину, но я что-то слегка увлёкся, — Клаус пытается ёрничать даже в такой ситуации. — А теперь слушай меня внимательно и отвечай только на заданные мной вопросы, — развязное поведение брата нисколько не смутило Эллайджу. В его сдержанном поведении не видно было ни той злости, что бурлила внутри, ни разочарования от очередного срыва младшего брата, — как я уже сказал, ты засранец, но об этом мы детально поговорим дома. Что насчёт этой толпы? — он окинул пристальным взглядом тел пятнадцать, что развалились на стульях, все с прокушенными горлами и ещё столько же, разбросанных по всему полу зала, застывших во всевозможных позах. Все мертвы. Никлаус точно определил интонацию голоса брата. Такую он не спутает ни с чем. Он немедленно поднялся с грязного пола, стоя теперь во весь рост: — Через двадцать минут здесь взорвётся пару ящиков взрывчатки. Исходя из полученных следствием улик, во всем, вероятно, виновны сектанты-радикалы. Им очень не понравились идеи в творениях писателя, они подорвали его самого вместе с его ценителями. К сожалению, видео с камер наблюдения были утеряны, — быстро заговорил самодовольный Клаус, упиваясь реакцией Эллайджи. Тот же, сверля брата острым строгим взглядом, вынес вердикт: — Неплохо, — Эллайджа впился пальцами в шею младшего пальцами, стремительно сокращая расстояние между ними, — хотя бы следы ты кое-как научился заметать. Насчёт остального…нам предстоит усердная работа над ошибками. Точнее, тебе, — Клаус попытался сглотнуть ком в горле, всё ещё пребывая в железной хватке брата. По сути, вопроса пока не прозвучало, — ты же этого добивался, устраивая весь этот цирк? Тут уже не ответить нельзя. Никлаусу было обидно, что его гениальный план оказался настолько прозрачным для брата. Конечно, он сделал это специально, это такая себе пьеса на одного зрителя. И сейчас этот зритель стоит перед ним, сдавливая горло сценариста в ожидании столь очевидного ответа. — Да, Эл, — прохрипел Клаус, — я сделал это специально. И да, я опять напросился на наказание. Что на этот раз? Резкий лязг пощёчины оборвал воцарившуюся паузу. — Я сказал тебе отвечать только на поставленные вопросы, мерзкое ты создание. Не усугубляй своё и так отвратительное положение, — весь задор, остававшийся ранее, сошёл с Никлауса вместе с появившимся жаром на левой щеке. От такой интонации в районе солнечного сплетения медленно разливалось тепло, — а сейчас ты немедленно пойдёшь со мной, держа свой грязный язык за зубами, — понял? — Да, Господин.***
— Раздевайся. Догола. Живо. Короткие команды, брошенные неглядя. Эллайджа куда-то поспешно удалился, как только они пересекли порог их дома. Старый особняк девятнадцатого века был куплен братьями Майклсон в качестве дачи, если можно так назвать дом, находящийся почему-то в километрах от остальных поселений и по чистой случайности регулярно служащий им секс-пристанищем. Сюда можно было и привести кого-то, чтобы потом незаметно убрать, и самим наиграться, не парясь о безопасности. Вскоре старший брат появился в дверях, цепким взглядом окидывая Никлауса. Яркая рубашка и такие же штаны лежали рядом с младшим шелковой лужицей. Нижнего белья на нём, видимо, изначально не было. Всё спланировал, гадёныш. — На четвереньках за мной, — Эллайджа повёл брата в заранее подготовленную комнату, которая бывшим обладателям поместья служила столовой. По крайней мере, огромный длинный стол и стулья там остались, хотя и были несколько переделаны. К тому моменту, как они поровнялись с началом стола, Никлаус, к своему несчастью, увидел некоторые модификации по части стола. К низу крышки были присобачены огромные железные кольца. Эллайджа нагнулся к брату, с нежностью взял его подбородок, заглядывая в пустые глаза: — Уверен, что тебе это нужно? Даю последний шанс, — ох, Эллайджа. Он, как всегда, сама Благородность. Даже в таких развратных ситуациях, отменно держит лицо. — Уверен. Сделай уже это, — Клаус изнемогает от желания. Множество раз он задавался вопросом: откуда у него, садиста-тирана, которого боится каждый, кто имеет хоть малейшее представление об этом вампире, вдруг появились мазохистические наклонности? В какой момент своей безбедной вампирской жизни ему захотелось испытать боль, подчиниться кому-то? Вероятнее всего, началось всё ещё с двенадцатого века, во времена инквизиции. Тогда он первый раз увидел, как Элайджа пытал кого-то. Убивали они вместе часто, это ведь всего лишь приём пищи, но вот пытать… тогда он возжелал оказаться на месте той несчастной жертвы, с которой так спокойно и безжалостно расправлялся братец. Благо, вампирская регенерация позволяла наслаждаться болью сколько угодно долго. — Хорошо. Ляг на стол животом, руки протяни вверх, — его приказ тут же был выполнен. Клаус резко зашипел, как только кожа соприкоснулась с поверхностью стола, но не отклонился. Дерево было обработано слабым раствором вербены, а сам стол — заколдован с помощью ведьм таким образом, чтобы касание с ним ослабляло мощнейшего гибрида, делая его вампирские силы лишь немного выше человеческих. — Не брыкайся, это работает не в твою пользу, — на запястьях клацнули наручники, пристёгивая Никлауса к кольцам стола. Его ладошки начинали потеть, в мыслях появился лёгкий страх. В этот раз Эллайджа особенно немногословен, что не может сулить ничего хорошего. «Может, я всё-таки перебрал с тем побоищем? — пронеслась мгновенная мысль». Впрочем, сейчас уже было всё равно. Эллайджа обходил брата сзади, нагоняя плохое предчувствие. — Что ж, пожалуй начнём. Ты ведь понимаешь, за что будешь сейчас наказан? — он положил тяжёлую руку в чёрной кожанной перчатке на поясницу брата, вызывая лёгкую дрожь во всём теле. — Конечно, блять, понимаю. Иначе зачем бы я тебя вызывал туда? — младший ещё пытается огрызаться. Пока что. Резкий шлепок эхом раздался в просторном помещении столовой. А потом ещё один. И ещё. Клаус насчитал двадцать три увесистых удара в полную вампирскую силу, прежде чем брат остановился. Возможно, ему просто надоело, ведь силы — хоть отбавляй. Чего не скажешь о младшем, который, начиная с четырнадцатого шлепка извивался на столе, как змея, и всячески пытался пнуть ногой брата. — Я знаю, родители не приделили должного внимания твоему воспитанию. Ничего, это поправимо. Сейчас я хочу, чтобы ты громко и чётко произнёс причину, по которой получаешь наказание. И чтобы без твоего хамства. — Я убил всех тех людей потому, что они были пустышками. В них не было ничего стоящего внимания. Они ущербны, а я лишь творил искусство. Согласись, вышло потрясло. — Ничуть. У нас уже был с тобой разговор насчёт вариантов привлечения моего внимания. Напомни, какой самый нежелательный? — Самоубийство. Ты ведь любишь меня, Эл, — защитная реакция Клауса — гадкая ухмылка, расцветала на покрытом испариной лице. — И снова нет. Ты — бессмертный, к тому же, гибрид. Тебя нельзя убить. Подумай лучше, — в качестве подбадривания на ягодицы Клауса снова полился дождь из шлепков, сильнее предыдущих и с паузами короче. — Да помню я…аагхх…сука, — Никлаус уже успел пожалеть о своей выходке. Рука у брата-то тяжёлая, — ты говорил не убивать людей массово и перейти на донорскую. — Верно. И сегодня я в очередной раз удостоверился, что тебе не хватает силы воли, — Эллайджа отошёл от брата, доставая из старинного буфета, набитого всяческими орудиями пыток, плётку с шипами на концах и немаленьких размеров фаллоимитатор, — к тому же, я попрошу тебя подбирать выражения. В противном случае мне придётся заткнуть твой грязный рот чем-то подобных размеров, — он демонстративно прилепил резиновый член к столу прямо возле лица брата, заставляя последнего ёжиться от ожидания неизбежного. Кусок резины призывно покачивался из стороны в сторону, чуть ли не ударяя Никлауса по носу. — Не смей отодвигаться от него, — Эллайджа предупреждает на всякий случай, не оставляя возможности для будущей выходки, — продолжим. Мы остановились на том, что ты убил ту толпу, чтобы привлечь моё внимание вместо того, чтобы просто прийти и попросить желанное, — его руки с неуместной нежностью проходились по лопаткам младшего, вдоль позвоночника, контрастируя со жгучей болью на ягодицах, обдавая тело прохладой, вызывая мелкие електрические разряды в точках соприкосновения кожанных перчаток и бледной бархатной кожей гибрида. Последний уже отчаялся, ведь он не мог видеть брата, стоящего сзади, не мог предугадать его действия, не мог даже подставляться под ласки активней, поскольку сразу же получал предупреждающие шлепки. К слову, сегодня Эллайджа не жалел его. Бил со всей своей вампирской силой, не смотрел и на то ослабленное состояние, в которое ввёл Клауса сам, и на расцветающие на коже отметки, цветовой спектр каких варьировался от малиново-розового до сине-фиолетового. Рокочущий от явного возбуждения голос спросил у сабмиссива про количество жертв, что погибли сегодня. — Двадцать один, насколько я помню, — Никлаус изо всех сил держался за оставшиеся клочки своей гордости, чтобы не заскулить и не попросить выебать его сейчас же. А если и умолял бы, что с того? Ясно то, что сейчас никто не будет ему потакать. Хорошо ещё, если кончить от порки даст. Плётка с металлическими шипами на концах опустилась на успевшую немного восстановиться задницу. Кусочки металла нещадно разрывали тонкую кожу, с каждым ударом превращая её в непонятное нечто, которое очень медленно затягивалось, причиняя боль вдвойне сильнее. Клаус орал уже во всё горло, не беспокоясь ни об утраченой гордости, ни о севших голосовых связках. Для него существовали только агония и невыносимый жар, оставляемые после себя жалящими лоскутами кожи. — Сдается мне, я предупреждал тебя о том, что, задавая вопрос, я ожидаю услышать исключительно правдивый ответ. И в количестве жертв ты мне соврал, — осознание столь грубой ошибки прошибло Никлауса не хуже, чем до этого удары плетью. «Всё-таки надо было засунуть своё ребячество куда поглубже», — лично я насчитал 29 особей, — продолжал старший брат, — учитывая, тот факт, что для того, чтобы полностью иссушить тело, тебе в среднем понадобиться полторы минуты, это значит… что ты получишь по 2 минуты интенсивной порки за каждого, — полный отчаяния всхлип пронзил воздух столовой. Никлаус начал нервно перебирать ногами, словно неспокойный конь в стойле. — Но прежде, нужно подготовить мой холст — с этими словами он оторвал резиновый член от стола, смазал его незначительным количеством первого попавшегося под руку лубриканта, исключительно для своего удобства, и резким толчком вставил его в не разработанный анус Никлауса. Ну да, а зачем париться о целости той дырки? Никлаусу не впервой. Действие было встречено болезненным стоном, подтверждающим неприятности сабмиссива. — Как ты уже успел подсчитать, тебя ждёт 58 минут порки. Округлим до часа, чтобы получилось красиво, — полный недовольства стон красноречивее любых слов, — я позволяю тебе выбрать три предмета самостоятельно, последний будет на моё усмотрение. Итого, по пятнадцать минут на каждый. Можешь говорить. — С чего я могу выбирать? — Посмотрим, что у нас тут, — Эллайджа снова оказался возле буфета с девайсами, — учитывая твой проступок, могу предложить кнут, большой паддл и…маленький стек. — Но это ведь всего три предмета, — игра Эллайджи принимала забавный поворот. — Да неужели? Значит, выбирай последовательность, — озорной блеск в тёмных глазах не предвещал Никлаусу ничего хорошего. Он так и не смог понять сути подвоха в словах брата. — Стек, кнут, паддл, сэр, — быстро заговорил Клаус, когда властная рука резко потянула его за волосы, вынуждая немедленно отвечать. — Хорошо, милый, — рука переместилась на щёку, Эллайджа заглядывал в глаза брата, зрачки которого судорожно метались, пытаясь считать выражение его лица, предугадать действия, но тщетно. Лицо Эллайджи — каменная глыба, холодный мрамор. Чего не скажешь про его пах, жаждущий ворваться в это беззащитное тело, использовать его так, как Клаус много раз делал это с ним. — Я тебя услышал, — воздух разрезали пробные взмахи стека, неприятно ударяя по слуху, — но ты ведь не думал, что это будет так просто? Отвечать не обязательно, я и так знаю, что твоя подозрительная натура искала подвоха с того момента, когда ты только переступил порог этой комнаты, — Доминант немного откинул Клауса от стола, достаточно, чтобы просунуть между ним и деревом кулак с зажимами для сосков. Он не медля установил их на положенное место, сильно зажав затвердевшие от постоянного трения бугорки. В ответ услышал сдавленное шипение; Клаус резко дёрнулся, в результате чего резиновый член прошёлся по простате. Этот вечер обещает быть сложным для него. — Мне ведь не нужно уточнять, что тебе запрещено кончать без моего разрешения? — учащенное кивание младшего заводило Эллайджу не хуже, чем его связанное тело и покорная открытая поза, — советую тебе не проверять моё терпение. Можешь быть увереным, то, что ты испытаешь сейчас, покажется тебе цветочками. Первые шлепки стеком опускались на ягодицы Никлауса, даря невыносимую боль. «Нет, это вовсе не обычный стек, тут что-то иное, — расплавленные от порки мозги не могли соображать адекватно, не говоря уже о былой вампирской скорости». Где-то к третьей минуте до младшего наконец дошло, что стек был пропитан вербеной. «Вот же ублюдок» Кожу невыносимо жгло от каждого хлёсткого удара, словно от серной кислоты, только в разы сильнее. Когда ягодицы превращались в кровавое месиво, Эллайджа милостиво перемещался на спину, потом — на бедра, и назад, к уже немного подлеченной заднице. Каждый его методичный удар был с одинаковой паузой и силой. Каждый из них заставлял младшего извиваться, перемещая член внутри, тем самым компенсируя адскую боль мало-мальским удовольствием. Несмотря на это, к концу отведённого для стека времени Никлаус уже подставлялся под удары, пытаясь получить хотя бы какое трение как внутри, так и снаружи, сильнее насадиться на член. Он готов был умолять брата трахнуть его сейчас же, несмотря на оставшееся наказание, как тот остановился. Клаус облегчённо выдохнул, стараясь подвигать задницей, чтобы хоть как-то охладить пылающую кожу. — Молодец, Никлаус, ты неплохо держался, — он похлопал рукой в перчатке по многострадальной заднице, — Что у нас следующее? Кнут, отлично, — Эллайджа опять отдалился, давая сабу прийти в себя, а заодно и присмотреть подходящий кнут, — ты желаешь снять зажимы? В ответ младший лишь невнятно простонал и замотал головой, словно болванчик: «нет». — Что насчёт фаллоимитатора? И снова мотание головой, только теперь ещё и еле различимое «оставь». — Прекрасно, продолжаем. Практически без паузы на измученное тело Клауса снова ложился новый предмет — толстый кожанный кнут. Он огибал спину, доставая до рёбер и живота младшего. И хотя этот девайс и не был в вербене, лучше от этого сабмиссиву не становилось. Упругий хлыст, в отличии от маленького стека, имел гораздо большее воздействие, чем маленький кусочек кожи. Он нещадно жалил кожу, оставляя на ней жгучие полосы чистой боли и жар вокруг них. Клаус извивался и дёргался, почти что прыгая вокруг края стола. Эллайдже пришлось ненадолго прерваться, дабы зафиксировать ноги брата, после чего пороть его стало гораздо удобней. Увидели бы происходящее в столовой предыдущие хозяева дома, вероятнее всего, охватили бы сердечный приступ. Посреди столовой безпомощно пытался увернуться от кнута привязанный к столу нагой мужчина, над ним возвышался статный джентльмен в строгом деловом костюме. В его позе — холодная власть, осязаемая благородность. И лишь глаза выдают удовлетворение процессом, подлинный интерес к реакциям и ощущениям подчинённого. По окончанию отведённого времени доминант отложил хлыст на стол в поле зрения брата, а сам с джентельменской грацией отодвинул себе один из ближних стульев и уселся за стол с таким спокойствием, будто пришёл на завтрак. Он взял подбородок брата рукой, не успев не заметить крупную дрожь, пробивающую всё его тело. Эллайджа благородно дарил брату несколько минут перерыва: — Полагаю, у тебя было достаточно времени подумать над своим поведением. Сейчас я разрешаю тебе говорить без любых ограничений. Меня интересует твоё самочувствие и мысли. — Трахни меня, Ээээлл, — жалобно проскулил Клаус, отчего член доминанта в очередной раз болезненно дёрнулся, давая о себе знать. Впрочем, его обладатель был настроен решительно. Сейчас было бы глупостью наплевать на проделанную работу и спустить всё к чертям. Старший вампир искренне удивлялся тому, что, получив разрешение на любые слова, в том числе и на то, чтобы послать или обматерить своего доминанта, Никлаус всё же просит его выебать. Эллайджа уж было подумал, что перегнул палку, но слова сабмиссива доказывали, что всё по-прежнему в порядке. — Нет, — отчеканил старший, — объясни мне теперь, какие выводы ты сделал. — Ты охуенный доминант, буду и впредь обращаться к тебе, — и тут язвит Никлаус. — Я ожидал услышать выводы насчёт того массового убийства, что ты устроил сегодня. — Да брось, ты ведь и сам раньше разделял со мной такие пиры, — из последних сил огрызался сабмиссив. — Видимо, тебе оказалось мало. Я хочу, чтобы последующие пятнадцать минут ты думал о способах привлечения моего внимания и гуманности к людям — тех вещах, о которых я тебе говорил множество раз, — с былой грацией Эллайджа поднялся со стула, взяв третий предмет — большой падл. Он наконец вытащил резиновый член из брата, заставив того негодующе всхлипывать. Зажимы же оставил. «Хватит пока с этого гада удовольствия». Поверхности паддла хватало, чтобы охватить одну ягодицу мужчины. Соответственно, поэтому первые несколько минут Клаус ещё пытался как-то сопротивляться и кричать, остальное же время его сил хватало только на жалкий скулёж и всхлипывания. Под конец он уже ничего не соображал, потерял счёт времени. Казалось, мозги превратились в кашицу, что вот-вот вытечет. По ощущениям, Никлаус пребывал на седьмом небе, плавая в безмятежных тёплых водах, ни о чём не беспокоясь. Только наслаждение. Закончив и с этим предметом, Эллайджа снова опустился на стул и снова пытался поговорить с братом: — Повторим наш разговор: как ты себя чувствуешь? — Трахни меня, Эл… — И снова нет. Будем считать, что твоё самочувствие в норме, ибо регенерация у тебя конская. Что насчёт тех людей? — Я люблю тебя, братик… — Ну, что ж. Я давал тебе шанс, ты им не воспользовался, — голос Эллайджи звучал опять откуда-то из шкафа. Он вернулся с огромным вибратором изогнутой формы, идеальной для того, чтобы стимулировать простату. — Как ты помнишь, выбор четвёртого девайса за мной. Правила таковы: я довожу тебя до грани и каждый раз ты должен меня предупредить, после — на моё усмотрение. Тебе по-прежнему запрещено кончать. Ты ведь знаешь, всё гениальное — просто. Никлаус успел протрезветь. Теперь он осознавал весь ужас своего положения. Если до этого он изо всех сил сдерживался, чтобы не кончить как подросток от трения со столом вперемешку со жгучей болью, что приносила мазохистическое удовлетворение, то как он сможет выдержать целые пятнадцать минут? девятсот секунд? Дохуя времени под постоянным воздействием на и так донельзя возбуждённую простату? Видимо, Эллайджу не интересовал этот вопрос, поскольку он со всё той же сдержанной уверенностью подготавливал вибратор. Никлаус Майклсон, вероятно, на всю свою безсмертную жизнь запомнил последующие пятнадцать минут. Его брат поначалу просто вводил и вынимал вибратор, давая организму привыкнуть к необычайным размерам, потом же включил его и начал вдалбливаться со скоростью чечётки, но всё тем же ровным ритмом. Первый раз Никлаус попросил остановиться через шесть минут от начала: — Стоп, стоп я уже… Эллайджа немедленно извлёк вибратор с характерным чавкающим звуком, оставляя брата задыхаться, словно выброшенная на берег рыба. Через десять секунд доминант продолжил наказание. Следующие мольбы послышались уже через четыре минуты. На этот раз он просто сбавил темп до скорости черепахи, заставив Клауса орать на протяжении ещё пары минут. Он остановился ненадолго, но потом вновь продолжил. К концу наказания Клаус, казалось бы, уже мог кончить от одного только проникновения. Эллайджа наконец остановился, оставив неудовлетворённого Клауса лежать на столе: — Не смей тереться о столешницу. Итак, я полагаю, сегодняшнее наказание имело на тебя должное воздействие, — он принялся поглаживать спину и ягодицы брата, отчего тот удовлетворённо порыкивал, — я бы очень не хотел, чтобы ты и дальше массово убивал людей, — он наконец снял свои перчатки и теперь перебирал волосы Клауса с такой нежностью, словно родная мать, — к тому же, в современном мире нет ни малейшей необходимости убивать людей. В случае если ты брезгуешь животной кровью или ещё с каких-то необъяснимых мне причин решаешь питаться человеческой, всегда есть альтернатива — донорская кровь, она ведь ничуть не хуже свежей, к тому же, хранится долго. Второе: надеюсь ты понимаешь, что если в какой-то момент своей безбедной жизни ты вдруг решишь, что твоей заднице не хватает приключений, я всегда готов тебе их предоставить, стоит лишь вежливо попросить. Нет абсолютно никакой необходимости что-то доказывать мне или устраивать тот цирк для этого. А теперь скажи мне, братец, какие выводы ты сделал? — Выеби меня наконец, — складывалось ощущение, что старший просто воздух гонял, так до Клауса что-либо дошло. — Ты невыносимый, Никлаус. — А у тебя железные яйца, Эллайджа.***